Максанс Фермин - Амазонка
Проиграв свой последний доллар, полковник не выдержал и закончил игру: по его мнению, комедия и так уже слишком затянулась.
— Ты выиграл, Амазон. Признаю себя побежденным. Сегодня справиться с тобой невозможно.
Он никогда в жизни не проигрывал таких денег за один вечер и не испытывал такого унижения на глазах у своих подчиненных.
Снаружи, где воздух весь вечер был напитан электричеством, наконец разразилась гроза. В небе засверкали молнии, и как из ведра полил дождь. Тысячи капель обрушились на крышу таверны с такой силой, что внутри люди не могли расслышать друг друга.
Полковник, прислонив ладонь ко рту наподобие рупора, прокричал:
— Теперь, когда игра закончена, можешь ты мне сказать, куда собираешься плыть с этим роялем?
Амазон умиротворенно улыбнулся и, перед тем как ответить, немного подождал, пока дождь не стал барабанить по крыше с меньшей яростью. Это произошло очень скоро, ведь грозы в этих местах не только бурные, но и короткие. Затем он безмятежно промолвил:
— На Касикьяре.
Родригиш недоверчиво хмыкнул:
— И как ты думаешь доставить рояль на Касикьяре? Это самая порожистая река на свете.
— Ну это уж мое дело.
Родригиш пару секунд помолчал, а потом начал снова:
— Ладно, твое дело, конечно. Но все-таки послушай, я совершенно не понимаю, как ты хочешь...
— А я понимаю! — перебил его Амазон. — Я отлично понимаю, что буду делать. Погружу рояль на корабль и поплыву дальше.
Полковник был ошеломлен, просто раздавлен всем, что произошло. Первый раз за много-много лет он проиграл в кости. Проиграл изумруд, рояль да еще и свое судно. Не считая потерянной чести. Он был убит, он больше не мог следить за событиями. Весь его мир внезапно рухнул, а он остался стоять, опустив руки и повторяя на разные лады одну и ту же мысль:
— Если все будет удачно, то на надежном корабле можно доставить рояль в Сан-Карлус, но дальше, где начинаются пороги и водопады, — дальше-то как?
С судном он уже мысленно распрощался. С изумрудом распрощаться было не так просто, но, в конце концов, этот камень никогда ему не принадлежал. Единственное, что его сейчас интересовало, — понять, каким образом Амазон Стейнвей рассчитывает доставить рояль на Касикьяре. Это у него в голове не укладывалось.
Чтобы отпраздновать победу, пианист заказал еще стакан кашасы и осушил его за здоровье собравшихся. Индеец у него за спиной улыбнулся.
— Кстати, как ее зовут? — спросил Родригиш, которого внезапно осенило.
Ответа не последовало.
— Как зовут эту женщину?
Молчание.
— Какую женщину?
— Ту, ради которой ты все это делаешь. Как ее зовут, Амазон?
Музыкант зажал сигару в уголке рта и ответил еле слышно, так что всем пришлось напрячь слух, чтобы получить, наконец, разгадку, которой от него ждали с самого его появления:
— Вы ошибаетесь, полковник. Все это не связано с какой-то одной женщиной.
Амазон поднял глаза на индейца — тот явно был здесь единственным, кроме самого музыканта, кто знал всю правду.
Потом, видимо решив, что он уже достаточно потомил своих слушателей и желаемый эффект достигнут, Амазон добавил:
— На самом деле их две.
Больше Амазон ничего не сказал и, как обычно, уселся за рояль. Вероятно, в последний раз перед тем, как навсегда покинуть Эсмеральду.
— Какую замечательную музыку ты играешь! — сказал полковник, который вдруг сделался эстетом.
Пианист даже не взглянул в его сторону. Он играл, и все остальное в этот момент не имело никакого значения. Только играть. И конечно, именно ту музыку, которую он любил.
— Это джаз.
— Сам знаю, что джаз. Но что это за мелодия? Твоя собственная, что ли?
— Нет. Теперь уж скорее ваша.
— Как это — моя?
Амазон долго молчал, а индеец, который все еще стоял облокотившись о стойку, настороженно оглядывал зал, готовый вмешаться в случае опасности.
— Потому что рояль уплывет, а музыка останется здесь.
— Значит, дело решенное? Уезжаешь?
— Да. Уезжаю.
— Из-за двух женщин? Амазон ответил не сразу:
— Если вы, полковник, хотите это узнать, плывите вместе со мной.
Пауза.
— Собственно, почему бы и нет.
На этот раз пианист поднял глаза на полковника и увидел, что тот не шутит. Тогда, не переставая играть, — это была такая колдовская мелодия, что проникала во все уголки таверны и в душу каждого, — он спросил у Родригиша:
— Вы это серьезно?
— Надо подумать. Куда в точности ты направляешься?
Амазон мотнул головой на север:
— Я уже сказал. На Риу-Касикьяре.
— Касикьяре не такая уж маленькая. Можешь показать мне место на карте?
Амазон прервал игру так резко и неожиданно, что ноты на мгновение повисли в воздухе, а потом дождем осыпались на пол, — наверное, на следующий день их находили повсюду, эти ноты — под ковриками, за зеркалом у стойки, в стаканах с пивом, будто кто-то забыл их тут на веки вечные, — пианист перестал играть и в наступившей, неожиданной для всех тишине взглянул полковнику прямо в глаза — как раз туда, где можно разглядеть душу человека.
— На какой карте?
— На той, которую ты носишь с собой, там еще «Amazonas» написано.
Музыкант, покачав головой, вытащил из кармана лист веленевой бумаги и разгладил его на крышке рояля. Как и в первый раз, все, кто был в таверне, жадно склонились над этим чудом.
Амазон, не обращая внимания на их комментарии, провел указательным пальцем линию от Исаны до Сан-Карлуса-ди-Риу-Негру, что на границе с Венесуэлой, свернул к востоку, пересекая джунгли, поднялся к северу по Риу-Касикьяре и неожиданно остановил палец в точке, где эта река вытекала из Ориноко, неподалеку от горы под названием Серра-Дуида высотой в две тысячи четыреста метров над уровнем моря.
— Приблизительно здесь находится место, куда я должен добраться.
Он указал пальцем населенный пункт, под которым было написано: «Эсмеральда».
Родригиш недоуменно вздернул брови и протянул:
— Эсмеральда? Но как это может быть, чтобы...
Амазон взглянул на него с улыбкой и пояснил:
— Дело в том, что есть две деревни, которые называются Эсмеральда. Одна — в Бразилии, другая — в Венесуэле. И если первая находится нигде, то вторая — как раз и есть цель моего путешествия.
Когда растерянность, охватившая всех в первый момент, прошла, полковник заявил:
— Вторая Эсмеральда? Не может быть.
И все же это была правда. По две стороны от границы действительно располагались деревни с одинаковым названием. Та, которую основал полковник, не была отмечена ни на одной карте, зато вторая — была. Самым очевидным доказательством тому была топографическая карта «Amazonas».
Родригиш принялся водить пальцем по расстеленной перед ним бумаге, выверяя мельчайшие подробности и пытаясь понять, является эта карта официальным документом или все-таки нет. Штамп, который чиновник из министерства когда-то проставил в нижнем правом углу, наконец его убедил.
— Отлично, — заключил полковник. — В таком случае, чтобы поверить в это, мне надо попасть туда самому.
Он поднялся со стула и объявил:
— Я поплыву с тобой, Амазон.
Все остолбенели.
Индеец хотел было возразить, но музыкант жестом попросил его не вмешиваться.
— Почему бы и нет, полковник? Вместе с Мендисом нас будет трое.
Тут заговорил Сервеза, который до того не проронил ни слова:
— Я тоже поплыву. Выходит, нас уже четверо. Меньше и нельзя, если мы хотим дотащить дотуда этот чертов рояль.
В таверне воцарилась тишина, которую никто из присутствующих не решался нарушить, — из страха, что им тоже придется участвовать в этом рискованном путешествии, которое непонятно чем кончится. Амазон немного подумал и согласился:
— Согласен, я принимаю вашу помощь. Значит, нас будет четверо.
Он тоже встал и подошел к полковнику, нацелив указательный палец ему прямо в живот.
— Но я хочу сказать вам одну вещь.
— Что за вещь? — хором спросили полковник и бармен.
Амазон взглянул на одного и на другого по очереди, покачивая головой.
— Вы себе не представляете, ну совершенно не представляете, в какую авантюру хотите ввязаться! У нас нет даже одного шанса на тысячу вернуться оттуда живыми.
— Это мы знаем, — ответил Сервеза. — В этом вся прелесть такого путешествия. Один шанс на тысячу. Наше дело — его не упустить.
А Родригиш закончил:
— Сервеза прав. И потом, я не люблю, когда корабль уплывает без меня.
V
Дальняя дорога
Так начался пятый этап — дальняя дорога. Теперь Амазон Стейнвей и белый рояль должны были, наконец, приблизиться к цели своего путешествия. И попасть, по иронии, которую иногда являет нам судьба, из Эсмеральды — опять-таки в Эсмеральду.