Мелисса Бэнк - Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле

Сама она была романисткой.

— Бьюсь об заклад, что его подруга — известная личность, — сказала я. — Возможно, писательница. Или актриса. Что-то в этом роде.

— Нет, — отозвалась тетя. — Если бы ей и хотелось этим заниматься, он бы ее отговорил.

— Арчи Нокс поцеловал тебя, — обронила я.

Она сжала мою ладонь.

— Надеюсь, тебе не было скучно?

Приехав домой, мы взяли бутылку бренди и вышли на террасу. Этажом ниже терраса была шире нашей, и, когда мы уселись, там появилась какая-то пара. Они закурили, и женщина, скрестив руки, прислонилась к стене.

— Кто живет под тобой? — спросила я.

— Нина Соломон, — ответила тетя. — Она снимает документальные фильмы. Ее муж — художник Бен Соломон. Если бы ты побыла у меня подольше, мы сходили бы в его галерею. Там бывают литературные вечеринки. Завтра вечером я могла бы тебя взять. Она отхлебнула бренди. — Но в наши дни литературная братия так скучна. Мне бы хотелось, чтобы было побольше таких, как Арчи Нокс.

Мне интересно было узнать о нем, но я боялась спросить прямо.

— А что представляла из себя литературная братия в прежние времена?

— О, это были гуляки. Большие гуляки.

Я нарисовала в своем воображении красновато-коричневый внутренний орган, именуемый печенью, и предположила, что она имеет в виду запойных алкоголиков.

А тетя сказала:

— Сейчас все занимаются исключительно болтовней.

Поступив в колледж, я провела долгий уикенд с моей тетей на Марта-Виньярде. Пасмурным вечером она взяла меня с собой на грязи. Мы шли вдоль берега, и, когда приблизились к грязевым ваннам, я увидела, что все там голые. Покрытые грязью тела пестрели разными оттенками серого цвета — в зависимости от степени высыхания. Я посмотрела на тетю.

Она промолвила:

— Парад статуй.

И я сказала ей в тон — прислушиваясь к ней, — что она пытается сочинить строчку для романа.

Рядом с ней я чувствовала себя не столько юной, сколько провинциальной. Когда мы подошли к грязевой яме, она сказала:

— Иди вперед.

И я пошла без колебаний. Я сняла купальник, передала ей и бултыхнулась вниз.

Потом она соскоблила немного глины с моей спины и помазала ею у себя под глазами.

— У тебя мои груди, — заметила она, словно я совершила что-то похвальное.

Я попросила ее рассказать мне об Арчи Ноксе.

Она посмотрела на меня так, словно не была уверена, достойна ли я слушать ее рассказы. Потом проронила:

— Иногда он как будто с цепи срывался. В те дни, когда пил мартини.

— В чем это проявлялось? — спросила я.

— Женщины, — ответила она. — Женщины были от него без ума.

Она поведала мне, что когда-то у всех на слуху была история одной молодой женщины, которая из-за него покончила с собой. Я ждала продолжения, но тетя умолкла. Затем лицо ее просияло.

— И собаки, — сказала она.

— Собаки? — переспросила я.

— Собаки следовали за ним повсюду.

— Он был неплохим боксером, — сказала она в тот вечер, когда пригласила меня отпраздновать окончание школы. — Он вечно врезал кому-то по носу.

— Этакий мачо, — прокомментировала я.

— Нет, это было лишь точное выражение его внутреннего состояния.

Мне исполнилось уже двадцать пять, когда я снова увидела Арчи Нокса. Это было на вечеринке в Центральном Западном парке, куда меня пригласила одна подруга. К тому времени я работала помощником редактора в издательской фирме Н. и была в этой фирме самой молодой.

Я кивнула ему с противоположной стороны комнаты и, когда он подошел ко мне, увидела, что его волосы поседели.

— Что будете пить?

— Виски с содовой, — ответила я.

Через минуту он вернулся и вручил мне стакан молока.

— Кто-то должен заботиться о вас, — промолвил он и исчез.

Моя подруга из Н. уже ушла. Я оказалась брошенной на произвол судьбы и разыгрывала заинтересованность происходящим, пока в комнате не осталось всего несколько человек.

Арчи подошел ко мне. Он взял меня за локоть и сказал:

— Давайте поищем для вас чего-нибудь покушать.

Я полагала, что он знает, кто я такая, но когда я упомянула о своей тете, он вскричал:

— Будь я проклят!

За ужином я спросила его о К., где он был главным редактором. Он не захотел об этом говорить.

Он сказал, что моя тетя самая красивая женщина на земле, даже в свои восемьдесят. Затем коснулся моего подбородка и, изучая профиль, повертел мою голову. И, улыбнувшись, сделал вывод:

— Никакого сходства.

Я встретилась с Арчи во французском ресторане, чтобы поужинать перед тем, как пойти в театр. После того как официант принял наши заказы, я упомянула, что мой дружок Джейми, вероятно, находится сейчас в Париже. Он уже месяц скитается по Европе, пытаясь понять, что ему делать со своей жизнью. Именно из этого и состояла его жизнь.

— Что он из себя представляет? — спросил Арчи.

— Я вам уже говорила, — буркнула я и, взяв из стаканчика цветной карандаш, принялась машинально чертить что-то на бумажной скатерти.

— Ты с ним счастлива?

— Конечно.

Он сказал, что я не знаю, что такое настоящее счастье.

— Ты должна сама позаботиться о том, как поладить со счастьем в этой короткой жизни.

Я положила карандаш обратно.

— Вы сами не знаете, что говорите.

Он сказал, что я достойна лучшей участи. И добавил:

— Ты уже достаточно взрослая, чтобы разбираться в таких вещах.

Я поглядела на него.

— Вам не кажется, что вы несколько староваты для меня?

— Нет, — ответил он.

Принесли наши напитки, и Арчи в один прием выпил свой виски с содовой, при этом его кадык мерно поднимался и опускался. Потом положил деньги и театральные билеты на стол и поднялся со словами:

— Да, ты, пожалуй, слишком молода для меня.

И ушел.

Арчи не извинился и даже не вспомнил об этом, когда позвонил, чтобы пригласить меня на обед.

Он жил в доме из бурого камня в Вест-Виллидж, занимая целых два этажа. Я попросила его провести со мной экскурсию по этим апартаментам. Каждая комната производила впечатление кабинета. В меблировке преобладали темное тяжелое дерево и кожа, все несколько обветшалое, повсюду валялись книги и рукописи.

Порядок был только в его кабинете, где на письменном столе красного дерева стояла старая пишущая машинка.

Я последовала за ним в гостиную.

— Комната для гостей, — пояснил он, и я замерла как вкопанная. Мое внимание привлек двустворчатый шкаф, наполненный боксерскими трофеями: кубками, вымпелами, золотыми и серебряными статуэтками.

— Эти две двери ведут вниз, — сказал он. — Думаю, ты предпочтешь миновать спальню хозяина.

— Конечно, — согласилась я.

Он сказал: прошу прощения, открыл дверь в спальню и, сделав вид, будто обращается к кому-то, произнес:

— Я скоро приду, дорогая.

Выдержал паузу, словно выслушивая ответ, и снова обратился к воображаемой собеседнице:

— Не глупи! Я просто кормлю голодного ребенка.

Я рассматривала безделушки на подоконнике: керамического носорога, мраморное яйцо, сувенирный стеклянный шар из заснеженной Небраски. Они напоминали те подарки, что я делала Джейми, и я гадала, кто бы мог подарить все это Арчи, когда он сказал:

— Я не держу дома спиртного.

Он подал мне стакан сельтерской и отрезал ломтик лимона.

— Я не пью уже два года, — пояснил он.

Я чуть было не съязвила: «И все это время вам, наверное, ужасно хотелось выпить», но вовремя перехватила его взгляд. Он смотрел на меня пристально и многозначительно, давая возможность проникнуться важностью сказанного.

В кафе «Вивальди» Арчи спросил меня, помню ли я определение ада у Данте.

Я задумалась, потягивая свой капуччино.

— Подождите минутку.

— Близость без интимности, — сказал он.

— Послушайте, Данте. — Я собиралась напомнить ему о Джейми, но вместо этого вымолвила: — Я просто не рассматриваю вас в этом плане.

Он пробурчал:

— Избави меня, Господи, от младенцев.

Мы с Арчи обедали в ресторане в центре города, когда к нашему столику подошел публицист из Н.

— Общий привет! — выпалил он.

Позже я сказала:

— Теперь все начнут думать, что между нами что-то есть.

— Ну что ж, — пожал плечами Арчи, — будем считать, что мы их одурачили.

На мой день рождения Арчи подарил мне свой роман. Сказал, что это его первое и единственное произведение. Этому роману было столько же лет, сколько и мне. В нем рассказывалось о мальчике, который жил со своей матерью в Небраске.

Я прочитала его не отрываясь, сидя на коврике в своей крохотной квартирке. А закончив, позвонила своей лучшей подруге Софи.

Она изрекла:

— Мне совершенно без разницы, Хемингуэй он или нет.

— Ты говоришь так потому, что он алкоголик. Потому что он вдвое старше меня.