Мануэл Тиагу - До завтра, товарищи
В воскресенье, во время долгого и грустного разговора, она взяла его за галстук и сказала:
— Что ты, дружок? Что значат наши проблемы по сравнению с задачами партии? Ну не злись, сделай довольное лицо.
И он, член районного комитета, наставник Марии, сожалел, что она непоколебима перед близкой разлукой.
Маркиш нашел сейчас политический аргумент, направленный против отъезда Марии, аргумент, о котором Афонсу и не догадался бы, хотя этот аргумент мог быть очень веским как для Марии, так и для товарищей «наверху».
— Причина в том, — продолжал Маркиш, — что руководят секторами люди недостаточно подготовленные. Центральный Комитет высоко, очень высоко (эта фраза превратилась в любимое выражение Маркиша). Невозможно найти правильное решение без хорошего знания обстановки. В данном случае Мария нужна здесь, движение работниц на джутовой фабрике может потерпеть провал. С другой стороны, Мария очень хорошая девушка, преисполненная желания работать в подполье, но хотеть и мочь — это разные вещи. Нашей организации наносится ущерб, а товарищи из руководства, вместо того чтобы облегчить трудности, создают нам новые.
Все это казалось Афонсу настолько ясным и логичным, что он еще раз признал превосходство Маркиша и подумал: в некоторых вещах Маркиш разбирается лучше, чем товарищи в центре. Даже в вопросе о комиссиях батраков ему казалось (и он продолжал так думать), что прав Маркиш, а не Жозе Сагарра, Важ и руководство партии. В случае с Марией Маркиш снова открыл ему глаза. «Мы очень стараемся казаться серьезными, — оправдывался Афонсу, — слишком боимся, что возобладают личные интересы». Ошибка, большая ошибка, что он не посоветовался с Маркишем, не выслушал его мнения, хоть Важ и сказал, что это дело не для обсуждения в районном комитете.
Теперь слишком поздно. Важ уже поговорил с Марией, и было решено, что Важ или Рамуш приедут за ней. Афонсу с болью ждал этого дня. Расстроенный, он потерял интерес ко всему. В конторе хозяин стал обращать внимание на небрежность в его работе. Он стал забывчив и пропускал встречи. Почти не ел. Дома отец смотрел на него косо, мать следила за каждым движением и, видя, что горечь на душе у сына связана с политической деятельностью, нежно говорила ему:
— Оставь их, сынок, они не заслуживают твоих страданий.
Афонсу спрашивал себя, как могла она разгадать, что делается в его душе.
2
Если бы парней спросили, красива ли Мария, они бы растерялись. Если бы спросили, нравится ли она им, все, без сомнения, сказали бы «да». Одним больше, другим меньше, одним за это, другим за то, но все парни, которые знали Марию, были увлечены ею. То ли плавная походка их соблазняла, то ли стройные ноги? Или глаза, черные с поволокой, с пушистыми ресницами? Может быть, певучий, выразительный голос, который, казалось, не просил, но всегда командовал? Или ее детские манеры, например, хватать за кончик галстука или воротника и говорить:
— Нет, дружок, ты не прав. Если мы будем заботиться только о себе, кто будет заниматься долами? Ты сделаешь это завтра, правда?
Впервые Афонсу осознал свой интерес к Марии во время инцидента с Ижину, низкорослым вспыльчивым человеком с бледной кожей и сальными волосами. Тот возглавлял местную оппозицию и за это несколько раз был арестован. Он и сам точно не знал, каковы его взгляды, но хорошо отзывался о Советском Союзе и плохо — о диктатуре пролетариата, хорошо — об иностранных коммунистах и плохо — о португальских. Когда рабочие и партия начали завоевывать влияние в округе, Ижину стал говорить, что он уже стар, и уже не осталось настоящих людей, нынешние занимаются ерундой, и сам сосредоточил свою деятельность у дверей книжного магазина, где с записной книжкой в руках проводил целые вечера, окруженный несколькими поклонниками. Однажды, увидев проходящих мимо Марию, Афонсу и Маркиша, он сказал своей группе:
— С такими активистами, как эти, партия приобрела прекрасное пополнение.
Он произнес это не так тихо, чтобы Афонсу не услышал; в небольшой потасовке Ижину потерял два зуба. Неизвестно, по какой причине после этого он перестал говорить хорошо о Советском Союзе и об иностранных коммунистах. Что касается Афонсу, он поступил так не столько из-за оскорбления в адрес партии, сколько из-за любимой девушки. В этот вечер, когда они с Марией прощались, она подняла руку и поправила его непокорную прядь. «Я ей нравлюсь», — подумал Афонсу.
Мария жила вместе с женатым братом, со старшей сестрой и с отцом. Мать умерла давно. Отец смолоду был анархистом. Но последние годы, пока еще работал, он твердил своим друзьям:
— Я всегда был анархистом и анархистом умру. Я не согласен с системой правления, которую защищают коммунисты, со многими теоретическими вопросами и с их организацией. Но они завоевывают сердца молодежи, и они а конце-то концов единственные, кто что-то делает. Быть против них — это быть с хозяевами и фашистами, против трудящихся. Такого я никогда себе не позволю.
Потом его хватил удар. Сейчас он с трудом передвигался, опираясь на трость, и выговаривал лишь несколько слов. За шесть лет он очень постарел, не выходил из дома, смотрел, как хлопочут дочь и невестка. Когда Мария приходила с фабрики, она всегда целовала отца и говорила с ним. Для старика это были лучшие минуты дня, которых он ждал с нетерпением, покусывая седые усы. Старик пытался что-то произнести, его лицо искажалось гримасой, но выходили какие-то невнятные звуки, приводившие в ужас его самого. Мария, придя домой в день столкновения Афонсу и Ижину, села у ног отца, поцеловала его в лоб, поправила подушку, на которой он лежал, и сказала:
— Знаешь, мой дедуся, — так она к нему обращалась, — у твоей голубки есть возлюбленный. Он очень храбрый.
У Марии не было секретов от отца. Сейчас она ему рассказывала о своей благосклонности к Афонсу, о столкновении с Ижину, как раньше рассказывала о своих первых шагах в борьбе на джутовой фабрике, о вступлении в молодежную организацию, о первой комиссии, в которую вошла, и даже о своем вступлении в партию. Мария знала, что отец одобрит ее решение.
Намного труднее было сообщить ему, что она переходит на нелегальное положение. Речь шла не только о борьбе, но и о разлуке с отцом; с отцом, которого она обожала и для кого была самой большой радостью в жизни. Но она сказала ему об этом, сказала в своей обычной манере — лукаво и наивно и повторила несколько раз по разному поводу, чтобы он поверил. Брат, сестра и золовка посмеивались, приняв это за шутку, а поняв, что это серьезно, объявили ей открытую войну. Только старик, молчавший в своем кресле, смотрел на них с упреком и поддерживал Марию. Мария поправила ему подушку, причесала его, погладила и сказала:
— Я тебя люблю все сильнее, мой дедуля. Ты стоишь больше, чем они вместе взятые.
Потом она долго говорила с Важем, который, как всегда, сухо объяснил принципы явочной квартиры и ее задачи, назначил день, когда за нею приедет он или Рамуш. Нужно своевременно собрать вещи — маленький чемодан или корзинку.
— Возьми только самое необходимое. Об остальном мы позаботимся.
После этого разговора, направляющего ее жизнь по совершенно новому пути, Мария гуляла с Афонсу в саду и в первый раз его поцеловала, робко и печально. Они дошли молча до двери Марии, и тогда она проговорила:
— Это так, дружок. Если никто не будет жертвовать собой, как двигаться вперед?
Она посмотрела на Афонсу влажными глазами и быстро убежала домой, оставив его грустным и подавленным.
Старик шамкал губами, будто жевал. Услышал дочь и ждал ласки и обычных слов, но заметил вдруг что-то странное. Прежде чем он разобрался, в чем дело, Мария подбежала к нему.
— Папа, любимый.
Обняла его и разрыдалась.
3
В намеченный день появился Рамуш.
— Хорошо, что ты приехал, — сказал Маркиш с заметным удовлетворением. — Может быть, еще не поздно исправить ошибки.
Главной причиной приезда Рамуша был разговор с Маркишем. Маркиш, один из старейших членов партии, ответственный за работу районного комитета, давно настаивал на разговоре, так как не был согласен с директивами, которые исходили от Важа или были переданы через него. Речь шла о комиссиях на площадях.
Маркиш считал, что они реакционны по своей сути. Он полагал, что создание таких комиссий, борьба на площадях не только не принесут успеха, но создадут дополнительные трудности, вызовут репрессии против лучших товарищей.
Маркиш жил вместе со старушкой матерью. Худая, подозрительная, она бесшумно ходила по дому. Маркиш привел друга в комнату. Карта на стене и маленький столик с аккуратно уложенными книгами и бумагами резко выделялись среди общего беспорядка в комнате. Кровать была не убрана, на подушке лежали пила и рубанок, со стула свисали грязные брюки и носки, на полу валялись сапоги в засохшей глине. Маркиш набросил на подушки истертое покрывало, сел на край кровати и предложил другу стул.
