Мелисса Бэнк - Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле

Софи предположила, что, пожалуй, и побольше чем вдвое.

— Впрочем, нет, — спохватилась она, — просто он очень крупный.

Джейми оставил мне на автоответчике сообщение, что очень скучает обо мне и задерживается еще на неделю.

Я позвонила Арчи.

— Хочешь пойти в кино?

— Нет, — сказал он. — Хотя ладно.

Единственный фильм, который он хотел посмотреть, был «Кей Ларго»[6], который шел в кинотеатре повторного фильма на Восьмой улице. Когда мы вышли, он сказал, что ему очень не понравилось, что, пока Богарт[7] умирал, Лорин Бэкколл[8] спала с Фрэнком Синатрой.

— Никогда не поступай так со мной, — буркнул он. — Хорошо, милая?

Я ответила:

— Мне вовсе не нравится Фрэнк Синатра.

Когда мы пришли к нему, он поставил пластинку Синатры.

— Только не говори мне, что это не прекрасно.

— Ты меня пугаешь, — отозвалась я.

В такси по дороге домой из джаз-клуба он обронил:

— Ты ведешь себя так, будто я хочу с тобой только спать. Я хочу с тобой всего.

Это был первый случай, когда я потянулась к нему. Мои пальцы скользнули ему под рукав, коснулись его лба.

Он взял меня за другую руку.

— Но если ты сейчас просто хочешь переспать со мной, это тоже неплохо.

Такси подъехало к моему дому.

— Позвони, если надумаешь, — сказал он.

Я кивнула и вышла.

Он высунулся из окна такси:

— Звони мне в любое время дня и ночи.

Наверху в моей постели спал Джейми.

Я успела позабыть все то, что было связано с Джейми, особенно главное — как кончики его пальцев легко поглаживали меня, вились как дымок по моей коже, отчего мое тело сразу поддавалось, прежде чем я говорила себе: не надо упрекать себя за то, что ты совершаешь во сне.

Мы завтракали в столовке за утлом.

— Ну, так чем ты тут занималась? — поинтересовался Джейми.

— Ничем, — ответила я и закашлялась. — Много думала.

Он кивнул, намазывая джем на булку.

— Я думала о том, — продолжала я, — что нужно оставить все по-прежнему.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он. — Меня не было целых два месяца.

— Я имею в виду, что мне следует ограничить себя во всем, чтобы быть готовой к нашей совместной жизни.

— Хорошо, не будем об этом. Я скучал по тебе.

— Послушай, по-моему, тут кто-то замешан.

— Черт возьми! — сказал он. В его взволнованном голосе прозвучала нотка раздражения. — Да нет никого.

— Нет есть, — сказала я.

Это заставило Джейми вскочить с места. Впервые с его лица так долго не сходило выражение растерянности и недоумения. И честно говоря, мне было приятно это видеть.

Я позвонила Арчи, но в трубке раздавались длинные гудки. Взяв книгу, я принялась за чтение и не заметила, как задремала. Так и проснулась с книгой в руках.

Утром я пошла прогуляться и двинулась в сторону его дома. Постучала в дверь, подождала и постучала опять.

Дверь открылась.

— Привет! — сказал Арчи.

Его волосы забавно топорщились, и хотя он улыбался, я не поняла, рад он меня видеть или нет. Я подумала: может, он не один?

— Заходи, — пригласил он.

Дом казался большим, темным и чопорным.

Мы сели в столовой за большой стол красного дерева.

Я рассказала ему, как нашла в своей квартире Джейми и как мы с ним на следующее утро расстались.

Он сказал:

— Самое время!

И подошел ко мне вплотную. Я встала, обняла его, и мы поцеловались, но это было не так, как я ожидала.

Арчи закурил обе наши сигареты и откинулся на спину. Он был спокоен. Я тоже.

Так мы и лежали в темноте.

Я спросила:

— Ну, и что же дальше?

Он долго не отвечал. Так долго, что я подумала, будто он не хочет отвечать. Наконец он сказал:

— Все.

Даже теперь, вспоминая звук его голоса, я отдаю себе отчет в том, как сильно его голос влияет на каждое произносимое мною слово.

Вечерами он работал наверху, в своем кабинете, а я редактировала рукописи за большим столом красного дерева, где могла часами разбирать каждое предложение.

Время от времени он спускался — налить себе стакан холодного чая и сунуть нос в какую-нибудь рукопись.

— Что это? — спрашивал он.

И читал, стоя на моей спиной. Потом брал у меня карандаш и перечеркивал слово или предложение, а то и всю страницу.

— Вот так! — подытоживал он.

Все это занимало у него секунд тридцать, и он всегда был прав.

В постели у Арчи ничего не получалось, и каждый раз он говорил мне, что это началось у него после того случая — много лет назад, — когда он напился до поросячьего визга. Он закурил нам обоим сигареты и лежал, уставившись перед собой.

— Дело не в тебе, малышка, — сказал он однажды ночью.

Я кивнула, как бы утешая его. Эта мысль никогда не приходила мне в голову.

Он взял меня на литературную вечеринку и представил как «восходящую звезду Н.».

Я робела и поэтому слишком много разговаривала.

Мужчины снисходительно улыбались. Женщины были безупречно изящны.

Когда мы раздевались, чтобы лечь в постель, я с грустью сказала:

— Они думают, что я просто пустышка. Ничего не стою без тебя.

— Милая, — промолвил он. — Они просто ревнуют.

— Просто ревнуют, — повторила я.

— Правильно, — подтвердил он. — Я-то знаю, что мы — единственная счастливая пара.

Арчи не мог поверить, что я не смотрела все великие старые фильмы.

— Твое поколение — культурный банкрот, — заключил он. И стал понемногу образовывать меня.

После того как мы посмотрели «Тонкого человека»[9], он сказал:

— Ты как Нора, а я как Ник. Мы как Богарт и Бэколл, как Хепберн и Трэйси[10].

— Скорее — как мистер Уилсон и Деннис-Мучитель[11], — подумала я вслух.

Мы пригласили Софи на обед.

Арчи рассказал ей о своем ухаживании за мной, о вечеринке в Центральном Западном парке, о моем паблисити и о том воскресенье, когда я постучалась в его дверь.

— Наконец Джейн капитулирует, — разглагольствует он. — Мы поднимаемся наверх. Я раздеваюсь, раздеваю ее. И…

— Ты хочешь кофе? — спрашиваю я.

— Нет, спасибо, — отвечает Софи.

Арчи бросает на меня свирепый взгляд.

— Она немного нервничает, она спрашивает, не можем ли мы поговорить. «Конечно, — отвечаю я, — нет проблем». Я достаю сигареты, мы ложимся, курим и беседуем. Естественно, я не могу сосредоточиться…

— Десерт?

Софи говорит:

— Нет, спасибо.

— Итак, — продолжает Арчи, — я жду, пока она докурит сигарету… — Он понижает голос. — Я готов на все, когда она мне слегка кивает и садится, чтобы выбросить сигарету. — Он выдерживает паузу. — И тут она роняет тлеющий пепел мне на грудь!

Я ошеломленно гляжу на него.

— Что такое ты говоришь? Это случилось совсем в другую ночь.

Софи хохочет. Он смотрит на нее и говорит:

— Джейн устроила локальный пожар на моей волосатой груди. Оттуда выпрыгивали газели, потом протопали слоны…

Софи, все еще смеясь, бросает на меня взгляд, и в ее глазах я читаю: «О'кей, теперь мне все ясно!»

Я собирала шутки и анекдоты, чтобы рассказать ему. И прокручивала их в голове.

— Ну и что насчет дантиста? — спрашивал он.

— Знаешь, что он сказал? Мне следует чистить десны! Ты когда-нибудь слыхал такое? — Я помолчала. — Мой парикмахер, наверное, скажет, что мне следует мыть шею.

Он смеялся почти непроизвольно.

— Какая ты чудачка! — говорил он.

На издательской вечеринке я подслушала, как он сказал:

— …в общем, Джейн обвиняет меня в том, что я антисемит.

Я стояла сзади, возле бара. И, взяв у бармена бокал вина, осталась стоять, где была.

Арчи продолжал:

— Я напомнил ей, что моя бывшая жена — еврейка, а Джейн говорит: «Это ничего не доказывает! Я знаю женатых женоненавистников».

Его собеседник заметил:

— Очень остроумно.

В такси я спросила:

— О чем ты говорил, когда упомянул об антисемитизме? И в тот вечер, с Софи? Знаешь, у меня нет ни малейшего желания быть придуманным персонажем в твоих историях.

— Ты должна проявлять объективность по отношению к этому придуманном персонажу.

— При чем здесь объективность?

— Способность к объективной оценке — неотъемлемое качество хорошего редактора.

— Значит, таким образом ты меня учишь?

— Да, — сказал он. — Помогаю тебе совершенствоваться и ожидаю того же с твоей стороны.

— А что, если я не хочу совершенствоваться? — спросила я.

— Тогда ты превратишься в раздражительную особу, подслушивающую чужие разговоры.

Я сдала свою квартиру и переехала к нему.

Потом мне пришлось рассказать обо всем своей семье. Родители отнеслись к этому совершенно спокойно.