Айрис Мердок - Ученик философа
Это потрясение было частично связано со временем. Том успокоился на мысли, что они уехали и ничего нельзя сделать, — в этом была окончательность, безопасность. Он чувствовал теперь, что даже похороны Уильяма и происшествие в Купальнях принесли ему какое-то облегчение. События становились преградами между ним и ужасной парочкой. Ему казалось, что при виде jet d'eau[139] к его боли отчасти примешалась элегическая печаль, и в мысли о том, что Хэтти навеки оторвана от него, ушла в невидимый мир, была целительная энергия. Даже раскаяние становилось вызовом, на который приходилось отвечать. А теперь Тома внезапно, рывком вернули в предыдущую эру, все достижения свелись к нулю, все надо было начинать сначала. Но что это за достижения, что за отвратительная свобода, что такое «это», которое так мучит его ощущением новых возможностей? Мысль о том, что Хэтти до сих пор в Эннистоне, была почему-то невыносима. Боже, если бы она была далеко! Но может быть, она и вправду далеко, была здесь утром, а потом уехала. А если гак, он опять возвращается в прежнее состояние, и разве оно для него не самое желанное? Нужно лишь выждать. Он посмотрел на часы. Половина десятого.
Он снова лег на кровать и попытался ни о чем не думать. Задумываться нельзя. Иначе… можно нечаянно… прийти к решению… Джон Роберт назначил Тома защитником Хэтти, ее рыцарем. Но отчего ее защищать? Том, конечно, никак не мог догадаться, что защищать ее нужно от самого Джона Роберта. Но интуитивно ощущал эту идею где-то вдалеке. Он подумал: «Он знает, что сам не сможет за ней присматривать, это все равно что жить с чудовищем, большим диким животным, он может ей нечаянно навредить. Только бы она была невредима. Об этом нельзя думать, вспомни мертвого Уильяма, летящую вверх воду и как она обожгла твою руку». Руку до сих пор жгло. Идея, которую Том пытался изгнать, прыгая с мысли на мысль, заключалась в следующем: ничто на свете не мешает ему прямо сейчас отправиться в Заячий переулок и выяснить, находится ли Хэтти до сих пор в Эннистоне. «Но нет, — подумал он, — я сейчас ничего не могу сделать для них или с ними. Нужно просто сидеть тихо, пока не станет слишком поздно, и, Боже, сделай так, чтобы это произошло поскорее. Но откуда мне знать, может быть, уже слишком поздно, может быть, они уже уехали, а я страдаю только от неведения. Можно пойти в Эннистонские палаты, — подумал он, — там должны знать, кто-то говорил, что Джон Роберт снимает там номер…» И с этой мыслью он уснул.
— Том, Том, просыпайся, Том, милый, проснись.
Том повернулся на бок и сел. В комнате горел яркий свет, а у кровати стояла женщина. Том уставился на нее, не узнавая. Потом узнал. Это была Джуди Осмор.
— Грег, поди сюда. Том здесь, он крепко спал. Том, мы вернулись, ты получил письмо?
— Нет, — ответил Том. Он спустил ноги и встал, у него закружилась голова, и он опять сел на край кровати.
— Ну да, мы его послали только на прошлой… не помню… все делали в такой спешке… мы так замечательно провели время.
Вошел Грегори Осмор. Он выглядел утомленным и совсем не обрадовался при виде Тома.
— Том, привет, ты еще здесь?
— Конечно, он еще здесь! — сказала Джуди.
— Привет, Джу, привет, Грег, с приездом, — ответил Том, — Вы только что вернулись?
— Да, ужасно странное ощущение, правда, Грег, когда меняешь часовые пояса, мы летели прямо из Далласа, видели место, где застрелили Кеннеди, летели без пересадки и всю дорогу пили. Совершенно не понимаем, сколько тут сейчас времени. Сколько времени?
Том посмотрел на часы.
— Пол-одиннадцатого.
— А на моих… ой, я начала их переставлять, и теперь они бог знает что показывают. Что у тебя с глазом?
— Надеюсь, в доме есть что поесть? — спросил Грег.
— Не думаю, — ответил Том, — Не помню.
Он вдруг понял, что очень голоден.
— Я же говорил, — многозначительно сказал Грег, обращаясь к Джуди.
— Можно пойти в «Бегущего пса».
— Он уже закрылся.
— Ресторан — нет. Как бы там ни было, давайте выпьем. Готов спорить, что выпивка в доме есть. Где Маккефри, там и выпивка.
— Выпивка есть, — подтвердил Том.
— Пойдем вниз, я так завелась, мне надо обязательно что-нибудь съесть.
Они спустились в гостиную, и Грег нашел виски и стаканы, в то время как Джуди без устали скакала по комнате, трогая вещи, Тома и без удержу хохоча.
— Ой, было так здорово, мы так веселились, ездили в Новый Орлеан, на Юге просто невероятно; интересно, переняли ли мы южный акцент — я, кажется, да.
Том увидел на диване пластиковый пакет с платьем Джуди, который он, очевидно, принес из Белмонта, сам того не заметив. Он сказал:
— Ой, Джу, ты меня прости, кто-то нечаянно пролил вино на твое платье, но, видишь, Габриель все исправила.
— Кто его надевал? — спросил Грег.
— Ну… мой друг… надеюсь, вы не возражаете.
— Дай посмотреть, — сказала Джуди.
— Габриель покрасила его чаем.
— Чаем?!
— Это Габриель его носила?
— Нет, Грег… одна девушка… простите меня, пожалуйста…
— Ну, оно не совсем такое, как было, но ничего страшного, — сказала Джуди.
— Мне очень неприятно, что так получилось.
— Том, милый, не переживай, это не важно, мы так рады тебя видеть! Правда, дорогой?
— Что ты еще натворил? — спросил Грег, озираясь.
— О, больше ничего… в доме все в порядке… если бы я знал, что вы приезжаете, я бы убрался, переменил постельное белье.
— А как Эннистон, как все? Ужасно забавно думать, что вы тут жили своими маленькими уютными жизнями, а мы там просто потрясающе развлекались, мы обязательно должны тебе все рассказать.
— Уильям Исткот умер, — ответил Том.
— О… очень жаль это слышать, — сказал Грег, ставя стакан. — Очень жаль… Такой милый старик… и старый друг моего отца. Когда?
— Ой, недавно, — ответил Том. Он чувствовал, что не в силах вспоминать подробности, считать дни, описывать детали.
— Как жалко, такой хороший человек, — опечалилась Джуди.
— Я пойду позвоню в «Бегущего пса», — сказал Грег. Он вышел.
— Мы не спали тысячу лет, не могли заснуть в самолете, — вернулась к своему Джуди. — Мы летели первым классом, там была настоящая лестница и бар, просто супер, я наслаждалась каждой секундой, даже дурацким фильмом, и… ой, Том, я так рада тебя видеть, у тебя такое милое, знакомое лицо, но ты такой бледный! Смотри, как мы загорели! Нам солнце даже надоело. Смотри.
Она закатала рукава платья и показала загорелую руку.
— Мне нужно идти, — сказал Том.
— Ни в коем случае… конечно, ты должен остаться на ночь… правда, Грег? Том говорит, что уходит…
— Помолчи, — отозвался Грег из прихожей. — У вас будет столик на двоих, если мы придем прямо сейчас?
— На троих, — крикнула Джуди.
— Мне надо идти, — сказал Том, — Надо успеть на лондонский поезд, я как раз собирал вещи, когда вы приехали.
— Чепуха. Когда мы приехали, ты спал. И вообще, на десять сорок пять ты уже не успел.
— Они нас покормят, если мы придем прямо сейчас, — сказал Грег.
— Мне надо идти, — повторил Том.
— Ни в коем случае не уходи!
— Он хочет уйти — пусти его, — сказал Грег, — Черт, как мне хреново.
— Я только вещи соберу, — сказал Том.
Он взбежал по лестнице к себе в спальню и закрыл дверь. Он увидел комнату, теперь такую неприветливую, где кругом валялись его вещи, чемодан, который он радостно распаковывал, комнату с видом на город, которую он выбрал, как только приехал — так давно, в ушедшую эпоху, когда он был молод, счастлив, невинен и свободен. Он как попало запихал вещи в чемодан и не смог его закрыть. Ему хотелось завыть от досады. Он сунул чемодан с почти закрывшейся крышкой в угол и стал приводить в порядок измятую незастланную кровать. Начал было снимать простыни, потом бросил все как есть. Спустился вниз.
— Джуди, ничего, если я оставлю у вас чемодан? Я прибрал свои вещи. Я потом приду и заберу его… я позвоню… мне просто срочно нужно в Лондон. Огромное вам спасибо, что позволили мне пользоваться домом, тут так хорошо.
— Тебе спасибо зато, что присмотрел за домом, — сказал Грегори, чувствуя, что вел себя как невежа.
— Приезжай к нам с ночевкой, — сказала Джуди, — в любое время…
— Мне нужно бежать…
— …и мы тебе всё расскажем.
Том добрался до Института и побежал вдоль фасада здания, направляясь ко входу в Эннистонские палаты, где всегда дежурил портье. Однако, подбежав к большой главной двери, обычно в это время закрытой, Том обнаружил, что она чуть приоткрыта и изнутри пробивается свет. Том подошел к двери, осторожно толкнул ее и заглянул внутрь. В дальнем конце Променада горели лампы. В помещении не было ни души.
Тому пришло в голову, что можно пробраться в Палаты через служебные помещения и Баптистерий и узнать то, что ему нужно (находится ли еще Розанов в Эннистоне), посмотрев, есть ли его имя на доске в коридоре. Если пойти через вестибюль, придется говорить с портье; знакомый портье, конечно, будет разговорчив и даже болтлив, но незнакомый может спросить, кто такой Том и чего ему надо, а Том сейчас чувствовал себя таким виноватым и напуганным, что от любого недружелюбного допроса вполне мог разрыдаться. Еще Том представил себе, как внезапно появляется Розанов, видит его в ярко освещенном вестибюле, большое лицо искажается яростью и ненавистью. Томом владело то навязчивое беспокойство, которое заставляет людей лезть не в свое дело, при этом лишая способности ясно мыслить и решительно действовать. Тому позарез нужно было совершить некое символическое, магическое действие, которое имело бы отношение к его состоянию, но никак бы его не меняло. Например, зажечь свечу или произнести заклинание, как-то поправить состояние духа.
