Малькольм Лаури - У подножия вулкана. Рассказы. Лесная тропа к роднику
— Не думаю… Нет.
— Но уж это ты запомнил бы! — Она указала на арку.
— Не знаю… Но ведь можно пойти и посмотреть.
— Иди ты. А я посижу тут и отдышусь немножко.
На истоптанной конскими копытами дорожке за аркой его обступили высокие кедры и пихты; тут было прохладней — ветерок с моря освежал воздух, а потом он увидел далеко внизу бухту, и почему-то это его подбодрило. Ниже дорожки справа виднелись конюшни, люди садились на лошадей и слезали с них, перекликались, а молодая парочка направилась вверх по склону в его сторону. «Что я должна делать?» — «Потяни за правый повод, и она сама все за тебя сделает». И это было правдой: стоит сесть на лошадь, и она сама все за тебя сделает — даже сбросит тебя. Сердиться на место, где можно взять напрокат лошадь, было трудно, как и увидеть в школе верховой езды симптом современности. Они с Примроуз постоянно говорили о том, чтобы вместе ездить верхом, хотя ни разу так и не собрались этого сделать. А насколько лучше было бы истратить эти деньги тут, с ней… ну, смотреть больше незачем — он твердо знал, что в прошлое воскресенье тут не был; и он пошел назад.
— Ведь Гринслейд, кажется, живет теперь здесь… где-то в Уайтклиффе, — сказала Примроуз, когда он вернулся к арке.
— Как будто… Да.
— Так отыщем его. Он наверняка знает, где это.
— Нет! — сказал Сигбьерн. — Нет. Я сам его найду. Бога ради! Или вернемся к таксисту. Ну, идем.
— Но Гринслейд же был с тобой! Он, конечно, знает…
— Нет! — Сигбьерн в отчаянии посмотрел на уходящий вниз склон. — Ты ведь сама сказала, что нет. Ты сказала, что предпочтешь отправиться прямо в ад, лишь бы больше не видеть Гринслейда.
— Гнусный тип.
— Тявкает о благах цивилизации. Как легко говорить о благах цивилизации людям, которые и понятия не имеют о куда большем благе — вообще с ней не соприкасаться!
На полпути вниз по склону Примроуз неожиданно взяла его за локоть.
— Сигбьерн, посмотри… вон там! Эти птички со светлыми полосками на хвосте.
— Полевые воробьи?
— Нет. У них меньше белого. Как же они называются?
— Коньки. Какой-то вид коньков. Горные коньки, — сказал Сигбьерн, когда птички опустились на ольху рядом с дорогой. — Ага! Видишь, как они дергают хвостиками?
— Какой ты умный… — Примроуз крепко прижала его локоть к своему боку. — И мужественный. Ты просто замечательный. Я знаю, как тебе это противно.
— Спасибо. И ты тоже ничего себе. Но все это сделать очень непросто. И я не понимаю, зачем я это делаю.
— Но ты же сказал, что хочешь начать заново, ты сказал, что это будет…
— Да, сказал. И говорю.
«Посмо-З-К». Напротив этого дома, немного подальше, вправо уходила узкая дорога с глубокими колеями, и Сигбьерн снова остановился; дорога не производила впечатления знакомой, но у него возникло ощущение, что то место находится именно в этом направлении. У слияния дорог воздвигался каменный дом. Фундамент был закончен, стены частично сложены, зияющие оконные проемы уже приняли прямоугольную или овальную форму, и внутри этого полупостроенного дома стояли трое — муж, жена и маленький мальчик лет семи-восьми. Они его осматривали и теперь, облокотившись на подоконник, указывали на будущую крышу, и в выражении их лиц, в каждом их жесте была такая надежда, волнение и радость, что Сигбьерн отвернулся: даже если этот дом обречен носить название «Приют друзей», нехорошо было смотреть на них вот так, каким бы гнусным ни было их жуткое гнездо.
Он ускорил шаги, но дорога резко повернула, и он сразу остановился при виде трех домов, перед которыми как будто стоял полицейский — или, во всяком случае, мужчина в легкой рубашке, но с синей, как у полицейского, фуражкой на голове. Сигбьерн почти бегом кинулся назад, туда, где за углом задержалась Примроуз, разглядывая еще один златоцвет.
— По-моему, идти надо туда, но там стоит полицейский…
— Полицейский? Где?
Примроуз прошла за угол, потом повернулась и поманила его к себе. Полицейский оказался таксистом. Но не «их» таксистом. Незнакомым. Возможно, из города. Но если не полицейский, то почему таксист — здесь, в этом месте, и почему вон те неизвестные люди стоят открыто и невиновато и так умышленно не смотрят… впрочем, нет — таксист просто опекал двух пожилых женщин, которые смотрели на Сигбьерна с излишним любопытством… во всяком случае такое возникало впечатление, и он снова торопливо зашагал мимо трех домов и принялся взбираться еще на один холм, уходивший за пределы видимости. Однако на вершине этого холма дорога повернула к шоссе и — о господи! — впереди возник еще один длинный-длинный крутой холм.
— Не пойду! Я не пойду, — сказала Примроуз и топнула ногой. — Если бы мы поехали в такси, то давно были бы уже там и сейчас все уже было бы позади. Я не…
— Ну, пожалуйста, Примроуз! Пожалуйста, не сердись. Собственно говоря, я уверен, что это уже совсем рядом, — завопил Сигбьерн ласковым шепотом. — Вот посмотри, наверное, тот…
— Я не…
— Черт, ты же сказала, что не хочешь видеть Гринслейда. И я делаю все, что могу. И по-моему, вон он, этот дом.
Он и вправду мог быть тем домом. Сигбьерн торопливо пошел дальше и остановился на углу, где еще три дома образовывали тупичок. Вот же он… или не он? Дом на ближнем к ним углу, с высокой крышей, деревянный дом, который не мешало бы покрасить, с голым замусоренным двором, где черный котенок и щенок играли друг с другом, а маленькая девочка, игравшая с пилой, уставилась на них, тараща глаза.
— Ну, он или не он? — Примроуз догнала его, поджав губы, бледная.
— Шшш! Ты во что бы то ни стало хотела пойти со мной и теперь могла бы по крайней мере…
— Что?!
— Ну, бога ради, Примроуз!
— Да, ведь ничего подобного! Ведь ты же сам упрашивал меня пойти с тобой, Сигбьерн…
Сигбьерн, весь кипя от невыносимого раздражения, уязвленный собственным несправедливым и безосновательным выпадом против Примроуз, бросил по сторонам последний отчаянный взгляд, кинулся к двери и начал громко стучать.
— Может быть, попробовать черный ход? — немного погодя посоветовала Примроуз.
Задняя дверь была полуотворена, и они увидели за ней грязную темную кухню с грязной посудой, черствыми корками и объедками на полу и в раковине. Во всю мочь гремело радио. Сигбьерн снова постучал. У чайника, стоявшего на плите, был обманчивый вид неряшливого простодушия, и, хотя кухня казалась знакомой, он все-таки не чувствовал полной уверенности. А если Эл… — Эл ли?.. — не выйдет на стук, как он объяснит, кто ему нужен? Вытащив из кармана письмо, он снова допытался разобрать подпись. «Дорогой Сигбьерн! Вы спрашивали, как вам переслать мне эти 26 долларов. Ваша жена тогда утром так на меня давила, чтобы я поскорей ушел, что я забыл оставить вам мой адрес. Так вот он. Искренне ваш Ф. Лэндри (Лэндог? Пэнуск?) п/о 32, Дарк-Росслин». По-видимому, и он ощутил то же давление, во всяком случае он отошел от двери с намерением вернуться к парадному входу.
Примроуз внезапно взяла его под руку и поцеловала в щеку.
— Ну же, Сиг, милый! Все скоро будет уже позади, храбренький мой.
Он глубоко вздохнул и снова постучал — на этот раз громко. Где-то в комнатах кто-то выключил радиоприемник и раздались шаги. Сигбьерн обернулся.
— Ты обещала! — прошептал он. — Ты обещала быть милой… и выпить с ним, если он предложит.
Теперь в кухню кто-то вошел — мужчина, Эл, мускулистый коротышка с растрепанными волосами, в неглаженых брюках с подтяжками поверх засаленной рубашки; носы его башмаков загибались кверху, одна подметка прохудилась. Сигбьерн почувствовал, что Примроуз позади него вся подобралась, воспринимая в мельчайших подробностях дряблый жирный рот, гнилые зубы и косящие глаза.
— Привет, — сказал Сигбьерн.
— Привет! Заходите. — Он распахнул дверь, и они друг за другом вошли в замызганную кухню, где Примроуз тихо села на стул, а Сигбьерн встал возле раковины. — В доме хоть шаром покати, — говорил мужчина, — но Эл может раздобыть для вас бутылочку.
Сигбьерн, полагавший, что этот мужчина и есть Эл, растерялся, а маяк, путеводный свет возможности выпить у бутлегера, сиявший перед ним всю дорогу, сразу померк. Он вспомнил ничего не сулящую, почти пустую бутылку там, дома, и поглядел на Примроуз, но она пристально смотрела в открытую дверь, и ее четкий холодный профиль и стеклянно-вежливая улыбка никак его не обнадежили.
— Я пришел заплатить то, что остался вам должен за прошлое воскресенье, — сказал Сигбьерн. — Я получил ваше письмо.
— А? Я это дело бросил. Ну, скажем, на время. С прошлого воскресенья. Спешки-то никакой нет. Вы могли бы прислать чек или еще как-нибудь.
— Я вам действительно должен двадцать шесть долларов?
— Точно. Здесь в прошлое воскресенье было выпито восемь бутылок джина. Я раньше никогда не позволял пить у себя. Я вас все уговаривал уйти, но тут явились эти самые индейцы.
