Луис Бегли - О Шмидте
Да с ними все в порядке. А вот с тобой нет. Серьезно, Шмидти, разве ты не хотел бы чем-нибудь заняться? Может, тебе устроиться в какой-нибудь фонд? Или лучше стать где-нибудь попечителем? Как звали того адвоката с нездоровой кожей, который собирал деньги для Рейгана? Вот он так сделал.
Ловко ты разобрался с моими проблемами! Да я только и делал в жизни, что работал на «Вуда и Кинга». Я — неходовой товар! Меня нельзя снова выставить на витрину. И о фондах я думал. Но даже если какое маленькое безобидное предприятие и захочет меня взять, не думаю, что я соглашусь. Во-первых, это элементарно невыгодно: зарплата даже не покроет того, во что мне обойдется переезд обратно в город и поиск этой работы. И к тому же я никогда терпеть не мог благотворительные организации и тот тип людей, который там заправляет. Настоящий ад, вот что. Находишь деньги, отделяешь солидную часть на зарплаты и накладные расходы и тут же начинаешь придумывать «программу», на которую можно потратить то, что осталось. А потом все сначала! Челюсти сводит от тоски!
Увидев, как помрачнел румяный Блэкмен, Шмидт поспешил добавить:
Я не говорю, что все некоммерческие учреждения таковы! Конечно, нет. Например, тот дом для актеров с болезнью Альцгеймера, который ты поддерживаешь, — нужное дело, да и не всех президентов благотворительных фондов я не могу терпеть, а только большинство из них. А суть моей проблемы проста: как я сказал, я никому не нужен. Ни своей старой фирме, ни фондам, ни попечительским советам: данные неподходящие — я ведь никогда не занимался никакой общественной деятельностью.
Ах, Шмидти, одного тебе не хватает — правильной позиции!
Да уж ты поверь. Я как пассажир автобуса, который пошел пописать, а вернувшись, обнаружил, что его место занято и во всем автобусе ни одного свободного места нет. Что делать? Выходить? Но если это единственный рейс и автобусов больше не будет? Лучше уж доехать, болтаясь дурак дураком на поручне. Что мне от того, что я буду глупо выглядеть?
Глупо было выходить пописать в тот момент, когда твой друг Дефоррест устраивал себе избрание в президенты компании. Этого мне никогда не понять. Не ты ли говорил мне, что это кресло с тем же успехом могло достаться тебе? Нужно было только сказать, что ты этого хочешь. И сейчас ты бы всем заправлял, и это ты спрашивал бы остальных, нужны ли они своим клиентам или вообще кому-нибудь!
Шмидт посолил картошку. Он деликатно брал ломтики кончиками пальцев, будто собираясь оставить на тарелке. А что, совсем неплохи! К черту диету — он съест картошку без остатка! Ради чего он отказывает себе в лишней капле жира? Память Гила Блэкмена не только восхищает, но иногда и раздражает. Вы не видитесь несколько месяцев, и вот он продолжает разговор точно с того места, где вы закончили в последний раз, заговаривает о вещах, которые ты хотел бы забыть и больше никогда ни с кем не обсуждать.
Да, так все и было. Дефоррест хотел занять место президента. Больше, чем я. По правде говоря, я даже не знаю, были у меня причины хотеть этого или нет. Наверное, я просто хотел убедиться, что гожусь, а этого мало.
А Дефоррест?
Ну он много лет мечтал стать президентом, иногда это выглядело просто по-детски. А кроме того, он уже подустал от юридической практики. Это случается с очень многими юристами, но меня миновало. Так что по всему выходило быть президентом Джеку, а не мне. У него было много идей по поводу компании — целый манифест. А у меня не было, я бы, наверное, постарался оставить все как есть, и только.
Ну и что тут плохого? Тебе нравилось, как поставлено дело, и доход у тебя был достаточный. Не жалеешь, что оказался таким сговорчивым?
Нисколько. Дефоррест полез бы в драку и, глядишь, победил бы. Это дорого обошлось бы мне и навредило бы фирме. И уйти бы мне пришлось все равно — тогда же. И я оказался бы там, где сейчас и есть.
Другого ответа у Шмидта не было. Какой смысл признаваться в том, что отступился он только потому, что Джек Дефоррест доконал его своими беспрестанными увещеваниями и разглагольствованиями о том, что каждый получит то, что ему нужно: Шмидти, ты хочешь совершенствоваться в практике, значит, этим тебе и стоит заниматься, а административные заботы оставь мне, ты ведь этого не любишь! Этакий неофициальный всех устраивающий дуумвират. Но на деле из этого ничего не вышло — Джек ничем не хотел делиться. На другое же утро Шмидт оказался не у дел, и ни один человек в фирме не мог не заметить, что с ним вышло неладно: Шмидт остался кем был, при своих старых клиентах и усыхающей практике, чтобы такие, как Райкер, травили его.
Шмидт улыбнулся Гилу и вылил себе в стакан половину оставшегося в бутылке вина.
Давай закончим на этой радостной ноте. Как там твои сиятельные барышни?
А, все так же пропадают почем зря на своей бесперспективной журнальной работе — не хотят становиться взрослыми. У Лайзы нет парня, и она от этого сходит с ума. А у Нины — новый, который даже на себя не зарабатывает и никогда не будет. Сейчас он переставляет себе голос — с баритона на тенор, — потому что считает, что больше похож на тенора. С преподавателем-албанцем! А отец у него — православный священник в Скрэнтоне. Хотел бы я послушать, каков его святоотческий голос! Лайза с Ниной никак не бросят играть в куклы, наверное, мы накупили им слишком много игрушечной посудки.
А дочка Элейн?
Шмидт забыл ее имя. С Гилом подобного никогда не случалось.
Лилли. Милашка Лилли. Все такая же — безобидное глупенькое дитя. Я бы хотел, чтобы она больше времени проводила у отца. Чтобы мы с Элейн могли свободно ездить. Ведь у него все подружки практически ее ровесницы! Я говорю Элейн, что это папа со встроенным детским садом, наверное, такому удобно воспитывать дочь. Но Элейн думает иначе. Почему мы с тобой все время носимся с нашими детьми, как две наседки?
Потому что мы их любим.
Нет, здесь дело в чувстве вины. Мне-то есть в чем повиниться: своих дочерей и их мать я бросил, ушел жить с глупой Лилли и ее мамой и так и не стал взрослым человеком, отцом взрослых дочерей. Но ты? Вы с бедняжкой Мэри жили душа в душу, и теперь ты, по крайней мере, получил награду, которой заслуживал — прекрасную, умную и абсолютно преуспевающую дочь. Что у нее новенького?
В прошлый уик-энд объявила, что выходит замуж. Ничего неожиданного — за Джона Райкера.
Ну и здорово! И самое время! У тебя снова будет семья. И это вот мне пришлось тянуть из тебя клещами!
Я хотел тебе сказать, но мы же стали копаться в моих несчастьях.
Такая удача! У них обоих серьезная взрослая работа, и они решили пожениться, а не играть в дом. Да, я ошибся, тебе не нужно искать работу, она у тебя уже есть! Ты будешь незаменимой нянькой! Думаю, Мэри предвидела это. Должно быть, для нее это были счастливые мысли. Элейн тебе позвонит. Она будет в восторге! И будет немного завидовать!
На самом деле я не знаю, догадывалась ли Мэри. Больше похоже, что они это решили уже после. И если хочешь знать, меня эта новость не порадовала. Мы поссорились — без ругани, но в пух и прах, и я не знаю, как с этим быть.
А ну-ка, расскажи мне все!
Гордый и склонный, как и Гил, к сухому изложению фактов Шмидт нипочем не заставил бы себя сказать, что жалеет о былой дружбе с Гилом, или признаться, что вот только сейчас был момент, когда он ждал от Гила какого-то делового предложения. Но все остальное было в порядке вещей: один сообщник признается другому. И потому в разговорах они не сдерживались. Например, Шмидт рассказал Гилу про Коринн. А Гил, только что приобщившийся к миру богатых и знаменитых, именно к Шмидту пришел с просьбой заняться разводом: Я должен уйти от Энн, я хочу быть счастливым, но вместо того я самый жалкий человек, — несмотря на то, что Шмидт был шафером на свадьбе Гила и Энн и не занимался разводами, он взялся за дело с таким рвением, будто речь шла о его собственных деньгах и его детях, и добился полного успеха, так что ничуть не удивлялся, что Энн после этого перестала разговаривать и с ним, и с Мэри.
Шмидт хотел поделиться с Гилом, но не собирался говорить ему всего, например, что у него не остается денег. Он рассказал Гилу, что дом, по сути, принадлежит не ему, что он не сможет, когда Шарлотта с Джоном поженятся, жить с ними по их правилам, что они пытались заставить его выказывать восторг, хотя это выше его сил; рассказал и о праздничном обеде с родителями Райкера, который должен превратиться в крещение огнем.
А ты уже сказал Шарлотте, что съезжаешь и отдаешь ей дом?
Нет. По телефону все рассказать у меня не получится, а если я не смогу вполне объяснить свои мотивы, боюсь, Шарлотта увидит в моем намерении импульсивное проявление враждебности. Она не обойдется без моих денег, и об этом я тоже намерен с ней поговорить. Я не хочу, чтобы она отказалась от них.
Думаю, как бы ты ни объяснялся, раз ты не хочешь жить с ними под одной крышей, для нее это все равно враждебность. Может, тебе стоит поуспокоиться и просто определить какие-то правила для тех дней, когда они будут приезжать? В конце концов, они же бывают только на уик-энд, да и то если погода хорошая. Не думаю, что они будут торчать тут с тобой все выходные.
