Стефан Кларк - Боже, спаси президента

— Но…

Oh, Merde, все что угодно, только бы выбраться отсюда, подумал я. Всего-то дел — наврать о своей сексуальной ориентации. К тому же что они могут доказать? Никто ведь не заставит меня в подтверждение моих слов заниматься сексом с парнем. Надеюсь.

— Ладно, — согласился я.

Офицер распечатал листок, и я расписался.

— Подождите минутку. — Он встал, держа в руках мое ложное признание. — Кофе хотите?

— Будьте добры.

С бренди и морфием, если можно, хотелось добавить мне.

Офицер вышел, и я остался сидеть в кабинете, дрожа от холода.

Через пару минут в коридоре раздался шум, и дверь распахнулась. В комнату влетел невысокий крепыш с короткими седыми волосами в потрепанном кожаном пиджаке.

— Что это за дерьмо? — Он бросил листок с моими показаниями на стол. — Ты же в Коллиуре со своей девушкой. Зачем ты врешь?

Вот черт, так они играют в плохого-хорошего полицейского, и я угодил прямиком в ловушку.

— Если вы знаете, что я гетеросексуал, то зачем говорите, что я гомосексуалист? — Для того чтобы смутить «плохого» полицейского, это был достаточно запутанный вопрос, но он пропустил его мимо ушей.

— Что ты делаешь в Коллиуре? — потребовал он, плюхнувшись на стул напротив. — Отвечай!

Крепыш обращался ко мне на «ты», как к ребенку или пуделю, и недопустимо громко кричал.

Я подскочил:

— Я всего лишь…

— Мы знаем, кто ты! Мы знаем, зачем ты здесь! Ты — англичанин, который приехал во Францию навалить дерьма! — Это очень приблизительный перевод.

— Нет, я…

— Заткнись!

Я так и сделал, но это обозлило его еще больше.

— Чем занимается твоя девушка? — проорал он.

Черт, подумал я, они прознали про ее попытки доказать, что французское правительство делает недостаточно для того, чтобы положить конец незаконному икорному бизнесу и спасти осетров.

— Она пытается помочь Франции, — сказал я.

— Помочь Франции? — Он выглядел так, будто с ним вот-вот произойдет припадок.

— Да… — Черт возьми, как по-французски будет «осетр»? Спецназовец только что произносил это слово. Мой французский выбрал наилучший момент для предательства. Должно быть, это связано со стрессом. — Большая рыба.

— Большая рыба? — Крепыш внезапно посерьезнел. — Ты знаешь, где находится большая рыба?

— Не наверняка. Но, возможно, где-то здесь, на побережье.

— Он не француз, не так ли?

— Мне кажется, что сейчас он во Франции, возможно в Камарге. Но вообще он из Ирана или России. Разве нет? — Я никак не мог вспомнить нужного слова, и поэтому говорил «он».

— Иран или Россия? Putain![50] — Полицейский погрузился в раздумья.

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге возникло новое лицо. Судя по куче нашивок, местный начальник.

— Ты, — прорычал он, — какого черта ты здесь делаешь? — К моему удивлению, он обращался не ко мне, а к жандарму, да еще и на «ты».

— Что? — Лицо крепыша вытянулось, судя по всему, он не мог поверить, что кто-то осмелился разговаривать с ним подобным тоном.

— Это мой участок, и я приказываю, чтобы ты убирался отсюда. Немедленно! — не отступал мужик с нашивками.

— Ты знаешь, кто это? — Крепыш показал на меня.

— Да, мой заключенный. — Это прозвучало так, будто меня только что продали на интернет-аукционе.

— Ecoute, mon vieux[51], — крепыш встал и миролюбиво посмотрел на своего коллегу, — давай выйдем и поговорим. А ты не двигайся! — Похоже, он считал, что я убегу куда-нибудь в поисках новой рубашки.

Они удалились в коридор, и начался ор. Вот дерьмо, всего-то сходил выпить на пляже, и к чему это привело. Так из-за меня вся полиция передерется. Насколько я понял, один из них занимался редкими видами больших рыб, а другой следил за чистотой нравов.

В комнату снова влетел Кожаный Пиджак.

— Мы с тобой еще встретимся, — прорычал он, тыча мне в лицо пальцем, как пистолетом. После этого, к моему удивлению, он развернулся и ушел, захлопнув за собой дверь.

Почти сразу же после этого вошел мужик с нашивками.

Я приготовился к расспросам, где и с кем люблю заниматься сексом, но он порвал листок с моими показаниями и попросил следовать за ним.

— Простите за неудобство, месье Уэст, — сказал он, сопровождая меня в пустом коридоре, как метрдотель в дорогом ресторане. — На улице вас ждет машина.

— Спасибо, — ответил я, не понимая, что произошло.

— Там вас уже ожидают.

— Правда? — Может быть, М. задействовала какие-то связи? Интересно, как ей это удалось?

— Да. — Мужчина открыл дверцу, и на заднем сиденье полицейской машины я увидел того самого длинноволосого блондина, который пытался снять меня на пляже.

— Я так счастлив, что у нас наконец-то появилась возможность пообщаться лично! — Его английский был слишком медленным и слишком правильным, но мне было без разницы. Я и не такое готов был простить.

— Да, я тоже, и спасибо, что вытащил меня оттуда. Это было ужасно.

— Все твои проблемы закончились. — Похлопав меня по колену, блондин рассмеялся.

Смеялся он, как мальчишка. У него было очень юное лицо, и маленькие морщинки в уголках голубых глаз казались неестественными, как театральный грим на подростке. Светлые волосы были пострижены, как у Хью Гранта в девяностые годы. Парня можно было засунуть в школьную форму и отправить учиться в Итон[52].

— Может, выпьем вместе? — предложил он.

— Отличная мысль. Я мог бы сейчас полбара выпить. Да и ты, наверное, тоже.

— Да уж..

Нет, я не готовился дать дёру со своим новым любовником. Едва я пришел в себя, парень назвал свое имя. Это был Валери. Он приехал в Коллиур, чтобы встретиться со мной, но не смог дозвониться, и Элоди подсказала ему идти на пляж, о котором я упомянул в своем сообщении. Дальше — совсем просто. Он убедил жандармов, что зять его дяди — префект полиции в этом районе. Это было правдой, и ему немедленно предоставили машину с водителем. А потом привели меня.

— У grande famille, — сказал он, пока мы ехали, — есть два преимущества. Во-первых, ничего не надо делать, у тебя и так все есть. То есть за тебя работает фамилия. Это значит, что ты никогда не будешь пустым местом, даже если ты полный идиот. Как, например, один их моих дядьев… — Он понизил голос, показав глазами на водителя. — А во-вторых, всегда найдется какой-нибудь родственник, который спасет тебя от небольших неприятностей вроде ареста.

Внезапно я понял, почему Элоди стремилась выйти за него. Пожалуй, стоило потерять свободу… чтобы обрести другую свободу — от всякого рода проблем, сопровождающих нашу жизнь.

Еще я понял, что Валери нормальный парень. Реалист. Из богатой семьи, которая всегда будет богатой, если только французская экономика окончательно не рухнет. Но как англичанин могу сказать: сколько бы французы ни жаловались, их экономика — одна из самых стабильных в мире. Для того, чтобы нанести ей ощутимый урон, потребуется мощный катаклизм, который в одночасье уничтожит все виноградники, все источники первоклассной минеральной воды, все автомобильные и нефтеперерабатывающие заводы, а заодно великолепные замки и собрания искусств. Но такого катаклизма не будет (во всяком случае, надо надеяться), а принимая во внимание, что Франция поддерживает подозрительно тесные отношения с государствами-изгоями, нисколько не сомневаюсь, что она подстраховалась с сырьевыми и прочими ресурсами.

— И все же у grande famille есть одно неудобство, — продолжал Валери. — Для нас женитьба — это не просто союз двух любовников, которые обещают делить арендную плату вплоть до развода. — В его голосе появилась настойчивость, свойственная лектору или аукционисту, представляющему лот. — Это своего рода инициация. Я имею в виду, для того, кто входит в семью. Новый человек для нас сродни иммигранту. Само собой, за исключением случаев, когда женятся кузены. Но я не хочу жениться на кузине. Я уже переспал с большинством из них, то есть с теми, с кем это не наказуемо законом, и чувство было такое, как будто ты спишь с родной сестрой. Так что спасибо, нет. — Я увидел в зеркале заднего вида заинтересованный взгляд водителя. Чтобы понять эту часть разговора, не требовался диплом по английскому языку. — Вот поэтому-то Bonne Maman вся изнервничалась, — закончил Валери.

— Bonne Maman?

— Бабуля, — рассмеялся он. — Так у нас зовут бабушку.

— А, то есть это Бабулю Элоди называет твоей… бабушкой?

— Бабкой-стервой. Да, это не секрет. И Элоди права. Это из-за нее ты должен быть крайне дипломатичен. Она — причина всего нашего merde.

— Она хочет помешать свадьбе, так?

— Вот именно. Поэтому я все организую самостоятельно, и не в родовом гнезде, разумеется. Вообще-то она не может нам помешать. В конце концов, на дворе двадцать первый век. А вот навредить может. Уже вредит: принялась убеждать семью, что этот брак неправильный. Она пытается добиться, чтобы все boycotter la cérémonie[53]. Это ужасно. Я люблю Элоди, но если вся моя семья восстанет против этого брака, мне придется несладко. Я de la famille[54], понимаешь?