Айрис Мердок - Ученик философа
— Щепетильна! Это твое излюбленное словечко. Как я ненавижу твои словечки! Власть, власть, презрение, презрение, все вертится вокруг тебя. Дьяволица, почему ты вернулась именно сейчас, как раз когда мне стало лучше, ты даже не знаешь, что натворила, ты все испортила, все уничтожила, ты это нарочно, ты услыхала, что я был с Дианой на похоронах. Правда же, правда?
— Да. Но причина не в этом.
— В этом… это твоя пошлая, мелкая зависть и ревность… ты тоже умеешь лгать, мерзкая лисица… я могу тебя убить за то, что ты все испортила… ты хочешь меня уничтожить… и ты убила Руфуса, убила Руфуса, убила Руфуса…
Отец Бернард сидел у себя в кабинете в доме клириков при церкви Святого Павла, медитируя под «Сахарный тростник» Скотта Джоплина. Он сидел, как обычно, в расслабленной, но устойчивой позе, положив руки на колени. Раньше он медитировал в коленопреклоненной позе, но счел это положение неудобным и перегруженным неуместными эмоциями. Занавеси без подкладки, повешенные его предшественником, были задернуты, и в мрачном дождливом свете субботнего вечера на них виднелся рисунок из огромных хризантем. Комнату наполнял приглушенный желтоватый свет. В углу тусклая электрическая лампочка освещала дышащую покоем, сиящую икону Крещения во Иордане. (Отец Бернард не любил икон с более мучительными сценами.) Напротив, опустив веки и слегка поджав тонкие губы, медитировал Гандхара Будда (репродукция). Суровое лицо исключительной красоты сочетало в себе спокойствие Востока и задумчивую эллинскую печаль. Отец Бернард любил Будду за то, что он был и в то же время не был судьей. Он не обращал внимания на священника и не требовал, чтобы к нему обращались на «ты». Но отец Бернард, который не всегда медитировал с закрытыми глазами, очень часто к нему обращался.
Некоторые учителя медитации требуют, чтобы мы опустошили свой разум. Другие допускают тихое кружение случайных мыслей, которые следует удалять на все возрастающее расстояние и ощущать как нереальные. Отец Бернард следовал обоим правилам, но чаще — второму, оно было двусмысленнее и потому проще. Он не гнал от себя мирские мысли — порой до такой степени, что беспристрастный наблюдатель (например, Бог) не нашел бы существенной разницы между молитвенным экстазом священника и нераскаянными мечтаниями кого-нибудь из его паствы.
В тот субботний вечер мысли отца Бернарда, несколько приглаженные для простоты восприятия, звучали примерно так: Джон Роберт, чудовище, до чего привлекательно это жуткое лицо, как мне хочется видеть его снова, я в него просто влюблен, Боже мой. Если бы только можно было полностью изменить свою жизнь, полностью обновиться и измениться. Боже, позволь мне исправить мою жизнь. Если бы я только мог выйти за пределы собственного тщеславия, иногда мне кажется, что это так близко, какой-нибудь дюйм. Мисс Данбери сказала, что видела Христа, он ждал по ту сторону, неужели? Боже, милостив буди мне грешному, Христе, милостив буди мне грешному, Боже, милостив буди мне грешному. Как трогательна простая вера, Господи, дай мне простую веру, если на то будет воля твоя. Quaerens те, sedisti lassus[137]. Нужно пойти и повидаться с Хэтти, до встречи с Розановым, я должен был увидеться с ней в прошлую субботу, о Господи, в прошлую субботу. Хэтти, млечно-белая плоть, как безе, нет. Какое гадкое письмо я сегодня утром получил, про поцелуи с проститутками в церкви, везде шпионы. И на этой скамье с Бобби, Господи Боже мой. Мне нравится вот эта часть в музыке, такая меланхоличная, механическая и в то же время лихая, точно как жизнь. Том Маккефри, копна волос. Dans l'onde toi devenue ta jubilation nue. Да, я проживаю свою жизнь, желая невозможного. Но я никогда не протяну руку к тому, чего хочу. Вот это непротягивание руки — может, это и есть религия? Господи Будда, милостив буди мне грешному. Джордж Маккефри, да спасется он от зла и да не сотворит зла никому. Придет ли он ко мне? Non ragioniam di lor, ma guarda e passa. Ужасные слова, до чего жесток был Данте, и все же ему было даровано видение рая. Скучноватое место, по правде сказать. Но, о, стремление к Богу, желание, желание. Agnus dei, qui tollis peccata mundi, misere nobis[138]. Если бы я прошел через мост, когда Джордж изображал тот несчастный случай, он бы убил меня, восхитительно, что за чепуха. Бедная милая малютка Диана скрючилась за кустом бузины. В один прекрасный день меня уволят, придет письмо от епископа, гора Афон, я наконец уйду в скит. Джон Роберт сказал, что я фальшивка, живу ложью, нарушил свои обеты. Да, наверное. Хотя в наше время никого не волнует, во что верит священник. А вот меня волнует. Должно было наконец до этого дойти. Наконец. А может, Диана согласится поехать со мной в Грецию, она не будет возражать, что бы я ни делал, что за безумная идея. Бобби сегодня вечером придет, надеюсь, у него прошла эта гадкая простуда, слава Богу, я, кажется, ее не подцепил, жаль, что он такой некрасивый. Мы хорошо посидим, вино, о черт, я забыл купить той дешевой вальполичеллы. Я буду лежать в земле. Каждый год я проживаю годовщину своей смерти. Где я буду лежать? В Греции? В Америке? Может быть, поехать за Розановым, он, наверное, вернется туда. Невозможный человек. Какой печальный желтый свет в этой комнате, и муха на окне. Как он прекрасен, Господь Будда, такой суровый, строгий, печальный. Джордж и Розанов. Господи, помоги им, помоги нам всем, помоги Земле. Одинокая планета кружит, уходя в ночь. Боже, упокой все души. Я напряжен, нужно расслабиться, простить. Не думать про Розанова, Тома, гору Афон. О, желание. О боже, если бы я только мог достичь покоя. Господи, я простираюсь ниц, я прошу прощения, вразумления, веры. Господь мой и Бог мой. Завтра воскресенье, черт бы его побрал.
Зазвонил звонок парадной двери. Священник вздохнул. Встал и выключил Скотта Джоплина. Благоговейно поклонился и поцеловал Будду в лоб и уста. Потом, медленно, величественно, приглаживая на ходу волосы, пошел к двери. За ней стоял Джордж Маккефри.
— Входи, — сказал отец Бернард. И, взглянув на Джорджа, подумал: вот оно.
Джордж вошел за священником в кабинет. Отец Бернард не стал раздергивать занавески. Он включил лампу.
— Садись, Джордж. Вон туда, на софу.
Джордж сел, потом опять встал и подошел к книжному шкафу, стал к нему лицом, не глядя на книги. В этой позе было что-то ужасное, словно он ждал выстрела в затылок. Потом он повернулся и прислонился к шкафу, глядя на священника, который тоже стоял. Любовь к Джорджу заполнила душу отца Бернарда.
— Что случилось, сын мой?
Джордж помолчал, дико озирая комнату, словно ища чего-то. Потом сказал:
— Стелла вернулась.
— О, это хорошо.
— Нехорошо. Я ее не хочу. Ненавижу.
— Может быть, это значит, что ты ее любишь.
— Я так и думал, что вы скажете какую-нибудь такую ерунду.
— Джордж, я рад, что ты пришел. Я так и думал, что ты в конце концов придешь.
— Правда? А я не думал. И вообще, совершенно не важно, что вы думаете.
— Хочешь выпить?
— Нет. Розанов еще не уехал?
— Нет, насколько я знаю. Я не знал, что он собирается уезжать. Я его давно не видел.
— Он развратит и других, как развратил меня. О боже, я так несчастен. Стелла была последней соломинкой.
— Поговори со мной, дорогой.
— Вы любите разговоры, я знаю, жиреете на людских бедах, становитесь толстым и гладким и мурлычете.
— Мы все немощные создания, все наше добро перемешано со злом. Но это все же добро. Если мы искренне помолимся об очищении сердца, в некотором смысле наша молитва будет не напрасна. Я хочу тебе добра, так хочу. Ты должен меня простить.
— О, черт бы вас побрал. Слушайте.
— Да.
— Я хочу задать вам вопрос.
— Да. Что-нибудь вроде «есть ли Бог»?
— Нет, совсем не то.
— Или «есть ли жизнь после смерти»? «Должен ли я остаться со Стеллой»? «Надо ли мне расстаться с Дианой»?
— Не валяйте дурака, хватит шутить.
— Я не шучу. Я выражаю свои чувства к тебе, я о тебе беспокоюсь, я тебя люблю, я очень рад, что ты пришел.
— Я хочу… спросить вас.
— Да, да.
— В ту ночь… когда машина свалилась в канал… и Стелла была внутри… вы ведь были при этом, правда?
Священник поколебался.
— Да.
— Потому вы и были уверены, что я к вам приду?
— Это одна из причин. Для каждого духовного события всегда существует несколько причин разного рода.
— К черту. Вы там были, вы переходили железный мостик, я вас видел.
— Да.
— Теперь скажите мне, что видели вы.
— Что ты имеешь в виду?
— Что вы видели, что случилось.
— Было темно… Я видел, как машина вильнула и свалилась в воду.
— Нет, врете, вы этого не видели… а я, что я делал? Машина остановилась на краю, и я вылез. Ради бога, вы это видели? А видели, как я пытался столкнуть ее вниз?
— Нет, — сказал священник, успев спросить себя: какой ответ будет правильным?
