Гюнтер Грасс - Собачьи годы
Вот так, только так и никак иначе, почти без всякой музыки, этот шкет организует свои представления. Цандер млеет от восторга и ни о чем, кроме «будоражаще новых форм вещания», говорить не в состоянии. Он даже провидит — «выходя за пределы эфира» — новые возможности для театра вообще:
— Ни плоской сценической картины, ни трехмерного пространства! Граница между партером и рампой стирается раз и навсегда! После столетиями длившегося монолога человечество снова обретает себя в двоеречии! Больше того: эта великая предзакатная дискуссия европейской цивилизации[414] возвращает нам надежду на экзегезу и катарсис, на очищение и осмысление.
Рольф Цандер длинностатейно указует в будущее; а вот мозгляк метит только в настоящее. Он вовсе не намерен вытаскивать театр из субсидируемого застоя, а просто хочет пригвоздить Матерна с псом к публичному столбу. Сам колдует над хитроумным устройством волчьей ямы, а когда его спросишь, к чему, мол, все это, начинает петь лазаря:
— Прошу вас, Матерн, мы всего лишь хотим с вашей помощью разработать легитимный способ отыскания истины. Не только для вас, но и для всех соотечественников крайне, жизненно, насущно необходимо прямо сейчас разорвать наконец этот заколдованный круг между псом и хозяином и распахнуть окно в новые перспективы; потому как даже мне — вы без труда убедитесь в этом на примере моих скромных писаний — даже мне недостает витальной хватки, не дается образ бытия из плоти и крови, формальному мастерству не хватает фактуры, это сфокусированное, плотное, отбрасывающее тень «так оно и было!» никак не устанавливается, помогите же мне, Матерн, иначе я просто пропаду в сослагательном наклонении!
И вот весь этот театр и вправду происходит. Этот шкет даже настоящие буки откуда-то раздобыл, и чугунную беседку-храм, под сводами которой фенотип Иоганн Гутенберг невозмутимо ждет, чтобы его сменили. Полтора месяца кряду, не считая установочных репетиций, Матерна вместе с псом терзает сменяющаяся публика. И вот как читается окончательный манускрипт, над которым мозгляк и его консультант доктор Рольф Цандер лишь в стилистическом плане немного поработали. Этот текст главной роли Матерну надлежит теперь — «Вы же актер, в конце-то концов!» — выучить наизусть, дабы в день сдачи радиопостановки знать его назубок и вещать, реветь, греметь как по-писаному.
Публичная дискуссияПередача: Западногерманское Радио, Кельн.
Текст: Р. Цандер и Х. Либенау
Срок выхода в эфир (предположительно): 8 мая 1957 года[415].
Участники дискуссии:
Харри Л. — ведущий
Валли З. — ассистентка ведущего в чудо-очках
Вальтер Матерн — предмет дискуссии
Неизменно рядом с ним — черный пес Плутон породы «немецкая овчарка».
Кроме того, в публичной дискуссии более или менее активно участвуют тридцать два представителя послевоенного поколения в возрасте не моложе десяти лет и не старше двадцати одного года.
Время проведения дискуссии: примерно год назад, когда так называемые «чудо-очки» или «опознавательные очки» были изъяты из продажи.
Место проведения дискуссии: овальной формы опушка букового леса, или, по-немецки говоря, бухенвальда. По правую руку возвышается четырехъярусная трибуна, на которой непринужденно рассаживаются дети и подростки, юноши и девушки. Слева на небольшом подиуме стол, за которым сидят ведущий дискуссии и его ассистентка. Чуть в стороне — школьная доска. А между трибуной и подиумом, слегка задвинутый вглубь, занимает свое место на трех гранитных ступенях постамента чугунный храм-беседка с гирляндами чугунных цепей и грибком крыши.
Внутри храма грузчики тем временем снимают с пьедестала чугунную фигуру, — по всем внешним признакам, это памятник Иоганну Гутенбергу, — укладывают на пол, заворачивают в шерстяные одеяла и в конце концов уносят. Во время этих манипуляций грузчики то и дело подбадривают друг друга криками «Раз-два, взяли!», «На меня!», «На себя!» и т. д. Слышен так же разнобой детских и юношеских голосов.
Ведущий дискуссии поторапливает грузчиков возгласами типа: «Ну сколько же можно! Нам ведь пора начинать! Этот чугунный старикан, в конце концов, не тяжелее бехштейновского рояля! А позавтракать успеете после, когда работу закончите!»
Щебет птиц господствует над всеми остальными звуками.
Когда грузчики управляются со своей ношей и наконец уходят, на опушке появляется Матерн с черной овчаркой.
Ассистентка Валли З. при его появлении достает свои чудо-очки из футляра, но пока что не надевает.
Юные участники дискуссии радостным топотом приветствуют Матерна, который явно не знает, куда ему податься.
Скандирующий хор детей и юношества, равно как и вытянутая рука ведущего, указуют ему на храм: «Все дороги ведут в Гутенберга чертоги! Где Гутенберг красовался, там Матерн сегодня обосновался! Гутенберга уберем — мы Матерна сегодня познаем! Гутенберга нет — вместо него Матерн, дискуссии предмет! С людьми и животными хотим дискутировать плотно мы! Вот он, Матерн! Просим любить и жаловать! Добро пожаловать!»
Новый топот и аплодисменты увенчивают эти приветственные лозунги. Матерн с псом стоит в храме. Ассистентка поигрывает очками. Ведущий поднимается, одним движением руки утихомиривает все шумы, кроме птичьего щебета, и открывает дискуссию:
Ведущий: Уважаемые участники! Дорогие юные друзья! Слово вновь стало плотью и обретается теперь среди нас. Проще говоря: мы собрались здесь, чтобы подискутировать. Ибо дискуссия есть наиболее адекватное средство самовыражения наших поколений. И в прежние времена людям случалось дискутировать: за семейным столом, в кругу друзей или на школьных дворах во время перемены — но по большей части тишком, тайком или с напускным юморком; нам же удалось вызволить нашу великую, динамичную, нескончаемую и не желающую оканчиваться дискуссию из тесных четырех стен, где она томилась в заточении, на вольный воздух, под открытое небо и зеленые деревья!
Дискутант: Ведущий забывает про птиц!
Хор дискутантов:
С людьми и животнымихотим дискутировать плотно мы!
Ведущий: Так точно! И вы, наши пернатые друзья, воробьи, дрозды, горлицы — вы тоже готовы ответить на наши вопросы. Чик-чирик! Фьюги-фью! Никто не молчит — все говорят! Все имеют право получать информацию. Каждый камень даст нам ответ.
Хор дискутантов:
Камни — все равно, что люди.Как мы звать тот камень будем?
Двое дискутантов:
Если Фриц — пускай бежит,если Эмиль — пусть лежит,если ж Вальтером зовется —пусть он с нами остается.
Ведущий: Да, это именно он. Вальтер Матерн пришел к нам, чтобы мы его — и когда я говорю «ЕГО», то имею в виду нечто явное, отбрасывающее тень, оставляющее следы, существующее и бытующее «ЕГО» — обсудили и продискутировали насквозь.
Дискутант: Он что, добровольно явился?
Ведущий: Мы дискутируем — значит, мы живем. Мы не действуем, мы…
Хор дискутантов: …дискутируем!
Ведущий: Мы не умираем…
Хор дискутантов: …мы дискутируем о смерти!
Дискутант: Так я спрашиваю: Матерн добровольно пришел или нет?
Ведущий: Мы не любим…
Хор дискутантов: …мы дискутируем о любви!
Ведущий: Поэтому нет такой темы, которую мы не смогли бы обсудить энергично и динамично. Господь Бог и обязательное страхование, атомная бомба и Пауль Клее[416], наше прошлое и наша конституция — все это для нас не проблемы, а только темы для дискуссии. Только тот, кто готов дискутировать, достоин…
Хор дискутантов: …быть членом человеческого сообщества!
Ведущий: Только тот, кто готов дискутировать, становится в процессе дискуссии человеком. А потому, быть человеком, это значит…
Хор дискутантов: …хотеть дискутировать!
Дискутант: Но сам-то Матерн хочет или нет?
Хор дискутантов:
Готов ли Матерн идти до точки,подвергнув дискуссии свои почки?
Две девушки:
Нас, девушек, до самого пупкаволнует его сердечная лирика.
Двое дискутантов:
Пусть расскажет, не уходя в сторонку,как поживает его селезенка!
Хор дискутантов:
Люди и животныехотят знать всю подноготную!
Две девушки:
А еще мы, девушки, интересуемсязнать, как мысли друг с дружкой целуются.
Хор дискутантов: