Карин Ламбер - Дом, куда мужчинам вход воспрещен
Наверняка он где-то есть, мой супергерой.
Она кричит на экран:
– Где ты? Покажись. Выходи из леса. Я ненавижу виртуал! Мне нужен настоящий мужчина! В машине рядом со мной! В отпуске! В жизни!
Она вскакивает, мечется по квартире, идет в кухню, съедает шоколадный пудинг, возвращается к компьютеру и падает на кровать. Пять часов утра. Еще двести тридцать семь мужчин онлайн.
Видела бы меня Королева!
Она кликает снова, и снова, и снова… она по горло сыта фотографиями. Стоп! Назад. Джад Лоу, затесавшийся среди уродов. Зеленый огонек! В сети! Он здесь! Совсем рядом!
От тебя пахнет кедром? У тебя теплый голос? Ласковые руки? Большое сердце, которое вместило бы все мои сомнения?
Она открывает его профиль, позабыв дышать. Читает… Это он! Она нашла его! Читает дальше. И внизу страницы – несколько слов: «Я ухожу с сайта. Я встретил женщину моей жизни. Я очень счастлив. Спасибо всем за ваш интерес и ваши сообщения. Удачи».
Не может быть! На какой-нибудь час раньше женщиной его жизни была бы я!
Жюльетта снова тащится в кухню, чтобы съесть второй шоколадный пудинг.
Приходит сообщение от «Берди», птички: «В данный момент все твои чакры закрыты».
У него что – хрустальный шар? Ни тебе здрасьте, меня зовут Воробушек, выпавший из гнезда, сразу в лоб – мол, чакры закрыты.
Она отвечает:
– Что значит – чакры закрыты?
– Даже зажаты. Первой должна открыться Ана Хата, врата души. Но потихоньку, не торопись.
Эта пташка для Розали. Они бы сели вместе в позу священного скарабея. Вот только Розали так и не забыла Франсуа. Все эти открытки на камине! Но как знать? Когда-нибудь. Или для Джузеппины. Ей нужен терпеливый, который приручит ее потихоньку, не торопясь. Откроет ее чакры одну за другой. То-то будет здорово – по мужчине на каждом этаже «Каза Челестина». Следующий!
«Вы не в моей возрастной группе. Я, надо думать, не тот, кого вы ищете. Нет в жизни совершенства! Эсташ».
Эсташ! Сколько тебе лет-то, с таким имечком? 73! Ты прав… я слишком молода, чтобы проводить зиму в Ницце. Следующий!
– Меня зовут Марко. Я люблю бродить по городу, открывать незнакомые места, заходить в темные залы под вечер, все фильмы с Одри Хепберн.
– В каком фильме она вам больше всего нравится?
– В «Римских каникулах».
– Мне скорее в «Войне и мире».
– Вы на нее похожи?
– Ничуточки, – отвечает Жюльетта.
Компьютер молчит.
В кои-то веки попала на мужчину, с которым можно нормально поговорить, и не идиота, так надо же было сайту зависнуть. Я, наверное, не туда нажала. Нет, это он отключился. Еще один такой – и я наброшу на компьютер простыню, как на клетку с попугаем, чтобы он уснул. Ну все, следующий будет тем самым. Ишь ты! «Зузу»!
Жюльетта смеется. Когда она была маленькой, соседкину черепаху звали Зузу.
Я не буду ему это писать, а то обидится.
Она набирает: «Кто вы?» Жмет на «отправить». Как будто это последняя шоколадка в коробке.
16
На первом этаже не спит Джузеппина. Жилище ее очень напоминает ее же лавку на блошином рынке. Все вещи тут с барахолки. Тележка носильщика с вокзала служит журнальным столиком. На старой цинковой стойке – затейливые подсвечники и три чучела маленьких леопардов. Напольные часы, тоже вокзальные, соседствуют с большими, начищенными до блеска металлическими буквами. Разнородные стили уживаются вполне гармонично: круглое кресло шестидесятых годов на современном мохнатом коврике оранжевого цвета, большой деревянный Пиноккио, у которого не хватает одной руки, зато нос невредим. Целая коллекция черно-белых фотографий в разномастных рамках: старые сицилийки в дверях своих домиков с закрытыми ставнями, нежащиеся на солнышке коты. У ножки разлапистого кресла, обитого фиолетовым бархатом, стоит бутылка сантагостино, уже изрядно початая. Джузеппина сжимает в руках фотографию Фортуны, своей дочки, которую так давно не обнимала. Прячет ее под подушку. И пьет маленькими глотками теплое красное вино, как пила в детстве, тайком, после трудового дня.
Это бывало всегда в сентябре…
Разросшаяся семья – три брата, три их жены и двенадцать детей – собиралась вместе для неизбежного ежегодного ритуала: в доме гнали контрабандное вино. Они всегда это делали. На родине, а теперь вот в этом городке на севере Франции. Ничто не могло им в этом помешать. С Сицилии приезжал грузовик, и они дожидались, когда уснут соседи, чтобы по-тихому выгрузить большие джутовые мешки, до краев полные черного винограда. Мужчины в несколько ходок спускали драгоценный товар в подвал рабочего домика в Валансьене. Голая лампочка качалась на проводе, заливая помещение желтоватым светом.
Джузеппина поднимает стакан, чокаясь с невидимым гостем.
– Видишь, папа, мне это нравится. Когда я была еще крошкой, мне подливали несколько капель вина в бутылочку с молоком. Это полезно для piccolini[55], говорил дядя Пепино. А позже я давила своими маленькими ножками виноград в двух больших деревянных чанах. Когда ты поставил меня туда в первый раз, края были выше моей головы. Весь день я должна была топтаться вместе со всеми. Так и слышу твой бас: «Avanti Cosetta! – Шагом марш, малышка!» Вечером я падала без сил, у меня болел каждый мускул. Ноги были лиловые, и несло от меня бормотухой. В школе девочки в розовых передничках смеялись надо мной.
В День святого Мартина вы с важным видом снимали пробу. В хороший год выходило четыреста литров на семью, по бутылке в день в течение года плюс еще несколько для крестин, дней рождений и причастий. Когда урожай был плох, ты рвал и метал… А через год все начиналось сызнова: грязные ноги, запах бормотухи, насмешки. Ваши традиции ломают девочкам жизнь! Я мечтала выучиться фотографии, хотела всем показать, на что способна, особенно братьям. Ты не разрешил. Сам ты не умел ни читать, ни писать. Учиться – смех, да и только, так ты думал. Ты убил мою мечту. Assassino![56]
Джузеппина пьет из горлышка.
– Пью что хочу, и не тебе мне запрещать. Больше никогда ни один мужчина не будет диктовать мне свои законы. Я свободна! Моим худшим воспоминанием детства я обязана тебе, папа! Ты помнишь? Крики, черный дым, перепуганные люди. Я делала уроки у тети Джины, когда услышала сирену. Сорвалась, побежала домой, а вокруг нашего дома уже стояла толпа. Пожарные не пускали тебя в дом, крыша вот-вот могла обрушиться, но ты сделал вид, будто не понимаешь по-французски, и растолкал их. Я видела, как ты вбежал в пламя и выскочил обратно, неся свои часы, цепочку с крестом и костюмы. Герой! Все соседи тебе аплодировали. Ты не вынес ни единой вещи, принадлежавшей маме или мне. Мне было двенадцать лет, и у меня не осталось ничего своего. Niente!
А теперь, когда я мало-мальски обрела покой, откуда ни возьмись эта девушка, эта «Жюльетта ищет любовь»! Явилась со своими дурацкими мечтами и всем заморочила голову. Когда я увидела ее с коллекцией туфель старлетки, сразу поняла, что ей нечего делать в нашем доме.
Джузеппина встает с бутылкой в руке, поднимается, хромая, на один пролет, отделяющий ее от квартиры Жюльетты на втором этаже. Волочить больную ногу сегодня особенно тяжело.
«Карла отправилась медитировать в свой ашрам и подсунула нам вместо себя беса. Моего мнения никто не спросил. А Королева-то сказала “да”! Плевать я хотела на королев. Долой монархию, к власти возвращается Муссолини!»
Она кричит через дверь:
– Что ты себе думаешь, новенькая? Я не вытянула счастливый билет, и тебе он не достанется! Решила, раз ты молодая да круглая в нужных местах, все у тебя получится? Так не бывает. Мало просто захотеть. Никто не заставит меня передумать, и уж тем более не девчонка, ни черта не смыслящая в жизни. До твоего приезда было лучше. Пакуй-ка свои чемоданы, а мы дождемся Карлу.
Джузеппина спускается на первый этаж, спотыкается, едва успев ухватиться за перила, возвращается к себе, запирает дверь, в последний раз присасывается к горлышку и швыряет бутылку в стену. Остатки вина стекают по голове и плечам Пиноккио.
«Я не ставила крест на любви, это любовь от меня отвернулась!»
17
Как всегда по вторникам, вот уже несколько недель, Жюльетта несет Королеве продукты из магазина. Список неизменно начинается с шести бутылок – стеклянных – минеральной воды «Вольвик», и младшая жилица, всегда предпочитавшая кино гимнастике, безропотно взбирается по лестнице с двумя тяжелыми корзинами в руках.
На лестничной площадке она узнает «Гольдберг-вариации» Баха и улыбается, вспомнив фильм «Английский пациент». Она могла бы воспроизвести его монтаж с закрытыми глазами, настолько крепко засел в памяти каждый эпизод. Она стучит, локтем толкает ручку, входит и, не успев даже пройти на кухню, чтобы избавиться от своей ноши, косится на бамбук на террасе – не высунула ли где свой носик почка?
