Ксения Букша - Мы живем неправильно
Сентябрьское небо темнеет. Со двора больше – ни звука. Металлические ручки смотрят вниз, окна заперты. Алексей выносит на помойку прогнившие деревянные рамы, Людмила пылесосит в коридоре.
Потом они ужинают вместе. На дворе совсем темно.
– Завтра кухню тебе доделаю, и все, – говорит Алексей, уплетая лапшу.
– Я бы с удовольствием заставила тебя переделать окна во всем доме, – говорит Людмила. – А сама стояла бы и смотрела, как ты работаешь.
– М-гм, – кивает Алексей. – На чужую работу всегда приятно посмотреть. А мне, кстати, хотелось бы на тебя посмотреть, как ты будешь свою собственную машину водить. Да еще такую хорошую. Небось, сразу пропадет охота врубать третью передачу на плохой дороге.
Они пьют вино.
– За машины и окна, – говорит Алексей. – Слушай, можно я у тебя под душем сполоснусь?
– Да, конечно, – отвечает Людмила уверенно. – Иди, я тебе полотенце принесу.
Алексей исчезает за дверью ванной. Людмила идет в комнату, выбирает полотенце, проходит назад, открывает дверь. Джинсы Алексея висят на стиральной машине, а под ней, на коврике, виднеется маленький блестящий синий пакетик.
Людмила нагибается и поднимает презерватив.
– Ты потерял, – говорит она.
Голос ее звучит гулко. Алексей включает душ, улыбаясь, выглядывает из-за занавески.
– Да ну? – говорит он.
Больше вопросов не возникает, слов не произносится. Они отправляются в комнату и там долго, нежно занимаются любовью в непривычной стеклопакетной тишине.
На следующий день история не повторяется. Алексей быстро вставляет кухонное окно и прощается с Людмилой.
– Еще увидимся, – говорит Людмила.
Помимо ее воли в этой фразе проскальзывает вопросительная – просительная – интонация. Алексей, сопя, долго завязывает шнурки на кроссовках.
– Конечно, увидимся. Я же тут, рядом.
Он уходит, подняв на прощание руку.
Людмила запирает дверь. Ее печаль светла: во дворе, поблескивая зеркалами, припаркована новенькая «шкода». Как и предсказывала сотрудница, машина приносит Людмиле наслаждение, несмотря ни на какие пробки.
Предвкушая это наслаждение, Людмила заваливается спать.
Ей снится сон, полный ярких кислотных цветов, как граффити на стенах гаражей в Автово. Людмиле снится, что она сидит на дне стакана, в который сверху наливают прозрачную, чистую, синеватую газированную воду. Стакан наполняется водой и разноцветными воздушными пузырьками, а она сидит на дне, но не тонет и не задыхается, а дышит. Пузырьки щекочут ее тело, ей очень хорошо и хочется смеяться.
Она просыпается, рывком выдергивая себя из сна. Горит ночник. Тело покрыто испариной. Она смотрит вокруг себя, в зеленоватую темноту. Что-то неуловимо изменилось. Успокоившись, Людмила снова засыпает, но наутро странное ощущение возвращается. Оно не проходит, ни в этот день, ни в последующие дни и недели.
За окнами факультета бледно светит сумрачный, короткий день конца октября. Голый двор. Голое, бедное небо. В дальнем углу двора, над теплотрассой, растет единственный еще не облетевший тополь. Хоть и говорят, что деревья облетают, повинуясь укороченному световому дню, – этот тополь, хоть и поредел и обсох, потрепанный осенью, но еще изрядно зелен.
Людмила сидит на рабочем месте, нагревая и озонируя воздух вокруг себя. Сонно жужжат лампы, а Людмиле кажется, что если она приложит ухо к собственной коже, то услышит ровное, мерное гудение кровяного тока, бегущего по сосудам. Скрипнув, приоткрывается дверь, и в помещение входит легкий запах университетской столовой. Людмила сглатывает слюну. Под ложечкой нарастает беспокойство.
Она поднимается и идет в туалет для сотрудников. Закрывается на защелку. Поднимает юбку, опускает колготки.
Ничего. Должно было быть неделю назад, а все нет как нет.
Людмилу бросает в дрожь. Она возвращается на рабочее место. Голова у нее кружится, в блекло-сером небе ей мерещатся желтые розы.
В узкую длинную подворотню, ведущую к медицинскому центру, со стороны улицы заезжает КамАЗ. Впритирку, обдирая бока и зеркала. С боков остается сантиметров по пять. Камазоводец вцепился в руль, подает вперед мало-помалу.
Внутри шумно, душно. Регистраторша прижимает к уху трубку, другая трубка лежит на столе, ищет карточки, строчит. Касса принимает деньги.
Прижимая ваткой палец, из которого только что взяли кровь, к барьеру регистратуры пробивается девица лет тридцати с длинными волосами и тяжелым подбородком.
– Я чуть в обморок не упала! – громко делится впечатлениями она. – Я крови боюсь! Вы меня не слушайте! Меня на работе Щитовидкой прозвали! Пропустите, пожалуйста, мне только карточку взять!
Голос громкий, принужденный, неуместный. Людмила с номерком садится в очередь на УЗИ, достает из сумки детектив, но от одного взгляда на желтую обложку с тортом ее начинает тошнить. Она закрывает детектив и ждет просто так.
Через полчаса Людмила уже в кабинете УЗИ.
– Месячных нет, надо посмотреть, что там, – говорит она, укладываясь на спину.
Тут же перехватывает дыхание.
– Болит?
– Нет… просто возраст, лучше проверить лишний…
– Так, – озабоченно говорит узистка и шарит по ее животу скользким шариком. – Тут у вас…
Сердце у Людмилы неприятно екает.
– Тут… Погодите, – говорит узистка, она вся поглощена разглядыванием. – Подождите немножко, тут же у вас…
– Что?!
– Все нормально, – узистка кидается к дверям. – Подождите, не вставайте, пожалуйста, – и тем, в очереди: – Нет, мы еще не закончили!
Аппарат гудит. В коридоре отдаленные голоса. Людмила лежит со спущенными колготками. Она внезапно успокаивается и начинает понимать, что происходит.
Входят узистка и пожилая армянка, гинеколог-эндокринолог, профессор. Обе вглядываются в экран.
– Ну и что? – говорит пожилая армянка сварливо. – У вас какая по счету беременность?
– Беременность, – лепечет Людмила. – Я предохранялась! Мы презервативом предохранялись!
– Ну что ж, что презервативом, – ехидствует армянка. – Подумаешь, презервативом! При использовании презерватива вероятность забеременеть составляет два процента… Ладно, – говорит армянка, – так и быть, сделаю вам скидочку. Пишите: шесть недель, по медицинским показаниям…
– Да подождите вы! – возмущенно кричит Людмила, спешно садится и натягивает колготки. – Кто вам сказал, что я собираюсь делать аборт?!
– Тогда не морочьте нам голову, женщина, – говорит гинеколог-эндокринолог.
– Не буду морочить, – Людмила нашаривает на полу обувь.
Она выходит из кабинета. Протягивает номерок гардеробщику. Долго, бессмысленно смотрит на вещи у себя в руках: сумку, зонтик, снимок, квитанцию. Пихает снимок и квитанцию в сумку; зонтик прижимает рукой, толкает дверь плечом, всем телом, по ступенькам сходит с крыльца.
Камазоводец снова заводит КамАЗ в подворотню, потолок арки ровняет гору щебня, щебень сыпется, поджарый КамАЗ рычит и обдирает бока, шкрябает стены арки. Людмила бочком проскальзывает в подворотню, как монета в воронку раковины. Идет по улице.
– Женщина, снимите бахилы! – подсказывают ей.
– Спасибо, – Людмила сдирает с ног синие бахилы, запихивает в сумку. – Задумалась. Благодарю вас.
Северный ветер нагоняет Людмилу в роще, набрасывается на Людмилу и на рощу, заставляет их вздрогнуть, поежиться. Морозный рассвет разгорается за домами. Сухие листья хрупают, как жесть. Лужи блестят матовым первым льдом.
Вот она, старенькая «хонда» с маячком «У» на крыше, несется по ухабам переулка. Мелькнули в окне белесые вихры, напряженное лицо девушки-ученицы, руки, вцепившиеся в руль.
А на углу, где раньше была детская площадка, теперь строят дом. Вернее, пока не строят, а просто вырыли котлован и огородили его синим забором.
Интеллигент
Андрей Михайлович – интеллигент. То есть если бы его кто-нибудь так назвал, он бы, конечно, рассмеялся. И сказал бы: ну какой из меня интеллигент? Где уж нам! Родился – в деревне, работал – на заводе, вуз закончил, вечернее, – стал инженер, технарь. А интеллигенты – это которые у Чехова, сказал бы Андрей Михайлович.
Потом подумал бы и уточнил: или у Трифонова.
Андрей Михайлович женился поздно. Его жена работает в школе учительницей литературы. В доме трое детей: старший – сын жены от первого брака – эту же школу заканчивает, младшие – их общие – учатся в пятом и во втором.
Жена Андрея Михайловича серьезно больна. Болезнь эта грозит ей не смертью, но полной неподвижностью. Из-за многочисленных межпозвоночных грыж у нее отнимаются ноги. На лечение уходит куча денег. Если делать операцию, гарантий тоже никаких.
Андрей Михайлович подходит по большому полю к зданию своей работы. От электрички к этому зданию через поле ведет тропинка. Верхние этажи небоскреба утопают в сизом тумане, но внизу видимость хорошая. Не спеша открывают торговлю ларьки. Вдоль дороги – рощи, автосалоны. Строительный забор за шоссе. Слева простираются гаражи. Скоро их снесут. Будут строить скоростной радиус.
