Збинек Кованда - Палец на спуске
— Товарищ Пешек… — Он уже давно перестал называть его дядей Якубом. — Что это значит?
— Не знаю, парень. Они пришли ко мне и сказали, что я обязан присутствовать.
Ярослав не произнес ни слова и вышел за ворота.
А Якуб, вернувшись домой, обо всем рассказал Марии. Она знала, где надо искать Ярослава. Он неподвижно сидел под грабом и смотрел туда, где их извилистая река делает поворот. Он ничему не искал объяснения, не старался убедить себя, что это ошибка.
Он взял Марию за руку. Ярослав едва не плакал. А Мария была расстроена, как могут расстраиваться только женщины.
Ей было восемнадцать лет. Через несколько дней у нее начинались занятия на подготовительных курсах педагогического факультета. К этому времени Мария была уже мастером по пошиву женской одежды. Во время войны о гимназии ей и мечтать было нечего, так как ее отец сидел в концентрационном лагере. Поступить на курсы ей посоветовал брат Вацлав, который с лета 1949 года учился в летном училище.
— Ты за это не в ответе, Ярослав, — сказала она. В эту минуту она видела его насквозь. Рассудительный парень, который никогда не злится, блондин с мечтательными глазами и глубоким голосом, привлекавший ее необычно серьезными идеями. — Ты здесь ни при чем!
Уже в этом первом предложении, которое должно было его успокоить, Ярослав почувствовал всю тяжесть своего положения. «Ты за это не в ответе!» Так будут говорить или по крайней мере думать все, с кем он будет общаться. «Ты здесь ни при чем!» Какое милосердие! Твой отец? Да. А ты? Тебя, Ярослав, мы знаем… надеемся, что знаем хорошо. Милосердие, ни в коем случае не принципиальная позиция, которая выразилась бы одним словом: «Невиновен!»
А сколько будет таких, как Мария? Или таких, которые вообще ничего не скажут?
С сознанием всего этого жить невозможно. Ярослав не сможет так жить. На всех собраниях и дискуссиях он отличается тем, что всегда стремится устранить всякие неясности. Он человек спокойный, вежливый, но не допустит, чтобы спорный вопрос не стал абсолютно ясным, как дважды два — четыре. Самым большим его отступлением в этих случаях была констатация: «Это пока что непознано, следовательно, касается обеих сторон». Он часто и с удовольствием дискутирует, но дело, которое вгрызлось в наше собственное сердце и сознание, являет собой нечто совершенно иное. А будут ли те, другие, которые обязательно станут дискутировать, будут ли они искать правду по формуле «дважды два — четыре»? Придут ли они таким образом к выводу, что он невиновен?
Мария понимала, что утешением Ярослава не успокоишь. Она, наверное, хотела сказать, что никогда не покинет его, что бы ни произошло, но ей казалось, что Ярослав этого не поймет. Он был сейчас перед ней весь как на ладони, и она чувствовала разницу между своей жизнью и жизнью Ярослава. Мария с детских лет после смерти матери вела домашние дела, всю войну заботилась о вечно голодном Вацлаве. С возвращением отца забот в доме прибавилось. Якуб будто хотел возместить годы бездеятельности, и Мария не только варила обеды, готовила ему завтраки и колдовала над рвущейся одеждой, но и должна была внимательно слушать отцовские рассуждения и сетования, так как все, что он делал или хотел сделать, он всегда вслух обдумывал дома.
А Ярослав? Ладить со своим сумасбродным отцом всегда было для него нелегким делом. Словом, его жизнь напоминала езду по кругу на старом велосипеде.
Мария знала, что теперь будет происходить с Ярославом. Чувствовал это и Ярослав и боялся этого. Он не выносил таких ситуаций, когда за него решали другие.
Расставание их было грустным.
Через несколько дней в Праге Ярослав пришел к решению, как ему поступить. На первом же после каникул комсомольском собрании он потребовал, чтобы его вопрос был вынесен на обсуждение комитета. Там он с грустью, а временами с сожалением поведал о том, что случилось, и под конец несколькими бескомпромиссными фразами решительно отмежевался от всего, что касалось его отца.
Мог ли он сделать что-нибудь еще? Всю жизнь страдать из-за причуд своего неуравновешенного отца, в поступках которого главную роль играло стремление избавиться от чувства неполноценности и обиды? Или он должен из-за какого-то мистического кровного родства солидаризироваться с тем, о чем вообще ничего не знал и с чем бы, разумеется, не согласился?
Ярослав без каких-либо трудностей окончил учебу и через некоторое время стал редактором. В это время учительница Мария уже была его женой…
Ярослав уже несколько лет жил в панельном доме неподалеку от здания радиостудии. Когда они с отцом входили в дверь, Ярослав близко перед собой увидел глаза отца. В них была та же заносчивость, которую Ярослав заметил с самого начала беседы в зимнем саду. Однако с такого близкого расстояния в них можно было различить и еще кое-что. Оттенок страха! Этого вечного убогого страха, из-за которого глаза отца Ярослава напоминали глава преследуемого щенка. Ярослав понял, что сегодня, когда старый Якуб был наконец осмеян, отец боится Якуба больше, чем когда-либо. Якуб был осмеян. Но был ли он повержен?
Ярослав горько усмехнулся. Ведь основная речь шла не о Якубе. Побежденным сегодня оказался он, Ярослав. Но сегодня это только выявилось, а побежден он уже давно.
Он с восторгом приветствовал процесс «возрождения», которому нужны были такие люди, как Ярослав Машин, потому что он был человеком серьезным, интеллигентным и достаточно образованным. Но все эти свои качества Ярослав, к сожалению, не мог оценить по заслугам и применить в современной жизни. А между тем шла борьба и выигрывал в ней тот, кто разобрался во всех сложностях современности. Ярослав же в последнее время совсем потерял себя как личность. Ему как будто не хватало дыхания. Все, что он говорил, было не то. Но понять, что происходит, он не мог. Сейчас он уже догадывался, где совершил первую ошибку. Прочитав статью «Две тысячи слов», он только махнул рукой. Это не его стиль. Он так и не понял, чего от него хотели.
Якуба Пешека сегодня в зимнем саду надо было только высмеять и заставить замолчать. Философия Ярослава была тоже не более чем смешной.
Они поднимались с отцом по лестнице на четвертый этаж. Ярослав устал быстрее, чем он мог предположить.
Старый и страшный Якуб Пешек, который был сегодня осмеян, — очевидно, единственный человек, кто правильно понимает сущность современной обстановки.
Некоторые мысли и понятия уживаются рядом. Кто и при каких обстоятельствах их высказал?
Когда Ярослав вошел в квартиру и пропустил впереди себя отца, он снова пристально посмотрел ему в лицо и вспомнил, что сказал отец, вернувшись после трех лет пребывания в тюрьме.
Отец тогда похлопал Ярослава по спине и сказал:
— Правильно ты, парень, сделал. Видно, урок отца пошел тебе впрок.
Вспомнившееся было кошмарным сном, да и только.
Мария сидела на кухне у все еще включенного радио, хотя отец кончил говорить уже почти час назад. Сначала она просто потеряла способность нормально рассуждать. Слова отца звучали в ней, как шипение пара, уходящего из труб центрального отопления.
— Папа! Отец Якуб! Этот вечный бунтарь!
Мария сидела на кухне у играющего радио, но не воспринимала звуки, несущиеся из динамика. Она думала об отце, вспоминала о прошлом.
— Не нравится мне все это, Мария. В партии больше администрирования, чем настоящей партийной работы. Все секретари теперь с высшим образованием, на работу с людьми у них не хватает времени… — сказал ей как-то отец.
Это было год назад. За два года до этого он отказался от своей высокой должности и теперь работал только в местной партийной организации в Бржезанах вместе с Йозефом Шпичкой. Но он хорошо понимал, что идет партии на пользу, а что во вред. Свои мнения Якуб высказывал всегда и везде, невзирая на личности. Не может быть, чтобы теперь Якуб потерял остроту мысли, рассудительность!
А с другой стороны, отец ведь уже стар. Семьдесят лет не за горами. Не потерял ли он ясность ума? У него не было никакого образования, умным он был от природы и имел богатый жизненный опыт. Может ли такой разум уйти? Или, наоборот, он с каждом годом становится глубже? Особенно у Якуба, который хоть и стал немного медлительнее, но все же может еще заткнуть за пояс любого молодого.
Но несмотря на это, выступление Якуба по радио принесло несколько иной результат, нежели он сам ожидал. Мария никак не могла избавиться от мысли, что он сделал это напрасно. Она представила себе злорадный смех некоторых своих коллег по работе: «Какие слова! Любим Советский Союз!» Но что, если есть люди, которые хотели услышать именно такие слова? Именно по радио, и им нисколько не мешает, что Якуб перед выступлением был осмеян.
Мария ощущала странную тяжесть; ей казалось, что эта тяжесть от одиночества, которое она так часто испытывает в последнее время. Она выглядела какой-то одинокой в веселой и оптимистически настроенной компании коллег-учителей, среди которых были такие, которые решили, что у них уже выросли крылья. Другие предпочитали молча улыбаться. Но единства среди учителей не было.
