Маша Трауб - Домик на Юге
– Я даже на пляж в спортивном костюме ходила, чтобы не позориться… – плакала Наташа. – Все ноги и руки в синяках. Он же не разбирает, куда бьет. Хорошо хоть не по лицу.
Она замолчала, испугавшись того, что разоткровенничалась. Все тоже молчали. Наташа встала из-за стола и позвала Кирюшу – пора домой. Он устроил истерику, которую прекратила Марина Михайловна.
– Кирилл, иди домой, – сказала бабуля спокойно, но твердо.
Кирюша закрыл рот и подошел к матери. Наташа пыталась взять его за руку, но мальчик руку выдернул. Наташа пошла домой, Кирюша плелся следом и нудел.
– Жалко ее, – сказала Антонина.
– Сама виновата, – сказала Марина Михайловна. – Силы воли нет. Характера нет. Самоуважения. И работы. Женщина должна работать, развиваться, реализовываться!
– Да нормальный он мужик, не верю я в эти ужасы, – проговорила Ира.
– Ты же с ним не живешь, – ворчала Антонина. – Так бывает.
– Тоже верно, – согласилась Ира.
Следующий день прошел спокойно. Ходили на пляж, купались, обедали. За обедом не пили. После обеда легли спать, и Соня впервые за все время открыла книгу – почитать. Позвонили муж и Маргоша, и Соня их успокоила – все хорошо. Она была трезвая, спокойная, такая же, как в Москве, – у мужа и подруги отлегло от сердца. Вечером поужинали, пили чай на веранде.
– Ну что, спать? – спросила Антонина. Дети и Марина Михайловна уже легли.
– Не знаю. Что-то не хочется, – сказала Соня.
– Тогда надо кофейку попить. – Ирка пощелкала себя по горлу.
– А у нас есть? – удивилась Соня.
– Обижаешь! – ответила Ира.
К половине первого ночи Соня перестала считать количество выпитых бокалов. Антонина давно ушла спать. Ира уснула на диванчике не раздеваясь. Соня сидела одна и смотрела на звезды. Из комнаты вышла Марина Михайловна.
– Ты что не спишь? – спросила она.
– Не знаю, – ответила Соня. – Не хочу.
– Я что-то тоже не могу уснуть, – призналась бабуля.
– А давайте устроим детям «королевскую ночь»? – вдруг вспомнила развлечение детства Соня.
– Давай. Я буду стоять на шухере, а ты иди грей пасту.
– Зачем? – не поняла Соня.
– Чтобы паста теплая была. И не бери ментоловую. Всему вас учить надо!
Соня побежала в ванную. Но споткнулась о порожек и упала прямо на Иру.
– Ты чего? – проснулась та.
– Иду пасту греть. Детей мазать.
– Я с тобой, – подскочила Ира.
– Марина Михайловна на шухере.
– Отлично.
Соня мазала детей аккуратно, по чуть-чуть. В комнате Антонины столкнулась с Ирой. Та щедро давила пасту на Тоню.
– Вы чего? – проснулась Антонина.
– Ничего. Спи.
Они выскочили из комнаты.
– А давай пойдем ночью купаться? – предложила вошедшая в азарт Соня.
– Давай. Я пойду купальник надену, – поддержала ее Ира.
– Зачем вам купальник ночью? – заметила Марина Михайловна.
Из комнаты выскочила перемазанная пастой Антонина и закричала:
– Вы что, с ума посходили? Совсем уже?
– Тонь, не кричи, мы же пошутили, – попыталась успокоить ее Соня.
Марина Михайловна бесшумно скрылась за дверью.
– Отдавайте мне теперь свои подушки! – не унималась Антонина. – Мои все перемазаны. От тебя, Соня, я такого не ожидала! А о детях вы подумали? Они же обидятся!
Антонина схватила Ирину подушку, бросила в нее своей и ушла.
– Ну вот, весь кайф сломала, – расстроилась Ира. – А так все хорошо начиналось!
Ночью Соне поплохело. До пяти утра она сидела в ванной. Отравилась. Утром, вся зеленая, пила крепкий чай. Антонина вышла злая и бухнула на Соню постельное белье.
– Стирай теперь, – заявила она.
– Я не могу, мне плохо, – честно сказала Соня.
Тоня сгребла белье и плюхнула его на спящую Иру.
– Марина Михайловна на шухере стояла, – уточнила Соня.
Тоня хмыкнула и ушла в комнату, хлопнув дверью.
– Сейчас встану, кому-то голову оторву, – отозвалась на грохот Ирка.
Дети тоже проснулись злые. Витя, как выяснилось, испугался и даже плакал. Тася рыдала, что ее «забыли намазать». Андрюшка с Аней вообще ничего не поняли, но нудели за компанию.
Ира стирала испачканное белье и проклинала все на свете. Соня тихо умирала. Тоня дулась в комнате. Марина Михайловна была недовольна, что нарушен распорядок дня.
Зазвонил телефон. Трубку взяла Марина Михайловна.
– Соня умирает. Дети не знают, что такое «королевская ночь». У Тони по всем признакам критические дни, а Ира матерится. Правда, высокохудожественно – не могу придраться, – доложила бабуля и отключила телефон.
– Кто звонил? – вяло поинтересовалась Соня.
– Какая тебе сейчас разница? – рявкнула Марина Михайловна.
В день отъезда – Антонина с Витей ехали на поезде, Ира с Тасей на самолете другим рейсом – все обменялись телефонами, расцеловались и договорились встретиться в Москве.
Они встретились в Москве у Иры в загородном доме. Были и другие гости. Соня ела салат и думала, что от отпускной Иры не осталось и следа. Подруга была сдержанной и предусмотрительной хозяйкой. Мало пила, мало говорила. Вежливо просила домработницу поменять тарелки и подать горячее – берегла свеженарощенные ногти. Даже Тася Соне показалась другой – девочка была в очках и спокойно резала ножом мясо. На отдыхе она резала тарелку. Тася рассудительно отвечала на расспросы взрослых – в какой класс переходит, какие предметы любимые. Совсем другая девочка. Обычная. Такая не будет летать на зонтике и разговаривать с муравьишками. Антонина опаздывала. Наконец в ворота заехала роскошная машина, из которой вышла строго одетая женщина. Укладка, сдержанный макияж. Соня смотрела на почти нетронутый бокал с вином – пить не хотелось. Она думала, что тоже выглядит по-другому. Ира рассказывала, что они собираются ехать отдыхать на Сицилию и еле успели выкупить билеты в бизнес-классе. Антонина планировала провести остаток лета на Бали. Под конец скучного и незатянувшегося вечера Соня поняла – у нее нет ничего общего ни с Ирой, ни с Антониной. Нет, они вспомнили о Кирюше, Наташе и Вячеславе. Рассказали гостям, как оказались в одном доме. Разъезжаясь, договорились созвониться «как-нибудь».
На следующие выходные Соня поехала на дачу к Маргоше. Рассказала ей о встрече с Ирой и Антониной.
– А чего ты ждала? – удивилась Маргоша.
– Не знаю, – честно ответила Соня. – Просто я не думала, что они так изменятся. В Москве. Все так меняются?
– Нет, Сонька, не все. За Марину Михайловну ты можешь быть спокойна. Она точно не изменилась.
Во дворе, на огромном деревянном столе, Маргошина свекровь играла с Анькой и Андрюшкой в скрабл, попутно объясняя детям правила правописания.
Бочка
– Надя, продай мне бочку.
– Ты с ума сошла? Что значит – продай? И за сколько? У тебя деньги-то есть?
– Есть. Немного. Но я тебе буду по частям отдавать.
– Нет, Ира, нет. Даже не начинай этот разговор.
– Ну зачем вам? У вас же есть большой новый дом. И тот, старый. А бочку вы сносить собирались. Продай, до первого куста астр.
– Нет, я же тебе сказала уже. Мы там летом собирались гостевой дом ставить. Мало ли – сын приедет или знакомые. Или баню из него сделаем.
– Надь, продай.
– Все, Ира, иди. И не приходи больше, поняла?
– Надь, пожалуйста, ты подумай.
Надя, точнее, Надежда Николаевна, схватила со стола тарелку и переставила к мойке, давая понять, что Ирке, точнее, Ирине Александровне, пора убираться. Та сидела ссутулившись. Встала, непроизвольно подтянула лямку бюстгальтера, поправила грудь. Надя отвела взгляд. «Опять я сорвалась, – подумала она, – а с другой стороны, сколько можно?»
Надя с Ириной познакомились, когда они с мужем купили под Москвой этот участок земли с корявым, перекосившимся домиком. Ирина была соседкой и жила в бочке. К домику с другой стороны была пристроена такая жилая то ли бытовка, то ли сарай. Сразу было понятно, что пристроена наживую, как временное пристанище. Чтобы потом снести и было не жалко. Но бочка осталась надолго. Стояла лет двадцать и намеревалась простоять еще столько же. Вокруг жилой бочки была земля – пять шагов до забора и шесть до деревянного туалета. Территория Ирины. Забор между участками тоже когда-то слепили в истерике или лихорадке. Из того, что было под рукой, – старой, когда-то модной псевдокитайской ширмы, куска шифера и проволоки.
– А почему забор не поставили? – спросила Надя у риелтора, продававшего участок.
– Это когда-то один дом был, и участок один. Семья. Потом разругались, разделились. Ну, вы понимаете, – объяснил риелтор.
Надя кивнула.
– А кто соседи? – спросила она.
– Порядочные, тихие люди.
– Дом новый построим, – сказал Надин муж и потерял интерес к старому строению. Но она решила, что раз уж приводить в порядок участок, то и дом тоже.
Эта лачуга была заставлена мебелью и завалена тряпьем: рассохшиеся тумбочки, ободранный незакрывающийся шкаф, сколоченные вручную кровати, заплесневевшие матрасы. Дом стоял на земле, без фундамента. Холодный, сырой. Надин муж со строителями в рекордные сроки возводил новый, кирпичный, а она все ковырялась со старым.
