Фатерлянд - Мураками Рю
Ведущий решил изменить тактику.
— Ёсида-сан, — сказал он, — можете ли вы описать настроение в городе?
Репортер обвел рукой открывавшуюся за ним панораму:
— Как я уже сказал, здесь все выглядит совершенно нормально.
— Этот ведущий вообще не понимает, что говорит, — фыркнул Сераги. — Ведь речь идет не о приближающемся тайфуне, а об иностранной армии! Что, Ёсида должен приставать к прохожим и спрашивать, что они чувствуют? Смешно, ей-богу. — Он обиженно уткнулся в тарелку.
До прибытия Экспедиционного корпуса Курода не только политикой, но и новостями никогда особенно не интересовался, он и телевизор-то почти не смотрел. Но теперь ему пришло в голову, что людям не нужны факты — им требовалось утешение. Вероятно, токийским телезрителям хотелось, чтобы люди из Фукуоки говорили, что им плохо, что они напуганы. Таким образом, можно было бы посочувствовать несчастным на безопасном расстоянии. Телевизионщики откликнулись на эту потребность. Они показывали, как в Хиросиме, Осаке, Миуре, Канагаве и Чибе жители окружают резервуары с газом. В этом зрелище — взявшись за руки, сотни людей стоят вокруг серебристых, наполовину погруженных в землю цистерн, чтобы предотвратить террористические атаки, — было что-то сюрреалистическое. Можно подумать, террористы смутятся, увидев такие хороводы вокруг стратегических объектов!
Из кухни вышла пожилая работница с дистанционным пультом и убавила громкость. Сераги закончил есть и заговорил с пластическим хирургом, сидевшим за соседним столом. Тот сказал, что состояние многих его пациентов заметно улучшилось — вероятно, люди мобилизовали все внутренние силы организма, чтобы побыстрее выписаться и покинуть больницу. Подобные примеры видел и Курода у себя в отделении. У него лежало довольно много пожилых пациентов с пневмонией. Одним с приходом Экспедиционного корпуса сделалось хуже — стресс, но другие, видимо напуганные близостью лагеря корейцев, выказали значительный прогресс — скорее всего, их иммунная система получила дополнительную мотивацию.
Не понижая голоса, Сераги начал рассказывать похабную историю из своей военной юности, и сидящие рядом врачи мигом навострили уши. Он редко говорил о войне и презирал тех, кто хвалился своими подвигами. Но было доподлинно известно, что сам Сераги оказался в действующей армии, будучи несовершеннолетним. Однако сейчас он рассказывал не о себе, а о некоем армейском враче, который был открытым гомосексуалистом. В те времена в армии особо остро стояла проблема фимоза, поскольку это заболевание влекло за собой инфекции, выводившие солдат из строя. Пытаясь решить проблему, некоторые офицеры давали инструкции солдатам, как растянуть кожу на головке пениса вручную.
— Они собирали всех в актовом зале и приказывали: «Все, у кого фимоз, — шаг вперед!» Теперь в это трудно поверить, но никто даже не пытался не выйти. Все болезни, вроде фимоза или геморроя, заносились в медицинские карты, и каждый из нас знал, кто чем страдает. Ну-с, в каждой роте из пятисот человек находилось тридцать — сорок с фимозом. Их строили в ряд, совершенно голых, и по приказу они должны были массировать свои члены под зорким наблюдением сержанта медицинской службы. А тот самый доктор-гомосексуалист сидел, словно приклеенный к стулу, и смотрел.
Заведующий отделением косметической хирургии Ёсидзаки, желая отвлечь Сераги от темы мастурбирующих солдат, спросил, откуда в характере северных корейцев появилась такая жестокость, но старый доктор проигнорировал его вопрос.
— Парни с фимозом обхватывали рукой член, — громко продолжал он, — и начинали гладить крайнюю плоть. А сержант смотрит-смотрит, а потом как рявкнет: «Да не так, дураки!»
За соседними столиками раздался дружный смех. Кто-то из акушеров воскликнул:
— Да как же у них елдаки-то вставали на глазах у всей роты?
— А отчего же и не встать? — пожал плечами Сераги. — Мы были молодые, секса у нас не было, да и где найдешь себе бабу? Так что проблем с эрекцией ни у кого не было. А сержант еще и показывал, как надо это делать правильно. «Метод заключается вот в чем, — говорил он. — Держите член в левой руке, натягиваете крайнюю плоть правой, обнажаете головку пениса и наяриваете. Если будет больно, гоняйте кожу потихоньку!» Видите ли, если при фимозе не оттягивать кожу назад, дело может закончиться весьма плохо. Но наш сержант выставлял перед строем какого-нибудь солдата и заставлял его показывать пример. Был у нас парень из Тохоку, старослужащий. Член у него был по колено — даже из задних рядов все было прекрасно видно. Он вставал перед строем, выкрикивал свое имя и звание, срывал с себя набедренную повязку и начинал массировать член, словно на музыкальном инструменте играл. И все новобранцы с фимозом должны были повторять его движения. Представляете — тридцать человек, дергающих себя за член… н-да, это, доложу вам, было зрелище. А когда они начали брызгать спермой, этот врач-гомосексуалист вдруг вскочил со стула и заорал: «Банзай!»
Столовая потонула в дружном хохоте. Даже поварихи высунулись, чтобы посмотреть, что такое случилось.
Курода подумал: а рассказывает ли Сераги такие истории у себя дома? После смерти жены он переехал к своей внучке. Йоко работала дерматологом у них же в центре и слыла чрезвычайно воспитанной женщиной. Интересно, как она выдерживает истории своего громогласного деда?
Смех постепенно затих, и Сераги заговорил серьезно:
— Некоторые из младших офицеров, с кем я общался, оказались превосходными людьми. Они учились в технических школах и колледжах и были весьма талантливыми. Есть люди, которые считают чтение книг глупым занятием, но я с ними не согласен. Ведь знание и опыт создают характер человека. Я скажу так: лучше прочитать одну книгу о естественных науках или о философии, чем практиковать дзадзэн или стоять под водопадом. Не все японцы в Китае или в той же Корее вели себя как ублюдки, но… Вы понимаете, о чем я говорю, Ёсидзаки?
— Я думаю, что вы говорите о том, что понятия «жестокость» и «национальный характер» не совпадают, правильно?
— Да, думаю, что-то вроде этого, — кивнул Сераги.
Курода отодвинул стул и начал подниматься, когда у него зазвонил телефон. Не успел он ответить, как по громкой связи объявили: «Доктор Курода, будьте любезны подойти к главному входу!» По телефону звонил начальник службы безопасности Косида; дрожащим от волнения голосом он сообщил, что его ждут военный врач и офицер Экспедиционного корпуса Корё, которые накануне привозили раненого солдата. Курода было удивился: почему именно он? — но тут же вспомнил, что дал им свою визитную карточку. Корейцы вели себя настолько корректно и учтиво, что он не мог не ответить любезностью на любезность.
— Вы знаете, чего они хотят?
— Они сказали, что все объяснят вам, как только вы подойдете. Пожалуйста, поторопитесь!
— Что там еще случилось? — поинтересовался Сераги.
Курода в двух словах рассказал, в чем дело. Старый доктор удивленно приподнял брови:
— Возможно, они узнали о ваших преступлениях. Тогда возьмите с собой вольтарен — он помогает восстановиться после пыток.
Шутник чертов.
— Прошу нас извинить за беспокойство, — сказал офицер. — Не могли бы вы проехать вместе с нами в командный центр?
Корейцы стояли у входа в центр, за ними виднелась машина — серого цвета «тойота» с флажком ЭКК. Водитель-солдат предупредительно открыл пассажирскую дверь сзади.
По крайней мере, подумал Курода, это не арест, потому что преступников обычно увозят на полицейских броневиках. Впрочем, до отеля рукой подать, зачем они прислали машину? Неужели из уважения к его профессии? А вдруг они попросят стать их штатным врачом или потребуют помощи в создании военного госпиталя — что им тогда сказать?
— Я надолго вам нужен? — спросил он.
Поговорив с военврачом на корейском, офицер ответил, что не более чем на два часа. Это было вполне приемлемо. Курода позвонил заведующему отделением респираторных болезней, объяснил ситуацию и попросил изменить дневной график консультаций. Такахаси был уже предупрежден начальником службы безопасности о том, что в центр пожаловали люди из Экспедиционного корпуса, но тем не менее он был удивлен, узнав, что Куроду увозят в лагерь.
