Малькольм Лаури - У подножия вулкана. Рассказы. Лесная тропа к роднику
Тревога Сигбьерна теперь сместилась — так как Примроуз некоторое время чинно шла впереди него (хотя каждый раз, когда мимо проносилась машина, он сам чуть не спрыгивал в канаву) — и сосредоточилась на их цели в Дарк-Росслине. Он не очень надеялся, что сможет отыскать ее в лабиринте дорог, плутающих по склону холма на краю города, сомневался, сумеет ли снова узнать дом в тумане плачевных воспоминаний о предыдущем воскресенье, и, все еще ощущая в правом боку боль от падения в черных лесах, вдруг сильно вспотел. Ему очень хотелось снять рубашку, он знал, что стоит ему только сказать об этом вслух, и Примроуз весело откликнется: «Ну, так снимай, что же ты?» — но почему-то сделать это здесь, на шоссе, он не мог.
Они прошли мимо конторы компании «Росслиновский Парк — земельные участки и застройки» — Росслиновский Парк. Справки. Живописные участки. Гарантированы ссуды из государственного строительного фонда. Оплата полностью или в рассрочку; мимо уродливой вырубки — голая, истерзанная, безобразная земля, исчерченная пыльными дорогами, усеянная новыми безобразными домами там, где всего два-три года назад безмятежно красовался лес, который они любили.
«Осторожно, дорожные работы!» — гласила надпись. «Неукрепленные обочины», «Проход запрещен», «Частная собственность»: шоссе здесь было до середины разрыто, и траншеи там, где был ручей и цвели все цветы лесной весны, заполнялись трубами, которые несли воду, и все коммерческие удобства, и сантехнику цивилизации в их некогда дикий и уединенный приют. Здесь на особенно свирепой вырубке, поросшей редким репейником и огромными одуванчиками, они увидели своих чижей, выклевывавших семена репейника, и остановились. В стайке была и какая-то новая птичка, похожая на маленького желто-черного воробышка, и Примроуз снова бросилась через шоссе, поглядывая то на птиц, то на Сигбьерна, который пошел за ней.
— Смотри! Сосновый соболек!
— Собольки — это такие крысы.
— Да. Но есть еще и птицы…
— Наверное, корольки?
— Ну, конечно. Но что он делает тут, на побережье? Они ведь живут в горах. Какая прелесть!
Королек упорхнул, и они пошли дальше мимо теперь уже, слава богу, последних участков омерзительного Росслиновского Парка и маленького нового «кафе-бара» — Сигбьерн посмотрел на него с бесконечной ненавистью, так как было воскресенье, а впрочем, все равно заказать можно было бы только кока-колу или лимонад, — мимо большой новой школы, гигантского бетонного бруска мнемонических мук, и добрались до отрезка сравнительно не испорченной дороги. Но что он, собственно, подразумевает под «относительно не испорченной»? И ужас — вполне ли он обоснован? Канада ведь — слишком большая страна, чтобы ее можно было так просто испортить. Но ее легенды, почти вся значимая и героическая часть ее истории была историей порчи в той или иной форме. Однако человек не птица и не дикий зверь, в каких бы глухих дебрях он ни обитал. Покорение этих дебрей на деле или в мыслях было частью процесса его внутреннего самоопределения. Старинная беда, вновь обернувшаяся правдой: прогресс оказался врагом, он не делал человека ни счастливее, ни увереннее. Губить и опошлять стало привычкой. И не то чтобы (хотя они и обрели какое-то подобие покоя, какое-то подобие рая, которого теперь снова лишались) они вполне сознательно искали покоя. Тем не менее он невольно вспоминал о зеленой прелести их погибшего леса и т. д. и т. п. — все эти враждующие штампы назойливо закружились в его мозгу, когда он последовал за Примроуз, которая нашла бочажок, еще хранивший воду ручья, и там, укрытые от летней пыли и жары, над влажным изумрудным мхом, густо голубели незабудки, а возле росла вероника.
Но Сигбьерн не мог спуститься и нарвать их для нее, он не мог даже вспомнить названия, хотя веронику он первым нашел в июне и опознал. Сейчас не надо их рвать, сказала Примроуз, они все завянут даже раньше, чем они доберутся до Дарк-Росслина; вот на обратном пути… И тут она увидела златоцвет, — он рос в гуще жемчужных бессмертников, первый златоцвет в этом году. Его они тоже сорвут на обратном пути.
— Я все больше и больше сомневаюсь… — сказал он.
— В чем?
— Что я сумею найти этот дом.
— Но я же позвонила сегодня утром таксисту. Ты ведь сам мне велел. Я сказала, что мы зайдем к нему днем. Он же знает, где это?
— Я не выдержу, — сказал Сигбьерн. — Эта его многозначительная усмешечка… — добавил он.
— Вон его дом, милый. Пойдем, и скоро все будет уже позади.
— Кроме того, мне хотелось бы сэкономить деньги.
— Сэкономить?!
— Не сердись. Я убежден, что сумею его отыскать, — сказал Сигбьерн, останавливаясь на перекрестке. — По-моему, он там — выше по склону и налево.
— Ну… а далеко это? — спросила Примроуз с сомнением в голосе.
— Не очень. Ну… может быть, расстояние и порядочное, но ведь, если мы не найдем дома, всегда можно вернуться и поехать на такси.
Примроуз постояла в нерешительности, потом взяла его под руку, и они свернули на боковую дорогу. Дорога была грунтовая и пыльная, но, во всяком случае, теперь они избавились от непрерывного потока машин и от таксиста, а потому Сигбьерна немного отпустило и он даже почувствовал что-то вроде надежды. Однако даже такое вторжение таксиста расстроило его и смутило. Зачем он вообще попросил Примроуз позвонить таксисту? Должно быть, вспомнил он о нем в связи с прошлым воскресеньем, но какое отношение имел он к цели их прогулки, оставалось неясным. Тем не менее, он был достаточно твердо уверен в существовании какого-то отношения и счел, что Примроуз следует позвонить. А впрочем, он просто мог думать, что не сумеет проделать весь этот путь пешком.
Дорога сначала недолго спускалась к морю, затем повернула вправо, потом влево, а теперь перед ними высился длинный крутой холм. Сигбьерн глядел на него с тоскливой растерянностью, потому что холм казался совсем незнакомым. Неужели он действительно шел здесь тогда? А может быть, следовало свернуть влево, как предлагала Примроуз? Он колебался, прислушиваясь к отдаленному шуму шоссе: клаксоны пели, как оркестр губных гармоник.
— Нет, я уверен, что это та дорога. Пошли! — сказал Сигбьерн, и они принялись упрямо взбираться на холм. Теперь, когда снующие машины остались позади, на них со всех сторон ринулось убогое безумие предместий: приплюснутые, безобразные дома, расчищенные участки, жалкие, голые, оставленные без единого дерева — без тени, без уединенности, без красоты — или же загроможденные полусожженными вывороченными пнями и мусором. «Перекур», «Дело в шляпе», «Приют друзей» (снова!), «Ваш приют», «Гнездышко» и венчающий все шедевр — «Тетушка Рада». Но за каждым из этих буржуазных ужасов еще высился темный лес, выжидая — как хотелось бы верить! — часа мести.
Они медленно взбирались на холм, и теперь Сигбьерн начал потеть по-настоящему, потому что тут стояла жара, душная и влажная — воздух казался загустевшим, и его трудно было вдыхать, и у него снова разболелся бок. Он тревожно оглянулся на Примроуз, которая сняла свою алую вельветовую куртку и, хмурясь, дышала тяжело и хрипло — она любила пешие прогулки, но взбираться по склонам терпеть не могла и теперь сознательно давала ему это почувствовать. Сигбьерн продолжал идти, но он уже убедился, что она была права: дорога повернула от Дарк-Росслина и вела теперь назад, к их дому. Но, правда, на самом повороте слева изгибалась деревенская деревянная арка с надписью: «Курорт Уайтклифф, школа верховой езды, суточный и почасовой прокат лошадей. Буфет».
Сигбьерн расстроенно подождал Примроуз.
— Ну, — спросила она, — ты был тогда в Уайтклиффе?
— Не думаю… Нет.
— Но уж это ты запомнил бы! — Она указала на арку.
— Не знаю… Но ведь можно пойти и посмотреть.
— Иди ты. А я посижу тут и отдышусь немножко.
На истоптанной конскими копытами дорожке за аркой его обступили высокие кедры и пихты; тут было прохладней — ветерок с моря освежал воздух, а потом он увидел далеко внизу бухту, и почему-то это его подбодрило. Ниже дорожки справа виднелись конюшни, люди садились на лошадей и слезали с них, перекликались, а молодая парочка направилась вверх по склону в его сторону. «Что я должна делать?» — «Потяни за правый повод, и она сама все за тебя сделает». И это было правдой: стоит сесть на лошадь, и она сама все за тебя сделает — даже сбросит тебя. Сердиться на место, где можно взять напрокат лошадь, было трудно, как и увидеть в школе верховой езды симптом современности. Они с Примроуз постоянно говорили о том, чтобы вместе ездить верхом, хотя ни разу так и не собрались этого сделать. А насколько лучше было бы истратить эти деньги тут, с ней… ну, смотреть больше незачем — он твердо знал, что в прошлое воскресенье тут не был; и он пошел назад.
— Ведь Гринслейд, кажется, живет теперь здесь… где-то в Уайтклиффе, — сказала Примроуз, когда он вернулся к арке.
