Ксения Букша - Мы живем неправильно
– Наши деды, – надрывно повторила она тоном выше, – отдали свою жизнь в борьбе с фашизмом!.. – русичка закатила зенки.
«Спятила!» – подумали мы хором.
– Между тем, ребята, среди нас есть фашист! – поведала русичка и эффектно замолчала.
Мы страшно удивились. Фашистов среди нас не значилось.
– Как ты думаешь, кто это? – спросил я у Митьки.
– Да хрен его знает, – тревожно огляделся Митька. – Может, Джанелидзе?
Русичка тянула паузу.
– А вы не подскажете, кто? – спросила Мирка Борисевич. – Чтоб мы боялись?
– Он сидит рядом с тобой! – завопила русичка загробным тоном. – Кусков!
Меня аж передернуло, Мирка от меня инстинктивно отпрыгнула, но быстро сориентировалась.
– Чего?! – я выпучил глаза.
– Ты не можешь не понимать, какую гадость ты написал. Я не знаю, кто тебя этому научил. Мне хочется думать, что ты сам не понимаешь, насколько чудовищны были преступления, совершенные…
– Так, – сказал я, – давайте конкретно. Фельдмаршал Кейтель никаких преступлений не совершал. Он был волевой, целеустремленный человек, прекрасный военный.
– Он убивал наших дедов!
– Он не воевал на Восточном…
– Молчать! – загремела русичка, и передо мной, как шлагбаум, просвистела ее костлявая рука. – Все молчать! – потому что в классе уже опять зашумели и заговорили. – Вы! Придурки!!! Ваши идеалы – идиотские, ни уму ни сердцу! Вы страшные люди! А еще называетесь ленинградцы! Раньше с вами не стали бы церемониться за такие сочинения!
После этого случая я забил на самовыражение и принялся упражняться в других вещах, более приличествующих торговцам и женщинам, чем мужчинам и воинам.
– Это все ты насоветовала! – ругался я на Мирку. – Пиши про фельдмаршала, блин…
Машины, дети, окна
Людмиле тридцать восемь лет. Выглядит она лет на десять моложе: невысокая стройная фигурка, доброжелательное лицо, пышная прическа. Людмила работает в бухгалтерии крупного частного вуза. Бухгалтер она вполне приличный, несмотря на небольшой стаж и на то, что по образованию Людмила – педагог, а бухгалтерию освоила на курсах. Рабочее место Людмилы – у окна, в эркере. Внизу, во дворе, стайками курят студенты и преподаватели. Когда солнце стоит над домом, бухгалтерия на экране компьютера меркнет, выцветает, становится несущественной; это же солнце наполняет сиянием волосы вокруг Людмилиной головы, так что она сидит как бы в пушистом нимбе.
Людмила красива, ее любят мужчины. Но она не хочет замуж. Когда-то Людмила жила в гражданском браке и долго пыталась забеременеть, но у нее так ничего и не вышло. Именно поэтому Людмила в свое время ушла из детского сада, где работала логопедом: слишком грустно работать с чужими детьми, не имея и страстно желая родить своих.
С тех пор многое изменилось, с тех пор не изменилось ничего, за эти восемь лет – ничего, ни в Людмиле, ни в стране. Солнце словно застыло в зените над зданием факультета, и Людмила неподвижно цветет в этих ласковых, сонных лучах, в тихом эркере на последнем этаже старого университетского корпуса.
Ничего не меняется, но перемены близки, жестянка-жизнь погромыхивает за горизонтом. Людмила не любит тратить деньги, ей чуждо потребление напоказ. Зато она охотно и запасливо сберегает. За восемь праведных бухгалтерских лет на счете у Людмилы скапливается немалая сумма. Часть этих денег Людмила регулярно жертвует в фонд помощи больным детям. Сумма растет, и Людмиле это нравится.
Однажды утром Людмила, как всегда, едет на работу на метро. Поезд останавливается в тоннеле. Дело происходит в час пик, толпа густа, дышать все труднее. Свет ламп тускнеет. Поезд стоит, и люди стоят в тишине, дышат и ждут. Людмила думает о том, как тяжела толща земли над ними. Вдруг ей начинает не хватать воздуха. Перед глазами мелькают зеленые звездочки. К счастью, вскоре поезд, натужно скрежеща, трогается с места.
Прибыв на работу, Людмила делится утренними впечатлениями.
– Еще немножко, и я бы хлопнулась в обморок, – говорит она.
– Купи машину! – советует Римма, выглядывая из-за шкафа с папками.
– Зачем? Чтобы в пробках стоять?
– Ну и что, что в пробках! – возражает Римма. – Что тебе пробки? Сиди, музыку слушай, как у себя дома. Никто зонтиком колготки не рвет, никто прическу не портит, чесноком не дышит. Я бы купила, но мне муж не даст. Он удавится – две машины в семье.
– Может, и куплю, – говорит Людмила.
Людмила считает себя человеком беспечным, легкомысленным. Отчасти так оно и есть. Рефлексия чужда ей. Семена мыслей прорастают в ее мозгу как бы сами, только сей. Под вечер, выходя с факультета, Людмила вспоминает: «Римма сказала: купи машину. «Может, и правда купить?» – спрашивает она себя, толкаясь у входа в метро. «Куплю!» – решает она окончательно, подъезжая к станции «Проспект Ветеранов».
Инструктор по вождению Алексей – молодой белобрысый тихоня, любитель патриотически-задушевных песен. Алексей кажется немного сонным, но реагирует быстро. Он пунктуален, заставляет пристегиваться, неукоснительно соблюдать правила и не приступает к следующему уроку, пока Людмила не усваивает предыдущий. Алексей проницательно угадывает профессию Людмилы:
– Вы – бухгалтер?
– Откуда вы знаете? – удивляется Людмила.
Алексей посмеивается:
– Манера езды соответствующая.
– Что, аккуратно езжу?
– Дело не в этом. Вы, как только на газ нажмете, сразу обязательно жмете на тормоз. Дебет – кредит…
Обучаясь на курсах вождению, Людмила одновременно заказывает новенькую красную «шкоду». Алексей завидует ей, но выбора не одобряет.
– Я купил бы… – говорит он и замолкает.
– Что?
– Не хочу навязывать вам свой выбор, – говорит Алексей неожиданную фразу.
– Думаете, это вам удастся?
– Уверен, что да. Если бы я так делал, все мои ученики ездили бы на одинаковых машинах.
Алексей не улыбается, но оба понимают, что это шутка, и Людмиле она по душе. Шутит он нечасто, они вообще почти все время молчат; но каждая короткая фраза на пару сантиметров сближает их. Они катаются по разбитым дорогам микрорайона на потрепанной «хонде» с буквой У на крыше. Людмила оказывается способной ученицей, учится охотно, ездит все лучше и лучше. Вскоре Алексей почти не командует ею, не поправляет, лишь изредка отдает краткие распоряжения – направо, налево, развернись (они незаметно переходят на «ты»). Вместе трижды в неделю по полтора часа оба смотрят вперед, видят одно и то же: строительные заборы, старые пыльные тополя, траншеи, выцветшее небо, бордюры, светофоры.
Иногда Алексею звонят. Разговоры касаются то цемента, то деревянных и металлических оконных конструкций. Сначала Людмила решает, что Алексей делает ремонт, но потом приходит к другому выводу.
– У тебя есть еще какая-то работа, кроме инструкторской?
– Угадала, – откликается Алексей. – Подрабатываю помаленьку. Окна вставляю.
– У меня из всех щелей так и сифонит, – не слишком задумываясь, делится Людмила.
– Хочешь, чтобы я тебе окна вставил?
– Хочу.
Алексей не откликается. Людмила подгазовывает. Вот и проспект. Она включает поворотник, вцепляется в руль и начинает ждать просвета, чтобы вырулить и вклиниться в поток. Наконец ей это удается.
– Ну, давай, – подает голос Алексей. – Сделаю.
Людмила вспоминает свой вопрос и добавляет:
– А то у меня окна еще раз помыть – и они совсем развалятся.
Алексей понимающе кивает, глядя на дорогу. Сердце у Людмилы начинает биться часто-часто, так что она даже пропускает поворот.
Людмила выбирает не самый дешевый вариант – деревянные стеклопакеты. Окон у нее в квартире всего три, два в комнате и одно на кухне. Алексей обещает управиться за два вечера.
И вот он приходит, в рабочих джинсах, со всеми инструментами, раскладывает их на полу, закатав Людмилин серый пушистый ковер, и вот он стаскивает свитер через голову и приступает к работе. Алексей с хрустом выламывает старые окна из проемов, и квартира Людмилы становится двором. А на дворе – там начало сентября, вечернее небо там солнечно, во дворе стучат скейтами тощие подростки, большой грузовик рычит у помойки, вытряхивая мусор в свой контейнер. Вечерние звуки, свежий ветер, солнце. Где-то вдали томится на таможне маленькая красная «шкода». Людмила на кухне режет салат, варит лапшу и морепродукты, вынимает вино из холодильника, а из комнаты доносится то крепкий стук, то легкое поколачивание.
– Ух ты, – говорит Людмила, заходя в комнату.
Окна зияют. Алексей на фоне неба кажется черным. Во рту у него дюбеля, в руке – дрель. Он гол по пояс, над джинсами белеет полосочка трусов.
– Круто! – говорит Людмила громко, выставляя вверх большой палец.
Алексей улыбается, кивает. В комнате пахнет мужским потом и мужской работой. Покрывало на постели почему-то уже смято.
Сентябрьское небо темнеет. Со двора больше – ни звука. Металлические ручки смотрят вниз, окна заперты. Алексей выносит на помойку прогнившие деревянные рамы, Людмила пылесосит в коридоре.
