Розамунда Пилчер - Сентябрь

Чудесно было бы уметь играть, как мама. Но когда девочку Пандору начали учить музыке, она скоро устала от уроков, заскучала, и добрая мама, как всегда, уступила ей. Вот и не научилась.

Еще один повод для сожаления вдобавок ко всем прочим. Еще одна упущенная радость.

Пандора подошла к роялю, подняла крышку и принялась одним пальцем подбирать мелодию.

Ах, как долго, долго с маяЖдать исхода декабря.Станет день короче ночи…

Нет, не так, тут другая нота:

                     …ночиВ середине сентября.

Не Бог весть какое достижение.

Пандора закрыла рояль, вышла в коридор. Зашла в столовую. Здесь тоже не убрано. На столе оставлены чашки из-под кофе, бокалы с недопитым портвейном, смятые салфетки, конфетные обертки, пахнет сигарным дымом. Буфет заставлен бутылками и графинами. Пандора нашла бутылку шампанского, на три четверти полную и закупоренную домашней затычкой до следующего раза. Она взяла свою находку и, пройдя через холл, вышла в парадную дверь.

«Лендровер» Арчи стоял наготове. Пандора забралась в его изношенное, затхлое нутро и уселась за руль. На этой машине она ни разу не ездила, и ушло какое-то время, пока она сообразила, как включается зажигание, переключаются скорости, зажигаются фары. Наконец разобралась. Старый мотор ожил, зачихал, «лендровер» с одними подфарниками выехал со двора.

Пандора повела его мимо темных шпалер рододендронов, через луг и направо в горы. Она ехала очень медленно, осторожно, словно на цыпочках, прощупывая перед собой дорогу тусклыми лучами подфарников. Миновала ферму, потом контору. Дальше — дом Гордона Гиллока. Пандора опасалась, как бы шум проезжающей машины не потревожил собак Гордона, а они, подняв бешеный лай, не разбудили хозяина. Но, слава Богу, обошлось.

Теперь она могла, не страшась, включить фары и прибавить скорость. Дорога изгибалась и вилась, но Пандоре был знаком каждый поворот. Вот ограда от оленей, высокие ворота заперты. Последнее препятствие. Пандора остановила «лендровер», поставила на ручной тормоз, не выключая мотор, и вылезла открыть ворота. Засов проржавел и не поддавался, но, в конце концов, она его все-таки отодвинула, и тяжелые створки ворот разошлись сами собой. Теперь обратно за руль и выехать за ограду, а там вся процедура сначала в обратном порядке — сдвинуть створки ворот и наложить ржавый засов.

Все. Свобода. Теперь она свободна. Больше нечего опасаться. «Лендровер», оседая и переваливаясь из стороны в сторону, полез вверх по неухоженной грунтовке, устремляя к небу лучи фар, а сырой ароматный воздух просачивался сквозь неплотно поднятые стекла и холодил щеки.

Оставшийся за спиной мир уходил назад — все дальше, все мельче, незначительнее. Горы обступили ее, смыкая ряды, обнимая, как ласковые руки. Здесь ее родина. Все эти напрасно потраченные годы Пандора носила ее в своем сердце. И вот теперь вернулась. Навсегда. Она дома, на своем месте, в этой черной ночи, теплой, надежной, уютной, как материнское чрево.

«Вы — мое материнское чрево, — говорила она холмам, — и в материнское чрево я возвращаюсь». Она принялась петь:

Заросшие кручи над Дуном,Как можете вы зеленеть и цвести?..

Ее тонкий, словно надтреснутый голосок звучал фальшиво и жалобно, как одинокий крик кроншнепа в горах. Нет, это пошло. Что-нибудь повеселее.

Черный кот пописал белому в глаза,Белый кот обиделся и завыл истошно.— Простите, сэр, ежели попало вам в глаза.Это я, ей-богу, не нарочно.

Прошло еще какое-то время, прежде чем она достигла озера, но время не имело значения, потому что теперь не к спеху, можно никуда не рваться, не суетиться, не беспокоиться. Все предусмотрено, ничто не забыто. Выступали из темноты и уплывали назад знакомые ориентиры. Речка Корри, например. Пандора подумала было об Эдмунде, но потом перестала о нем думать.

О близости берега она догадалась, когда «лендровер» перестал вилять и проваливаться, а покатил прямо — по утоптанной траве…

В свете фар заблестела черная вода, дальний берег терялся во мраке, сливаясь с контурами гор. Вот темная масса лодочного сарая, за ним — белесая дуга каменистого пляжа.

Она выключила мотор, погасила фары. Достала бутылку с шампанским и вылезла из машины на траву. Каблучки ее бальных туфель проваливались в мягкую землю. Воздух в горах был льдист. Она поплотнее закуталась в норковое манто. Немного постояла, прислушиваясь к тишине. Потом различила среди безмолвия, как свистит ветер, как шумит вода, набегая на прибрежный галечник, и вздыхают высокие сосны на том берегу озера, за плотиной.

Она улыбнулась, потому что все было точно так, как всегда. Спустилась к озеру и присела на травянистый бережок над каменистым пляжем. Поставила рядом бутылку с шампанским, достала из меховых глубин кармана пузырек со снотворными таблетками, отвинтила крышку и высыпала все содержимое в горсть. Таблеток оказалось ужасно много. Она затолкала их все в рот. И начала давиться, такие они оказались шершавые и отвратительные на вкус, ни сжевать, ни целиком проглотить. Она потянулась за бутылкой, вынула затычку и, закинув голову, стала запивать таблетки. Пьяная жидкость еще шипела и пузырилась. Главное — чтобы не вырвало. Она набрала в рот еще вина и прополоскала зубы, как будто на приеме в зубоврачебном кабинете.

В голову пришла забавная мысль: какой шик — запивать таблетки шампанским. Все равно, что отравиться устрицей или попасть под колеса «роллс-ройса». А еще какие бывают шикарные случаи? Она слышала про то, что чья-то мать умерла от инфаркта в продовольственном отделе магазина «Фортнум». И, наверное, ее обрядили и положили в гроб прямо там, на полке с банками маринованного языка…

О чем это она? Сейчас нет времени сидеть и вспоминать бедную покойницу…

Довольно. Она скинула бальные туфли на высоких каблуках, выпрямила спину и сразу ощутила головокружение, будто кто-то стукнул ее сзади по затылку. «Нельзя терять времени», — рассудительно заметила она самой себе. Сбросила манто, оставила его валяться на траве, а сама поднялась на ноги и прошла босиком короткое расстояние, отделявшее ее от воды. Наступать на камешки было ужасно больно, но больно словно бы издалека, словно не ей, а кому-то постороннему.

Вода в озере холодная, но не холоднее, чем бывала раньше, прошлыми сентябрями, во время других ночных купаний. Дно здесь круто уходит в глубину. Шаг — и она в воде по щиколотку. Еще шаг — по колено. Многослойный кисейный подол намок и тяжело тянет вниз. Еще один шаг, и еще. Ну, вот. При следующем шаге она с головой ушла под воду. Всплыла, глотая воздух и отплевываясь. Мокрые пряди распущенных волос липли к голым плечам. Она попыталась плыть, но руки были как ватные, ноги оплел мокрый слоистый шифон. Наверное, если брыкнуть посильнее, можно было бы разорвать эти путы… только у нее не хватает энергии… у нее всегда не хватало энергии, чтобы сделать усилие. Гораздо спокойнее просто покориться воде.

Очертания гор стали смутными, но все-таки хорошо, что горы обступают ее со всех сторон.

Эта вечная ее спутница — постоянная усталость. Надо лечь и немного отдохнуть.

Она обрадовалась, увидев в вышине приветливое звездное небо. Запрокинула голову, чтобы удобнее было любоваться, еще дальше назад, еще. И черные воды сомкнулись над ее лицом.

11

Была уже половина шестого утра, когда Арчи Балмерино взглянул на часы у себя на руке, осознал, как поздно, и нехотя поднялся с кресла, в котором сидел, мирно допивая бутылку солодового виски за шутливой беседой с молодым Джейми Фергюсоном-Кромби.

Бал кончился. Куда-то подевались Изабел и все его домочадцы; гости и оркестранты разъехались по домам, шатер для танцев был пуст. Только из библиотеки еще доносились звуки магнитофона, и, заглянув туда, Арчи углядел в темноте несколько переминающихся с ноги на ногу пар, которые, похоже, просто дремали на ходу. И хозяев тоже нигде не было. Правда, из кухни доносились голоса, и Арчи хотел было сходить посмотреть, не там ли Верена, однако передумал. Пора ехать домой. А сердечную благодарность он выразит ей завтра утром в письме.

Он вышел на крыльцо, спустился по ступеням и побрел к машинам. Уже начало светать, ночное небо заметно посерело. Скоро заря. Ему пришло в голову, что он еще, пожалуй, может оказаться без транспорта. Вдруг его домашние, уезжая с бала отдельными партиями, разобрали все машины, а про Арчи забыли? Но тут он увидел одиноко стоящий посреди луга микроавтобус Изабел и удостоверился, что кто-кто, а она-то о нем помнит и заботится. Сердце его наполнила благодарность.