Юрий Любопытнов - Мурманский сундук
Маруся, раз, два, три,
Калина-череня моя…
Солдатам отвели участок карьера, где не надо было ждать очереди. Правда, надо было грузить вручную, что, однако, не смутило приехавших.
— Лиха беда начало, — бодро кричал Женька, — Заводи, ефрейтор, мотор!
Пилатюк остался в домике управления, а солдаты на машине спустились в карьер. Внизу они увидели самосвал и загорелых девушек, кидающих в кузов большие камни. Девушки тоже увидели приехавших, приостановились, и, приложив руки в рукавицах к глазам, пытались рассмотреть, кто ещё пожаловал.
— Салют наций в честь прекрасных туземок! — первым спрыгнул на землю Власов. — Паша, — обратился он к Жукову. — Паша, аранжируй дамам солдатский вальс.
Жуков отмахнулся от него и отдал гармонь в кабину шофёру. А Женька уже подлетел, точно выброшенный из пращи, к девчатам.
— Почему не слышу приветствий в честь мореходов? Где оркестр, цветы и плоды?
— Салага, а бойкий, — рассмеялись девушки, увидев стриженный Женькин затылок.
— Еретички, отсохни ваш язык! — сделал свирепую физиономию юный мореход. — Так вы встречаете доблестных мужей!
Охапкин стоял в стороне и зачарованно смотрел на Женькины проделки. Как он хотел походить на него!
Девушки смеялись и переглядывались между собой. Работали они дружно, и скоро их самосвал был полон. Машина уехала, а они остались. Сбросив рукавицы и развязав повязанные внахмурку платки, они уселись в тени у склона разработки.
— А ничего птички, — Женька толкнул Охапкина черенком лопаты. — Ты как на это смотришь, троглодит?.
— Хорошие. — пробасил Лёха, хотя ему не понравилось слово «троглодит», которым окрестил его друг.
— Шабаш! — крикнул Женька и бросил лопату. — Ефрейтор, смотри на рессоры, а то твоя «коломбина» не выдержит.
Шофёр присел на корточки.
— Мало. Кидай ещё!
— Что, паренёк, надорвался? Шабаш кричишь, — посмеялись девушки, видя эту сцену.
Женька ничего не ответил, сверкнув взглядом цыганских глаз, схватил лопату и отошёл на другую сторону кузова.
Скоро машина была нагружена, а Пилатюка ещё не было. Солдаты отдыхали, усевшись невдалеке от грузчиц.
Жуколв сидел на большом камне, играл на гармони и пел:
Девушка в платье из ситца
Мне по ночам всё снится,
Не разрешает мама твоя
Мне на тебе жениться…
Был ты хотя бы слесарь,
Или простой жестянщик,
В крайнем случае милиционер.
Только не барабанщик.
К девушкам вновь подъехал самосвал, а Пилатюка всё не было. Солдаты взялись помогать соседкам. Особенно усердствовал Охапкин, выбирая самые увесистые камни и бросая их в кузов. За работой он забывал себя, его угрюмость и мрачный вид исчезали, лицо светлело. Он преображался.
Женька не принимал участия в работе. Он полулежал поодаль и подтрунивал над Охапкиным.
— Ещё камешек, Лёха! Ещё один. Так! Бери больше, кидай дальше! Покажи прелестным незнакомкам свою любовь и усердие! Вы посмотрите, чтобы заслужить лучезарный взгляд незнакомки, этот куркуль из кожи лезет вон.
Охапкин молчал. Нельзя было понять — сердится он на Женьку или пропускает его слова мимо ушей. Он кидал и кидал камни и ни разу не взглянул на Власова.
Паясничанье Власова надоело даже Паше Жукову, любившему шутки батарейного балагура. Он недовольно бросил в сторону Женьки:
— Да кончай ты! Что пристал…
Самосвал уехал, уехали и девушки, помахав на прощание руками. Охапкин стоял на груде гравия и смотрел, как машина, надрываясь мотором, медленно ползла в гору. К нему подошёл Женька и стал что-то говорить. Что именно, ребятам не было слышно, но они видели, как Женька гримасничал, показывая рукой на удалявшуюся машину. И вдруг случилось непредвиденное — Охапкин развернулся и влепил своему другу пощёчину. Оплеуха была оглушительной и сильной — Женька не удержался на ногах и кубарем скатился с бугра.
— В чём дело? — спросил Жуков, подбегая к Охапкину. Тот мрачно взглянул на Пашу и промолчал. Оспины на его лице побелели и стали заметнее. Ребята не узнали, за что ударил Охапкин Женьку. Пришёл Пилатюк, и страсти улеглись.
3
Перенесли случившееся они по-разному: Женька, казалось, легко. Охапкин стал ещё угрюмее. Раньше замечали — Охапкин завидовал Женьке. Завидовал по-мужски, без зла, как может завидовать не каждый. Женьке в жизни всё давалось легко — и хорошее, и плохое. Он был сорвиголовой, подмётки на ходу резал, а Лёха этого не мог. Он даже веселился тяжело и мрачно. Он хотел в душе походить хоть немного на Власова, Он перенимал у Женьки то, чего ему не хватало. Власов был его второй половиной. И вдруг её не стало.
После ссоры Женька не замечал Лёху. Для него он перестал существовать. Это обижало Охапкина. Может, там, в карьере, он погорячился?.. Он бы первым подошёл к Власову, но тот делает вид, что Охапкин для него не существует. А вот Лёха наблюдает за Женькой…
В воскресенье после обеда Женька куда-то пропал. Охапкин скучал. Он обошёл казарму, курилки, спортгородок — Женька как в воду канул. «Может, на море, — подумал Лёха, — Скрылся, и ладно».
Он лёг отдохнуть, благо в выходной это не возбранялось. Засыпая, думал: «Вот проснусь и услышу Женькин голос».
Проснувшись, он заметил, что погода испортилась. С моря дул свежий ветер, низкие лохматые тучи бороздили небо. Женьки в казарме не было. На улице его Лёха тоже не нашёл. Он несколько минут побродил по территории, поглядывая на небо, обещавшее дождь. Без цели ноги привели его в сушилку. Лёха зажёг свет. В углу должны стоять Женькины удочки, но их не было. И Охапкина озарило: Женька на песчаной косе ловит рыбу.
Он вышел на побережье, удовлетворённый, что узнал, где пропадает Власов. Море его напугало. Тёмная стена горизонта придвинулась к берегу, на него в пенных белых гребнях набегали волны.
А что теперь с косой!? У Лёхи дрогнуло сердце. Он знал, что даже в небольшое волнение эта коса становилась сначала островом, а потом и вовсе исчезала под водой. Он побежал по берегу. Так и есть. Перешеек, соединяющий наиболее высокую и дальнюю часть косы с сушей, был залит водой шириной метров двести. Впереди, в море, на небольшом клочке песчаной земли Охапкин смутно различил маленькую фигуру. Это несомненно был Женька, А он не умел плавать.
4
Рыба клевала здорово, и скоро около Женьки лежала целая её груда. Сознание того, что он заправский рыбак, наполняло его гордостью. Время летело быстро. Женька настолько увлёкся рыбалкой, что не замечал окружающего. Когда увидел, что волнение усилилось, глянул вдаль. Внутри у него похолодело, и на миг он ощутил чувство голода. Со стороны открытого моря шёл чёрный вал. Небо и море слились воедино и густой стеной надвигались сюда, неся с собой рокочущий гул и звенящую тоску. Совсем недавно узкая коса, глубоко вдававшаяся в море, представляла собой тихое пристанище для рыболова, а теперь напоминала горбатую спину кита, плывущего неведомо куда, в бесконечность.
Уже безрадостно Женька посмотрел на рыбу, кучей сваленную у ног, и когда очередная волна с шипением слизнула её и унесла в море, он не пожалел трудов своих. Скоро островок покроется водой, и ищи-свищи Женьку Власова — парикмахера и солдата. Он обернулся в сторону берега и покричал:
— Э-э-эй, а-а-аа…
Никто ему не ответил.
Мгла нависала над морем, над пядью суши, и в её чёрной пасти таяли очертания побережья.
5
Лейтенант Пилатюк разучивал со старшиной очередную шахматную комбинацию, когда к ним в каптёрку без доклада влетел Охапкин.
— Това-арищ лей-те-енант, — заикаясь и задыхаясь, прогудел он, — там… на косе Женька. Он утонет..
— Власов? На косе? — Пилатюк резко встал из-за стола. Дрогнули и рассыпались шахматы на доске. — Какого чёрта, ведь запретил я ему…
Ветер стукнул в створки окна. Пилатюк, старшина и Охапкин выбежали на улицу. Песок и пыль стелились по бетонной дорожке, раскачивались ветви деревьев. Над побережьем нависло густое облако жёлтой пыли.
— Старшина! — прокричал Пилатюк. — Готовь баркас! Поднимай всех по тревоге!
Весть, что Власов сейчас на островке, который вот-вот зальёт море, с быстротой молнии облетела комплекс. Через несколько минут на берегу собрались солдаты, сержанты и офицеры. Старшина со спасательной командой запаздывал.
Море разыгралось. Начался дождь. В густой водяной пелене ничего не было видно — мгла поглотила и косу, и Женьку. Только иногда зоркие глаза Охапкина ловили что-то среди гребней волн, и он хрипло шептал:
— Держится… жив…
— Где старшина? — нервничал Пилатюк, то поднимая фуражку на темя, то глубже надвигая на лоб.
— Куда ж здесь на шлюпке, — шептались солдаты. — Её и на воду не спустишь…
То, что случилось минутой позже, стало неожиданностью. От солдат отделилась громадная Лёшкина фигура, он по-обезьяньи попрыгал в сторону, снимая сапоги. Гимнастёрку сбросил, входя в воду. Секунду — две помедлив, дождался крутой волны и нырнул под неё. Воцарилась тишина — все, затаив дыхание смотрели на Лёшкину голову, мелькавшую среди волн, на мощные взмахи рук.
