Кэролайн Левитт - Твои фотографии
— Перестань, милая, — попросил Чарли.
Но Эйприл покачала головой.
— Ты прекрасная мать, — настаивал Чарли.
Она смотрела на него бездонными глазами-озерами.
— В самом деле? Почему же доктора всегда стараются поговорить с тобой, а не со мной? Почему? Я же здесь, рядом. А обращаются они к тебе!
— Все потому, что я намного спокойнее.
— Дело не в этом!
Он пытался утешить ее, но постепенно стал замечать, что она права. Сестры как-то странно на нее посматривали.
Чарли пошел пообедать, а когда вернулся, она лежала в постели, обнимая Сэма.
— Я с тобой, — шептала она.
Вошедшая в палату сестра внезапно остановилась.
— Вы сейчас вырвете иглу капельницы. Нельзя находиться в постели с больным.
Эйприл подвинулась.
— Не смейте мне указывать! Это мой сын! — крикнула она, еще крепче обнимая Сэма.
— Мэм! — начала сестра, но Эйприл не пошевелилась. Сестре пришлось перегнуться через нее и поправить трубку капельницы.
В ту ночь Чарли спал на оранжевом пластиковом стуле у кровати Сэма. Эйприл так и не встала с постели. Каждые несколько часов приходила сестра, но не успевала открыть рот, как Эйприл шипела:
— Я ему не наврежу.
Они разбудили Сэма, чтобы сделать укол антибиотика. Чарли держал руку мальчика, а Эйприл рычала на сестер, по ее мнению, недостаточно осторожных.
Еще через два дня Сэма выписали. Эйприл возвращалась домой на заднем сиденье, держа Сэма на коленях.
— Я сделаю все, чтобы мы никогда сюда не вернулись, — пообещала она.
Но Сэму с каждым годом становилось хуже. Они почти не вылезали из больницы. Когда Сэму исполнилось восемь, случился приступ такой силы, что мальчика пришлось держать в кислородной палатке.
— Все надежды, которые я питала в отношении Сэма, похоже, не сбудутся, — сказала Эйприл.
— Надеюсь, ты это не всерьез, — испугался Чарли, но Эйприл покачала головой.
— Когда он был маленьким, я все дни проводила с ним и повторяла себе: подожди только, скоро мы сможем ходить на пляж. Кататься на лошадях. И он будет иметь то детство, которого не имела я. Теперь самое большее, что я могу сделать для него, — пристроить в соккерную команду.
Она взяла руку Чарли и переплела их пальцы.
— Но ты не одна, — напомнил он.
— Я все время волнуюсь. Боюсь, что с тобой что-то случится. Или случится с Сэмом. Ничто не вечно, верно?
Чарли поцеловал ей руку.
— Мы вечны, — заверил он.
— Разве? Ты точно знаешь? Дай слово, что это так!
— Я хочу моего медведя, — потребовал Сэм из палатки. — Хочу Рики.
Эйприл нервно крутила на пальце обручальное кольцо.
— О, черт, — пробормотала она. Чарли коснулся ее руки, и она привалилась к нему, свернувшись клубочком.
Вечером Чарли выпил кофе внизу и поднялся посмотреть на Сэма. В палате слышалось хриплое неровное дыхание мальчика. Комната освещалась неприятным голубым светом больничных приборов. Эйприл не было.
— Ищете жену? — спросила подошедшая сестра. — Я видела, как она несколько минут назад садилась в машину.
Чарли подумал, что ослышался. Как она могла бросить сына, когда он так болен?
Прошел час. Он дважды промерил шагами коридор, а когда вернулся в палату, там была Эйприл. Лицо ее раскраснелось, пальто было распахнуто, в волосах белели снежинки. Она смеялась.
— Где ты была? — спросил он и тут заметил, что Сэм прижимает к груди плюшевого мишку Рики.
— Что это? — встревожился он.
Эйприл повернулась к нему.
— Всего на несколько минут, — тихо сказала она. — Посмотри, как счастлив Сэм. Я ездила за мишкой домой.
— Он в больнице, Эйприл! В кислородной палатке!
Ее лицо изменилась. Он увидел это. Увидел, как она отдаляется от него.
Эйприл отвернулась и осторожно взяла медведя у Сэма. В этот момент в палату вошла сестра.
— Никаких мягких игрушек, — запретила она.
— Он как раз уходит, — заверила Эйприл и сунула медведя в карман.
— Рики! Я хочу Рики! — заплакал Сэм.
Сестра неодобрительно взглянула на Эйприл.
— Ну, нам ведь не нужен новый приступ астмы, верно, Сэм? — сказала сестра.
Эйприл выпрямилась, вышла из палаты. Но Чарли пошел за ней, коснулся ее руки, остановил, повернул к себе и заставил посмотреть ему в лицо.
— Он был счастлив! Хотя бы пять минут! Неужели это так ужасно? Такое жуткое преступление побыть нормальным мальчиком, пусть совсем недолго! Этот медведь у него уже много лет. Доктор сам разрешил! Только велел почаще его стирать! Из-за этого медведя он не задыхается.
Чарли открыл рот и тут же закрыл.
— Где ты была? Для того чтобы поехать домой и вернуться, не нужно столько времени!
— Я поехала прогуляться.
— Прогуляться? Сейчас?
Она сняла пальто.
— Мне нужно было подышать свежим воздухом.
— Ты не могла меня предупредить? Эйприл, ты понимаешь, что здесь происходит?
Она отдала ему влажное пальто.
— Но я вернулась, и не смей меня критиковать. Не смей говорить, что я плохая мать!
Она возвратилась в палату и снова заглянула в палатку. Чарли последовал за ней, и они вместе уселись подле Сэма, который к тому времени заснул. За дверью разговаривали сестры.
— Что за чирей на заднице, — ворчала одна. — Почему все кошмарные мамочки приходятся именно на мою смену?
— Помнишь ту женщину с маленькой девочкой? Родственница Мюнхгаузена? Такая милая, добрая, все ее обожали! Делала для дочери все на свете! Если бы мы не позвонили в социальную службу, ребенок бы умер!
Эйприл насторожилась. Чарли встал. Эйприл утверждала, что сестры ее не любят, но он считал, что жена преувеличивает. Он знал, что родственниками Мюнхгаузена называли родителей, намеренно доводивших детей до тяжелой болезни, чтобы их госпитализировали: матерей-чудовищ, жертвовавших жизнями своих детей, чтобы оказаться в центре внимания.
— Пойдем прогуляемся, — попросил он Эйприл, и та последовала за ним в коридор.
Сестра складывала полотенца на тележке. Чарли тронул ее за плечо.
— Почему вы сказали такое о моей жене? — резко бросил он.
— Простите, я очень занята, — отговорилась сестра.
— Мы вас слышали. Родственница Мюнхгаузена. Почему вы так ее назвали?
Сестра уложила полотенце в нижнее отделение тележки.
— Я работаю здесь шесть лет и навидалась всяких родителей. И вот что я вам скажу: любящие родители не приносят астматику плюшевых игрушек в больницу. Не дают ему сандвич с арахисовым маслом, если он аллергик.
— Какое масло? — удивился Чарли.
— Как я уже сказала, у меня много дел, — повторила она и увезла тележку.
Долгое время супруги молчали. Эйприл прислонилась к стене. Она потянулась к Чарли и тут же уронила руку. Чарли во все глаза смотрел на нее, не в силах осознать происходящего.
— Ты давала ему арахисовое масло? — выдавил он наконец. Эйприл отмахнулась.
— Он не хотел есть ленч, — тихо пояснила она. — Я намазала тост тончайшим слоем, и он доел все. Видел бы ты, как он был счастлив! И никакого приступа не случилось.
— Эйприл, ты не понимаешь, насколько это серьезно? Ты спятила? Ты в своем уме?
— В своем уме? Как ты смеешь говорить со мной в подобном тоне?! Я не сплю по ночам, тревожась о Сэме! Ни о чем другом думать не могу! Каждый день часами сижу за компьютером, пытаясь найти ответ, как вылечить Сэма. Если я не в своем уме, то лишь от беспокойства. Чем я так обозлила этих сестер? Пытаюсь все делать правильно, но из-за одной ошибки они ведут себя так, словно я готова намеренно повредить своему сыну!
Он коснулся ее руки, но она отпрянула.
— Посмотри, в воздухе пляшут пылинки. Как насчет этого? Почему в больнице не борются с пылью?
Она нервно одернула свитер.
— Спасибо за то, что был на моей стороне.
— Я на твоей стороне. Конечно, на твоей!
— Разве? — спросила она и быстро ушла.
Он сказал себе, что она хотела только добра. Ну, подумаешь, выступила против запретов. Что тут такого? И есть ли на свете идеальные родители?
Воспоминания о тех временах привели Чарли в отчаяние. «Мама астмы», называла себя Эйприл. Мама астмы. Как она добивалась, чтобы Сэма сделали если не игроком, то хотя бы водоносом! Как ей пришлось объяснять ему, почему он не может переночевать у друга, поскольку в том доме были две кошки и собака. Он знал, что болезнь сына изводила ее, но зачем она забрала его из школы в день аварии? Куда они направлялись?
Чарли взглянул на Сэма, погруженного в книгу, и, войдя в спальню, закрыл дверь, чтобы спокойно сделать несколько звонков. Сначала он позвонил в школу и поговорил с директрисой, мисс Патти.
— Я хотела звонить вам. Мы очень сожалеем, — сказала директриса.
