Юрий Любопытнов - Мурманский сундук
— Саша, подай кружку? — крикнул он Лыткарину.
Лыткарин принёс алюминиевую кружку, стоявшую на полке рядом с краном водопровода.
Ермил налил в кружку молока, дал девочке бутерброд. Та взяла, взглянула на Ермила, и стала есть, вздрагивая плечами и посматривая исподлобья на штамповщиков.
— Хорошая девочка, — сказал Ермил. — Она упокоится и разговорится…
Для штамповщиков стало неожиданностью, что за такое короткое время Ермил сказал столько слов. Он стоял рядом с найдёнышем и смотрел, как она ест. Широкая рука застёгивала пуговицу рубашки у волосатой груди и не могла застегнуть — пуговица выскальзывала из шершавых чёрных пальцев.
Штамповщики стояли сзади. Подойдя к ним, Фунтиков, тихо сказал:
— Ну что — не видели ребенка? Марш за работу! Целый час кружитесь здесь.
Засобирался и Ермил. Фунтиков остановил его:
— А ты покорми, покорми ребёнка. Всем-то нечего лясы точить…
Из своей каптёрки, как называли кабинет мастера, вышел Колосов. Увидев скопление штамповщиков, подошел ближе.
— Что за шум? Принесли стекла? Что это такое? — почти закричал он, увидев девочку с хлебом в руке, спокойно доплетающую свой ужин. — Кто позволил водить детей в цех? Это ты, Никоноров?
— Чтой-то я! — независимо ответил Мишка, опуская руки в карманы и снисходительно смотря на мастера. — Моя спит дома с матерью.
— А чей же это ребенок? — Колосов поводил глазами по лицам штамповщиков.
— Наш, — ответил Лыткарин.
— Чей это ваш? — не понял Колосов и опять оглядел бригаду.
— А так — наш, — повторил Лыткарин. — Мы её нашли, значит, наш.
— Как это вы нашли её?
— Пошли за стеклом и нашли. Она заблудилась… Привели погреться…
Колосов посмотрел на Фунтикова, на девочку, на Ермила, стоявшего, скрестив руки на груди, и тихо сказал:
— В милицию её надо отвести. Там быстро найдут, чья она и кто родители.
— Сейчас отвести? — спросил Саша.
— Не надо пока, пусть отдохнёт. Вон как её разморило. Глаза слипаются. Попозже. После смены. В милиции дежурные есть. Так что время позднее — не помеха.
Мастеру, видимо, не хотелось, чтобы сейчас кто-либо из штамповщиков отлучался. Конец месяца, и надо было выполнять план.
— А кто её поведёт? — спросил Саша.
— Кто нашёл, пусть и ведёт, — вмешался в разговор Никоноров.
— Я отведу, — сказал Ермил, глядя на Мишку. — Мне всё равно в ту сторону идти.
— Разве тебе в ту. Тебе в обратную? — удивился Казанкин.
— Мне тоже в ту сторону, — добавил Лыткарин.
— Вы что — сговорились? — ничего не понял Мишка. — Вот чудаки!
— За работу, сынки! — махнул рукой Колосов. — Время идёт.
Ермил в боковом приделе постелил на фанеру свой длинный плащ и уложил девочку. Он с нею о чём-то шептался и она отвечала ему.
— Как Ермил с малыми детьми управляется, — удивился Коля Мячик. — Слушаются его.
Фунтиков улыбнулся:
— Мастак. Норов у него не крикливый, любой сироте хороший.
Скоро девочка спала. Саша отдал Ермилу свой пиджак, чтобы он укрыл её.
— Вера её зовут, — сообщил Ермил, вернувшись к станку. — Ей семь лет. Живёт с бабушкой…
— Ну, вот и наш кудесник заговорил, — гоготнул Мишка и нечаянно прожег горячим стеклом угол у тумбочки.
Запахло жженым деревом.
— Не порти оборудование, — сказал дядя Ваня. — Вычтут из зарплаты. Мастер увидит — крику не оберёшься.
— Да я немного. Из-за этой бестолочи. — Мишка посмотрел на Ермила. — Вера, — передразнил он Прошина.
Тот ничего не ответил. Озарённый пламенем, сел на табуретку и взял жигало.
9.
Окончив работу, штамповщики стали собираться домой. Третья смена была не укомплектована, и никто бригаду не менял. Быстрее всех ушёл Коля Мячик. Идти ему было дальше всех, за станцию, в деревню Подушкино, плохой шоссейной дорогой с канавами и ямами, потом по оскользлой тропинке. Не спеша собирался Сеня Дудкин, натягивая плащ на широкие плечи.
Собирались и остальные. Очистив с облепки остатки горячего стекла, положил на два штыря, вбитые в стену, жигало Казанкин. Долго мыл руки под краном Фунтиков.
Вера спала, положив руку под голову. Другая рука расслабленно лежала вдоль туловища, чуть свешиваясь с фанеры. Пальцы вздрагивали, вздрагивали и ресницы. Лицо во сне, то насупливалось, то расправлялось, уголки бровей поднимались, и рот тоже вздрагивал и принимал то весёлое, то плаксивое выражение.
Дежурным был Лыткарин. Он закрыл вентиль подачи мазута, выключил компресссор, и в штамповке стало тихо, словно всё вымерло. Слышалось только как в Сашкиных руках глухо бухает о под печки стальная кочерга, которой он счищал нагар и расплавленное стекло, сбежавшее с жигал зазевавшихся штамповщиков. Раскалённые кирпичи красно светились и излучали нестерпимое тепло.
Саша забросал под печки мокрым, взятым с улицы, песком, умылся, переоделся и подошёл к Ермилу. Тот тихо сидел на табуретке возле девочки, не решаясь будить, и держал её за руку.
— Пойдём? — спросил его Лыткарин.
— Секунду.
Уходя, крикнул Фунтиков:
— Ребята, не забудьте про девочку.
— Как можно забыть, — отозвался Ермил и стал будить Веру. — Вера-а, вставай!
Девочка приподнялась, несколько секунд тёрла глаза кулачком, не понимая после сна, где очутилась.
— Ну как, обсохла? — спросил Саша и сам ответил: — Обсохла. Сейчас пойдёшь с нами — смена кончилась.
— А куда пойдём? — спросила Вера.
— Домой тебя отведём, к бабушке.
Девочка подняла глаза на Лыткарина. Они были большие и тёмно-голубые.
— Наверно, соскучилась по бабушке?
— Соскучилась. — В глазах блеснули слезы.
— Ну что ты! — растерялся Саша. — Опять плакать?
— Я не плачу… — Она потёрла глаза кулачком. — А когда пойдём? Прямо сейчас?
— Прямо сейчас. Ты не помнишь названия улицы, где живешь?
— Не помню. В деревне.
— В какой деревне?
— Комякино.
— Вот молодец. А номер дома не помнишь?
— Дом синенький-синенький…
— Это цвет. А номер?
— Не знаю.
Ермил стал одевать девочку в узкое пальтецо.
— Может, нам не стоит заходить в милицию, а сразу идти по адресу? — спросил Лыткарин у Ермила.
— Куда впотьмах по дождю топать, — ответил Ермил. — Найдём ли мы дом? Надо всех жителей будить… А далеко эта деревня?
— Рядом. Через поле.
— Большая она?
— Большая.
Ермил был приезжий и окрестности знал плохо.
— Ну вот. Сколько там домов: двадцать, пятьдесят или больше. Пока всех опросишь! Вера может дом и не узнать — ночь на улице.
— Зайдём в первый дом и спросим, — настаивал Саша. — Вера, как твоя фамилия?
— Константинова.
— Спросим, где Константиновы живут.
— А если у бабушки другая фамилия?
Этот довод Ермила заставил Сашу задуматься. Он почесал кончик носа и сдался:
— Ладно, пойдём в милицию.
Девочка была готова к выходу на улицу. Оделся и Ермил. Подбежал Казанкин.
— Ну, пока, Муана Лоа, — потрепал он девочку по плечу. — Не забывай нас.
Саша закрыл дверь штамповки, ключи отдал вахтёрше и шагнул к ждавшим его Вере и Ермилу.
— Пошли, — сказал он, открыл высокую дверь и пропустил их вперёд.
Дождь продолжал моросить. Это был даже не дождь, а нечто напоминающее туман, и он не падал сверху, а как бы обволакивал со всех сторон деревья и здания.
Они спустились со ступенек, и пошли вниз, к воротам. Булькала вода, струясь из водосточных труб. Крохотные ручейки растекались по булыжной мостовой, соединялись с другими, окрепнув, тихо устремлялись к реке. Два или три фонаря светили тускло, и казались в темноте бледными пятнами.
У арки Южных ворот Ермил остановился, взял Веру под мышку и перенес через большую лужу.
Милиция располагалась недалеко от монастырской стены на втором этаже старого здания.
Шли молча. Саше надоело молчание, и он спросил Ермила:
— Ермил, а что ты такой всегда неразговорчивый?
— Не люблю много говорить.
— И всегда был такой?
— Всегда.
— И в детстве такой был?
— Не знаю. Не помню. Наверно, не такой.
— А что сейчас такой?
— Не знаю….
Они замолчали. Шаги звучно отдавались в пустой улице. Саша тоже был от природы немногословный, а сейчас ему хотелось поговорить. Пустынная улица и тёмные дома располагали к разговору. Полночь давно миновала, люди видели не первые сны, а ему спать не хотелось и домой идти не хотелось, а раз выдался такой интересный случай, хотелось просто, как говорят, покалякать, отвести душу в беседе. Настроение было такое, когда надо было услышать человеческий голос и почувствовать, что ты не один в ночной темноте. И раз Ермил не склонен был к разговору, Саша спросил девочку:
— Вера, а как ты попала в сарайчик?
Она ответила не сразу. Она шла рядом с Ермилом, доверчиво притираясь боком к его чёрному шуршащему плащу, и крепко держалась за руку. Иногда она вскидывала голову и подпрыгивала. В этом дожде-тумане они казались Саше двумя смутными тенями, похожими на добрых сказочных персонажей, идущих в ночи, чтобы принести кому-то что-то хорошее.
