Мириам Дубини - Полет ласточки

— Как его зовут? — спросил Ансельмо, усаживаясь в вагоне напротив отца.

— Дзено.

Гвидо расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и наклонил голову к окну, чтобы расслабить мышцы шеи. Перрон, запруженный людьми, медленно двинулся назад. Поезд тронулся.

— У него тоже своя веломастерская? — спросил Ансельмо, блуждая глазами по железной решетке над перроном.

— Нет, у него старый магазин велосипедов. Тебе понравится, вот увидишь.

— Он или магазин?

— И то и другое.

Они улыбнулись, не глядя друг на друга.

— Когда ты с ним познакомился?

— На последних соревнованиях. Я тогда еще не знал, что он… — подыскивая слова, Гвидо всматривался в стену из красного кирпича, поросшего мхом, — … что он как ты. Я узнал об этом в конце гонки.

Отец никогда не говорил ему о других посланниках. И Ансельмо только сейчас задумался почему. Потом вспомнил, что во время этого последнего соревнования Гвидо попал в аварию. Между собой они всегда называли это «аварией». Ансельмо знал, что с того дня отец не мог больше сесть на велосипед, но он никогда не рассказывал сыну, что именно там произошло. И сейчас был не самый подходящий момент для столь деликатного вопроса. Поэтому Ансельмо задал другой:

— Нас только двое… таких?

— Нет. Посланников много, они везде.

— Ты знаешь других?

— Я — нет.

— А он?

— Он нам и скажет.

Город остался позади. За окном поплыли луга, словно тихие волны бескрайнего моря.

Гвидо посмотрел на сына и поймал на себе его взгляд.

— Это Дзено спас меня тогда, — признался он.

Девочки встретились в начале улицы Джентилини в половине пятого. Они в первый раз возвращались в мастерскую втроем с того дня, когда стирали ржавчину с рамы старой «Грациеллы», купленной на Порта Портезе, но никто из них не обратил на это внимания. Они шли молча, и каждая была занята своими мыслями, очень разными и одинаково далекими. Дверь мастерской оказалась открыта, играло радио. С каждым шагом звуки становились все отчетливей. Ни хоров, ни оркестров. Дьявольский грохот и металлическое эхо электрогитары зазвучали в ушах Греты тревожной сиреной. Она села на велосипед и понеслась к мастерской, оставив подруг далеко позади.

— Грета! — приветствовал ее Шагалыч.

Художник вынырнул из тени, освобождая нос и рот от маски и держа в руках баллончик спрея. Подойдя ближе, он мимоходом улыбнулся Грете и выглянул на улицу. Увидев Лючию, Шагалыч разулыбался по-настоящему.

— Тебе сюда нельзя! Я еще не закончил! — закричал он, даже не поздоровавшись с музой.

— Но мне интересно!

Лючия засияла и ускорила шаг. Остановить ее было невозможно.

Эмма и Грета обменялись хмурыми взглядами.

— Его нет? — спросила вполголоса рыжая.

— Нет.

— Значит, мы сейчас заходим. Ты садишься на диван и делаешь вид, что все в порядке. В остальном положись на меня.

Грета послушно вошла в мастерскую.

— Что это за музыка? — просила Эмма у художника-велосипедиста.

— Метал. Тебе нравится?

Эмма не стала даже рассматривать возможные варианты ответа на этот вопрос.

— Ты видела мой велосипед, Эмма? — прощебетала Лючия. — Он в стиле либерти. Это понятно по шарам.

На этот раз Эмма вынуждена была ответить, хотя по-прежнему не испытывала ни малейшего желания:

— Да он и на велосипед-то не похож.

Художник и муза посмотрели на нее, не понимая, похвала это или упрек.

— В смысле не похож на тот велосипед… ну, каким он был раньше.

Вздох облегчения у обоих.

— Ты что, сам все это сделал?

— А то, — промурлыкал довольный Шагалыч.

— Без помощи Гвидо?

— Ну да.

— И Ансельмо?

— Ну да.

— А кстати, — спросила Эмма, подведя разговор к этим именам с грацией змеи, — где они сейчас?

В ее уловках не было никакой необходимости. Шагалыч ответил ей так, будто и не собирался делать тайны из отъезда Гвидо и Ансельмо.

— В Милане. Их не будет несколько дней.

Грета побледнела.

— Зачем? — спросила она очень тихо.

Ее никто не услышал.

— Зачем они туда поехали? — допытывалась Эмма.

— В гости к какому-то другу-велосипедисту.

— А когда вернутся?

Шагалыч понятия не имел, что ответить: этот вопрос его, похоже, нисколько не интересовал.

— Не знаю.

Маленькое существо в голове Греты победно усмехнулось, но, кажется, кричать пока не собиралось.

Эмма оставила двух голубков ворковать около велосипеда и села рядом с Гретой на диван:

— Попробуй позвонить еще раз. Он, наверное, был в поезде и телефон не ловил…

Грета покачала головой.

— Да ладно тебе. Он сейчас ответит, и все прояснится.

Молчание.

— Меня бесит, когда ты такая!

Эмма вскочила, сунула руку в карман толстовки и выхватила у Греты телефон.

— Отдай!

— Ни за что, — решительно отказалась Эмма.

— Что ты собираешься делать? — набросилась на нее Грета.

Эмма отодвинулась на безопасное расстояние и стала искать номер Ансельмо. Гудки раздались раньше, чем Грета успела вырвать телефон.

Не занято.

— Сейчас ты его поблагодаришь за записку и кассету. Без истерики и паранойи. Как будто ничего не произошло, — наставляла Килдэр, возвращая Грете мобильный. — И пожалуйста, постарайся улыбаться, не дуйся, в телефон это слышно.

Прежде чем Грета успела переварить приказы подруги, в трубке раздался мягкий голос Ансельмо:

— Привет.

Грета улыбнулась — непроизвольно, не думая о советах Эммы:

— Привет.

— Как дела?

Грета замолчала. Вопрос был слишком трудным.

Эмма фыркнула и ущипнула подругу, чтобы та не превратилась в статую изо льда.

— Ай!

— Что с тобой?

— Нет, ничего…

Эмма смотрела на нее с видом человека, который не простит ни малейшей ошибки.

— Все хорошо! Сегодня такое солнце!

Подруга подняла вверх большой палец в знак одобрения.

— Да, здесь тоже солнечно.

— Где «здесь»? Ты не в Риме?

Мысленные аплодисменты. «Отличный ход, darling!» — все так же молча одобрила Эмма.

— Я в Милане, — спокойно ответил Ансельмо, — мы уехали сегодня утром. Нам с отцом надо навестить одного друга. Велосипедиста.

Грета успокоилась. У правды есть такое свойство: успокаивать.

— Здорово! Удачной поездки!

Молодец. Теперь надо было ходить с туза.

— Записка, — шепотом напомнила Эмма.

— Я хотела тебе сказать, что получила… кассету, — ослушалась Грета, — мы сегодня пойдем к одному приятелю, он поможет нам с ней разобраться.

— Что за приятель? — заинтересовался Ансельмо.

— Один мой хороший друг… — подсказала Эмма, подмигивая.

— Один мой хороший друг, — одобрила Грета. — Мой самый старый друг. Я знаю его тыщу лет. Потрясающий человек. Я всегда могу на него положиться.

Эмма не скрывала восхищения.

— Здорово… Как его зовут?

— Чезаре.

— Да, здорово.

Грета улыбнулась: в голосе Ансельмо послышалось напряжение. Она надеялась, что это ревность.

— Если будут новости, позвони мне. То есть позвони мне в любом случае. Обязательно.

Так и есть: ревность!

Он ее ревновал!

Грета почувствовала вдохновение:

— Ты тоже звони.

Эмма подняла руку: не перегибай! Грета поняла и решила послушаться:

— Ну все, мне пора.

— Подожди.

— Да?

— Ты получила записку?

— А, да! Спасибо!

Ей не надо было смотреть на Эмму, чтобы понять, что не стоит ничего добавлять.

— Пока, Грета… Целую.

Голос звучал робко. Тихо, как легкий шорох.

— Пока, — сказала она, хотя хотела сказать «целую».

— Отлично! Ты молодец! — возликовала Эмма, как только Грета закончила разговор.

— Ты думаешь?

— «Потрясающий человек»! — передразнивала ее Эмма. — «Я всегда могу на него положиться»!

Они рассмеялись.

— Но я не понимаю, почему он не позвонил мне вчера вечером. Он обещал.

— Обычная вещь: это называется «паника следующего дня».

— Что?

— Ты его сразила. И он боится пойти ко дну. Мужчины — они такие.

Эмма произнесла это так уверенно, что Грета даже не посмела ничего возразить.

— Теперь наступает самый деликатный момент. Когда ты должна притворяться.

— В чем?

— В том, что тебе не страшно идти ко дну.

— Не спрашивай, откуда она у меня, — начала Лючия. — Просто помоги мне узнать правду.

Чезаре недоверчиво и пристально посмотрел в глаза младшей сестре.

— Пожалуйста, — добавила она.

Брат взял кассету и вставил ее в видеокамеру, подсоединенную к компьютеру:

— Теперь ты у меня в долгу.