Грэм Джойс - Как подружиться с демонами
— Я знаю, — сказала она, все так же сияя.
— Откуда?
— Уильям! Да у тебя на лице все написано.
— Ничего подобного, — возразил я. — Оно у меня абсолютно невозмутимое.
— Тот, чье лицо не лучится светом, никогда не станет звездой.
— Ну почему ты постоянно донимаешь меня цитатами из Уильяма Блейка?
Антония наклонилась и двумя пальцами схватила меня за коленку:
— Ах ты, умничка! Умничка ты моя!
— Так, всё! Хватит! Я ведь даже не показал тебе чек.
— Да и незачем. Дай-ка я тебя поцелую.
Она грациозно изогнулась и села ко мне на колени. Потом сплела руки на моем затылке и пылко поцеловала меня в губы. В смысле, по-настоящему. Взасос. И целовала, пока не открылась дверь и не вошла ее сотрудница.
Прервавшись, Антония сказала:
— Карен, Уильям добился отсрочки! Снова даровал нам спасение. И в знак признательности я буду его трахать, пока у него член не посинеет. А потом твоя очередь.
Я хотел было отшутиться, но слишком уж опешил:
— Ну, это не обязательно…
Карен была слегка полноватой голубоглазой рыжухой — типичная рубенсовская женщина.
— От нее не отвертишься. Как и от меня. Чайник вскипел.
Карен сказала Антонии, что нужно срочно чинить отопление, и ушла. После чего Антония наконец-то слезла с меня, и я смог вручить ей чек.
Даже не взглянув на цифры, она помахала им в воздухе, словно просушивая чернила:
— Я уже ученая — не спрашиваю, откуда взялись деньги.
— И правильно. Иначе мне придется соврать.
Да, мне пришлось бы. Не рассказывать же ей, что часть этой суммы я сэкономил на школе Робби, а другую, и немаленькую, часть взял взаймы в собственном банке. Она не взяла бы чек, если бы узнала. Я старался не думать о том, что будет, если Штын не справится с работой или наш клиент сорвется с крючка. Случись одно или другое — и я окажусь в глубокой заднице.
— Даже если они от самого дьявола, мне плевать, — твердо сказала она. — В чем дело, Уильям?
— Да так, ничего.
— У тебя несчастный вид.
— Напротив, я счастлив. Я принес тебе обещанные деньги. Я на вершине блаженства.
— Это из-за твоей жены? Из-за нее? Брось.
— Она сама давно меня бросила.
— Привязанность — это зло, Уильям. Нельзя привязываться к людям больше, чем ко всем остальным вещам в этом мире.
Когда она смотрит таким вот пламенным взором, всегда что-то происходит. Глаза точно два огнива. Как будто я — охапка сухого хвороста, который она пытается разжечь. Это очень изматывает. Я встал и сам приготовил себе чаю, а то от нее, похоже, не дождешься.
— Ниспошли ему женщину, — воззвала Антония. — Умоляю, ниспошли ему женщину. Дабы избавила его от незримого червя, что реет во мраке ночном.
— Не знаю, с кем ты там разговариваешь, Антония, но лучше завязывай.
— Ты прекрасно знаешь с кем.
Надо было срочно менять тему.
— Антония, будь осторожнее. Ты же знаешь, мне приходится бывать во всех этих правительственных офисах. Встречаться с большими шишками. Я слышу там всякое. И время от времени — твое имя. Ты выставляешь их дураками. Они только и ждут, чтобы ты сгинула.
— Так было всегда.
— Ты их пугаешь. Они мечтают с тобой расквитаться.
Она помахала чеком:
— Но я ведь под защитой ангелов.
Я хотел было добавить, что она к тому же под хищным надзором бесов, но промолчал. Вместо этого я сказал, что мне уже пора. Мне и впрямь пора было возвращаться на работу. И я уже почти ушел, но Антония настояла на том, чтобы обнять меня.
Объятия затянулись. Но я не вырывался, потому что хотел, чтобы исходившие от нее тепло, золотистый свет и безудержная доброта пробрали меня до самых костей; потому что ее близость — глоток свежего воздуха в городском смоге; потому что ее несравненное участие было мазком яркой краски среди всех наших заскорузлых, серых лондонских душ; потому что, прижавшись ко мне и дыша мне в ухо, она как будто что-то нашептывала — что-то о спасении и надежде.
ГЛАВА 10
Уж и не знаю, зачем я ответил на письмо этой девицы. Из-за того ли, что Антония перестаралась с объятиями. А может, из-за того, что она молила Небо ниспослать мне женщину. Но написал я в ответ — просто чтобы сказать хоть что-то, — мол, нет, я не смогу с нею встретиться.
Вы слышали этот звук? Что-то вроде свиста, верно? Вот так, со свистом, я сам себе и заливаю. А в действительности я ответил, что тоже был рад познакомиться с нею тогда, в «Музейной таверне». Мне приятно, написал я, что мы оба знакомы с Антонией, и я рад, что она считает поддержку «Гоупойнта» стоящим делом. Потом я, кажется, принялся рассуждать о тяжелом положении бездомных, словно оно-то и было главной темой нашей переписки. И наконец, поблагодарив ее за винно-кофейное приглашение, я посетовал, что ужасно, просто катастрофически занят в эти дни, так что ума не приложу, как выкроить хоть немного времени.
Вот так-то. Я не сказал ни да ни нет. Я просто пожаловался, что не могу даже помыслить о «где» и «когда». А потом убедил себя, будто на этом все и кончится. Но по правде, сам того не ведая, я лишь поставил перед ней задачу, которую ничего не стоило решить. Вот через такие крохотные бреши и проникают бесы.
Она ответила на следующий день. Дескать, она помнит, как я упоминал, что работаю в районе Виктории (точно не упоминал); она буквально на этой неделе устроилась на временную работу как раз неподалеку (вот так совпадение); она даже знает поблизости прекрасный паб с отличным выбором La Belle Dame Sans Merci (а на это я могу и клюнуть). Этот последний штрих, полагаю, она добавила, чтобы подчеркнуть: в день нашего знакомства она внимала каждому слову, слетавшему с моих уст.
«Какого черта ей надо?» — недоумевал я.
Прежде чем ответить, я выждал еще один день. И в итоге все же назначил ей встречу на время обеденного перерыва.
Между тем я беспокоился об Антонии. Она по-прежнему источала тепло и свет, но выглядела уставшей. Ведь ее жизнь — сплошной изнурительный бой и она не дает себе ни минуты передышки. Я спросил себя, что же с ней происходит, когда постояльцы день за днем пьют ее жизненные соки; да что там, даже я сам, обнимаясь с ней на прощание, лишаю ее живительных флюидов, высасываю их, отнимаю.
В связи с этим мне вспомнилась библейская притча об Иисусе и женщине, у которой не прекращались месячные. Она дотронулась до края его одежды, а Иисус почувствовал, что из него изошла сила. Я никак не мог понять, что все это значит: то ли менструальная кровь несчастной женщины действовала на Иисуса, как зеленый криптонит на Супермена; то ли какая-то положительная энергия перетекла от Него к ней; то ли Он отчитал ее, потому что не хотел, чтобы Его касалась женщина, которая была нечиста. Бессмысленно спрашивать об этом тех, кто объявляет себя знатоком Писания; ничегошеньки они не знают. Библия как таковая — довольно расплывчатая штука, и каждый читатель видит свой собственный спектакль по ее мотивам. Но что касается Антонии и праведников вроде нее, тут важно вот что: не обкрадываем ли мы их?
Уже на выходе из «Гоупойнта» она меня озадачила:
— Эй, странного же типа ты мне подкинул прошлой ночью.
— Какого еще типа?
— Шеймаса. Старого вояку. Ветерана войны в Заливе.
— Ах да. Ты не против?
— Нет, конечно. Но дела у него неважнецкие.
— Это да.
— Каждую ночь просыпается с криками. Да еще и обмочившись от страха. Постоянно честит кого-то брехуном.
— Нехорошо.
— Да не то слово.
— Хреново, чего уж там.
— Ага, но ведь нефть из залива исправно поступает на Запад, так что его кошмары — дело житейское. Когда же это кончится, Уильям?
— Никогда. Мы будем продолжать творить зло и убеждать себя, что это благо. Это называется «мыслить рационально».
Антония уставилась на меня — ну точно Уильям Блейк, глядящий на семилетнего трубочиста. Она так и пылала от любви. Иногда мне даже смотреть на нее больно. И я, помахав ей рукой, пошел на работу.
По пути в свой кабинет я забрал у Вэл телефонные сообщения.
— Как самочувствие? — спросила она. — Выглядишь побитым.
— Заходил в «Гоупойнт». После него всегда чувствую себя выжатым как лимон.
На самом же деле меня мутило от страха при мысли об этом чертовом займе.
— В воскресенье об Антонии вышла статья в одной из желтых газет. Якобы у нее были приводы в полицию. И она три года провела в психбольнице.
— А там не написано, что она бывшая подружка министра внутренних дел?
— Что, правда?
— О да. Но об этом они не напишут. Пока что.
Я уединился за рабочим столом. На нем лежала записка от младшего министра — меня призывали подтвердить, что я поддерживаю правительственную молодежную инициативу. Фигня, успеется. Еще там валялось это идиотское приглашение на презентацию книги. Я и не думал туда идти. В списке однокашников, с которыми мне хотелось бы встретиться вновь, Чарльз Фрейзер, прямо скажем, занимал не первое место.
