Иван Зорин - Роман в социальных сетях
— Ты мне писал, — встретила его у ворот девушка, которую он с трудом узнал по фото.
— А ты отвечала, — поставив на землю чемодан, обнял он ее. — Знаешь, одинокий, как пугало, держится на палке. А женатый стоит на двух ногах. Где тут ближайший ЗАГС?
Поженившись, поехали к жене, в большой светлый дом, своими скрипами напомнивший Захару Чичину детство. Над дверью он прибил на счастье подкову, а все углы в комнатах, как учила бабка, обрызгал уксусом от бесов, и только после этого на руках внес жену через порог. Скрыв судимость, Захар Чичин устроился охранником в банк, обзавелся вскоре знакомыми, а со своим напарником, ровесником, недавно вернувшимся из армии, сошелся особенно близко.
Жизнь, казалось, налаживалась, оставляя все беды в прошлом. Жена Захару Чичину попалась работящая, с крестьянской хваткой и уверенностью, что раз она вышла замуж, то жизнь удалась. По воскресеньям, нацепив платок, она тащила мужа в храм, где, выстаивая службу, он опять, как в армии, когда их привели на Рождество в церковь, смотрел на темневшие по углам лики святых, задирая голову, видел нарисованного под куполом Бога, среди облаков поднявшего руку в крестном знамении, и думал, что любить ближнего, как самого себя, невозможно, — иначе не выжить. А разве не Бог создал мир, в котором каждая тварь жрет другую? Бога Захар Чичин не любил, но не держал на него обид — его мир таков, каков есть, значит, ему бессмысленно молиться, его бессмысленно проклинать, а надо лишь исполнять его главную заповедь — выжить. В загробное существование Захар Чичин не верил — слишком много он поведал смертей, но жену не осуждал. Вспоминая свое сиротство, он видел в ее вере что-то детское, неизжитое — наивное желание иметь отца, который защитит, когда придет время выключать свет. Жена была крупная, у нее были налитые груди, а рожала она молча, сцепив зубы, не ложась в больницу, так что Захар Чичин вместо акушерки принимал роды на дому.
— Ну, Захар, обложили тебя конкретно, — сказал раз напарник, с которым они выпивали после работы. — Будешь всю жизнь на потомство горбатиться.
— Так природой заложено.
— Бабской, Захар, бабской. А мы-то здесь при чем? Сами ничего не видели, а вон уж и спиногрызы повисли. Нет, это не для меня, я красиво пожить хочу. Главное, денег раздобыть.
— Ясное дело. А как?
— Да хоть бы наш банк грабануть.
— А после — в бега? Меня уже раз ловили.
— Так ты можешь остаться, а меня здесь ничего не держит. — Напарник разлил бутылку. — Я сам все сделаю, мне бы только не мешал, а? А я б тебе потом отстегнул. Ну что, кореш, за успех?
— Рехнулся? Знаешь, сколько я таких архаровцев повидал…
— Ну, тогда за семью!
Они чокнулись и, посидев еще с час, разошлись. К разговору больше не возвращались, но в глубине Захар Чичин видел, что жена сделала из него подкаблучника. С рождением второго ребенка денег стало не хватать, и начались скандалы. Захар Чичин ломал голову, у кого еще занять, с женой его роднила уверенность, что мир прост, как огород, который засыхает без золотого дождя, и вырастают на нем тогда одни сорняки.
— И это все? — угрюмо пересчитывала жена его зарплату. — А чем я буду вас завтра кормить?
— Коровьим дерьмом! — взорвался Захар Чичин и, заткнув уши, выбежал из дома.
Жена с тех пор притихла, только давая грудь новорожденному, что-то бубнила под нос. Одновременно она качала ногой колыбель со старшим ребенком, и у глядевшего на нее Захара Чичина, разрывалась сердце. А однажды в обед она поставила на стол пустые тарелки.
— Накладывайте сами, — обратилась она к мужу на «вы». — Я есть не буду.
— Как хочешь, — зло бросил Захар Чичин.
Он потянулся к стоявшей на плите кастрюле, но та оказалась тяжелой — под крышкой в ней вместо супа лежали камни.
Дождавшись на другой день закрытия банка, Захар Чичин тронул напарника за плечо: «Не уходи, обмозговать надо…»
Обмозговали они на пять лет. Сказавшись больным, Захар Чичин ушел с работы раньше, и непосредственно в ограблении не участвовал, но свою долю взял, к тому же всплыла прежняя судимость.
— Нелепо ты, парень, сел, — выслушал его историю начальник лагеря, которого на днях бросила жена. — Выходит тебя тоже баба сгубила. Слушай, а ты книжки любишь?
Захар Чичин развел руками:
— Читать?
— Ну не писать же, — расхохотался начальник.
Выйдя из кабинета, Захар Чичин перекрестился: на этот раз ему повезло больше — в колонии он занял место библиотекаря. Зэки читали мало, зато любили слушать, и Захар Чичин получил погоняло «Радио», за то, что пересказывал вечерами книги, которые, слюнявя палец, перелистывал днем. «Старуха была дрянью, — пересказывал он роман Достоевского. — А студент мучился с непривычки, ему бы продолжить». Он смотрел поверх голов и вспоминал вислоусого сержанта, учившего, что все дело в навыке, а чем раньше совершено первое убийство, тем лучше. Слушая его рассказы, зэки горячились, спорили, и, глядя на них, он думал, что выдумка может стать правдой, если побуждает к действию. Но при этом все равно останется ложью.
Один раз написала жена. Винилась, умоляла простить — «довела тебя, дуралея, если бы только знала!», — интересовалась, вспоминает ли детей, думает ли о том, что с ними будет, причитала, доверяя слезы бумаге, — бедная я, бедная, опять колония, что же теперь только адреса будут меняться? За что такая судьба? — а под конец спрашивала про деньги, не вышлет ли: — «Ведь вы хоть немного, а зарабатываете?»
Жена взывала к жалости, пытаясь воскресить в его памяти картины семейной жизни, но Захар Чичин уже отрезал прошлое.
«Рожать преступление, — разорвал он письмо, — потому что жить — наказание».
Это произошло еще в первый год колонии, а потом от жены не было ни слуху, ни духу. Так что про жену с детьми, которые считали его преуспевающим бизнесменом, Захар Чичин в группе солгал. Из лагеря он к ним не вернулся. Лет ему было тогда, сколько букв в русском алфавите, а зубов во рту оставалось, сколько в английском.
«Сколько стоят ваши услуги?» — прочитал он вопрос «Дамы с @». И вспомнил, как удивился, когда узнал цену того, что раньше делал бесплатно. Это случилось в лагере, когда раз в коптерке, где смолили собранные за день окурки, он неожиданно для себя поделился своими военными подвигами. Это дошло до смотрящего за зоной. Так, выйдя на свободу, Захар Чичин нашел свое место. Работа была привычной и прибыльной. «В масть попал, — сплевывал он, боясь спугнуть удачу. — В цвет». Со временем Захар Чичин стал профессионалом, высоко котировавшимся в своих кругах, так что, советуя Модесту Одинарову расправиться в подъезде со своим нагловатым начальником, он действительно мог научить, как это сделать. К своим жертвам, которых называл «мешками», Захар Чичин относился с тупым безразличием, считая, что он всего лишь орудие, вестник, вроде почтальона, и, если не он, то за ними придет другой. Так устроен мир, в котором никто не виноват, и в котором главное — выжить. Захару Чичину хотелось донести эту правду тем, кто не испытал и сотой доли его страданий, не проник и на сотую долю в суть вещей.
Дом ему заменили гостиницы, куда он вызывал девушек, ставших для него на одно лицо, заказывал им потом через метрдотеля такси и забывал о них, едва закрывалась дверь. Их имена, лица, смех, записанные в трухлявую книгу его памяти вместе с тысячами других событий, тотчас стирал ластик его безграничного отчаяния, бывшего, однако, тайной для него самого. Заказы он получал в Интернете, где вместе с фотографией указывался адрес, по которому ему следует наведаться, там же в Интернете через электронный кошелек с ним и расплачивались, так что риск быть пойманным сводился к нулю. Да и кому он был нужен? Зачем было его искать? Для этого он был нужен слишком многим. Захар Чичин поседел и, глядя на шевелившееся в темноте занавески, видел уже другой берег, на котором мысли станут излишними, а все вопросы получат ответ.
В группе к его откровению отнеслись по-разному.
«Хоть я и не Станиславский, а не верю!» — еще раз прокомментировал его пост «Сидор Куляш».
«Значит, ты у нас прям убивец-убивец? — издевалась «Аделаида». — Ах ты противный, так мы тебе и поверим!»
«А я верю!» — возразила «Дама с @».
«Вы еще на ромашке погадайте!» — ответил им «Раскольников».
Была ночь, и в Интернет-кафе Захар Чичин сидел один. Он пил кофе с коньяком, читал на экране комментарии, и представлял своих оппонентов. Они казались ему стерильно вымытыми, со свернутой в трубочку судьбой, которую держали подмышкой, как банный веник. Ни жизни не знают, ни смерти не ведают, думал он, помешивая ложкой кофе, приспособились к тесным клеткам своих квартир, теплым гальюнам и ноют, как болотные выпи, считая, что на них мир клином сошелся. В гостиницу Захар Чичин решил вернуться утром, а пока, усмехнувшись, поведал про убитого сержанта с вислыми усами, рассказал о «зоне», где научился варить чифирь и держать язык за зубами, потому что от одного слова зависела жизнь, а под конец подробно описал, как застрелил политика, о котором писали газеты.
