Вадим Белоцерковский - ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО
Другое дело, что «проглотив их крючок», дав согласие на сотрудничество, порядочный человек, оказавшись за границей, должен полностью уходить из политической жизни. В идеале — заявив о причине такого ухода.
Тут пора отметить, что российская эмиграция последней волны (с 1970 года), была, как никакая другая эмиграция из соцстран, нашпигована людьми, засланными, завербованными или зашантажированными КГБ. Если из Венгрии, ЧССР и Польши после известных там событий люди бежали в большинстве случаев еще до перекрытия границ, т. е. без всякого контроля со стороны «органов», то люди, эмигрирующие из СССР, все проходили через ОВИР (тогда филиал КГБ), и, разумеется, крупную рыбу, людей известных и с положением, будь то диссиденты или ученые, сотрудники Комитета «насаживали на крючок» при любой возможности и зацепке. Я, слава Богу, не был крупной рыбой, и то «генерал Карпов» подумывал, видимо, о каком-то шантаже по отношению ко мне. В одной из статей Ричард Пайпс (историк, советолог, советник президента Картера по России), опираясь на данные ЦРУ, писал, что русская эмиграция — наиболее инфильтрированная (агентами КГБ) среди всех эмиграций соцстран.
И самое печальное здесь то, что мне известен только один случай, когда российский политэмигрант печатно заявил, что перед выездом из СССР он дал в КГБ подписку о сотрудничестве и потому не считает себя вправе участвовать в политической жизни эмиграции. Этим человеком был известный в прошлом диссидент Владимир Ковалев, сын Сергея Адамовича Ковалева. Владимир Ковалев объяснил в своем заявлении, что дал подписку в обмен на освобождение из заключения жены, очень активной в прошлом диссидентки Татьяны Осиповой. После этого заявления они полностью ушли из политической жизни. Глубокое уважение вызывает их поведение.
Знаю я и случай другого рода. В Москве я дружил с профессором Давидом Азбелем, видным активистом еврейской эмиграции. Он эмигрировал после меня. Через какое-то время мы встретились с ним на Западе, и он однажды сказал мне, что перед выездом из СССР его вызывали в КГБ и потребовали дать расписку о сотрудничестве как условие получения разрешения на эмиграцию. «Я подписал им эту бумажку и забыл о ней, как только пересек границу!»
— сказал он мне. Но дело-то в том, что в КГБ об этом не всегда забывали! И, между прочим, я имею основание предполагать, что не забыли и в случае профессора Азбеля.
На перемену моего отношения к поведению иных видных эмигрантов, таких как Максимов и Эткинд, повлияло и еще одно событие. Несколько лет тому назад моя внучка от старшего сына, живущая в Москве, вышла замуж за киевского хлопца. Я вскоре пригласил молодых приехать в Мюнхен, и при первой же встрече муж внучки сообщил мне нечто! Во-первых, что его отец в советское время был крупным чином в КГБ Украины, во-вторых, работал в подразделении по борьбе с «вражескими радиоголосами». В его случае — это украинское вещание «Свободы». И, в-третьих, что отец моего зятя, узнав, с кем он породнился, очень развеселился и сказал, что хотя он «боролся» против украинского вещания, но знал имя Белоцерковского, так как оно «очень высоко стояло в центральном аппарате Комитета» среди «вражеских» имен.
Я об этом догадывался, но такое подтверждение было для меня большим подарком. Уважение врагов дорогого стоит! Чтобы понять причины такого уважения, надо посмотреть на мою деятельность на Западе глазами людей с Лубянки: пропаганда опасных идей, тесное сотрудничество с ненавистными лидерами Пражской весны, активное противостояние креатуре КГБ на «Свободе» и вот еще усилия по созданию в эмиграции печатного органа левой ориентации, самой неудобной для режима, при поддержке Белля, Грасса и Социнтерна. Есть от чего забеспокоиться!
Письмо старого анархиста
Еще до выхода «Демократических альтернатив» я получил один особый отклик на мои публикации, который поразил меня и своим тоном и содержанием. Получил письмо из США от некоего Юлиана Степановича Карпика. Приведу его и два последующих письма полностью: они того заслуживают.
«Многоуважаемый г. Белоцерковский!
От Ваших статей, печатающихся на страницах «Нового Русского Слова», веет чем-то знакомым. Хотелось бы установить с Вами переписку и кое о чем побеседовать. Не имея Вашего адреса — посылаю это письмо через редакцию газеты.
Я — последователь Кропоткина. Мои статьи тоже иногда печатаются на страницах «Нового Русского Слова». Теперь они весьма редко появляются, но когда-то появлялись чаще. Подпись под статьями — Полещук. Это — мой псевдоним. Настоящее мое имя — Карпик Юлиан Степанович. Родился и вырос в бывшей Гродненской губернии. В Америке с 1912 года.
С совершенным почтением
Ю. Карпик».
Я, конечно, написал ему и послал экземпляр сборника. В ответном письме от 1 января 1977 года Карпик писал:
«Уважаемый друг Белоцерковский,
Сборник я получил 30 декабря, а письмо — вчера, 31 декабря. За все это сердечно благодарю. Очень рад, что не отвернулись от старика.
Я готов с Вами кооперировать и помогать Вам всем, чем только могу. Несмотря на свой преклонный возраст — 83-й годик уже бежит — я все еще могу стучать на машинке. Могу и материально помогать — конечно, по силе возможности, как выражались когда-то в наших организациях. Хотя в Соединенных Штатах я почти 65 лет, но миллионером за такой длинный срок не стал. Продолжаю пребывать на положении обыкновенного пенсионера. Получаю каждый месяц, третьего числа, пенсионный чек. Пенсия не ахти какая, но на жизнь хватает, и при умелом обращении и на хорошее дело можно выкроить несколько долларов. «Жен заложим, а постоим...»
Все это я к тому, чтобы Вы не обижались, если моя лепта окажется слишком скромной. Одна библейская женщина всего лишь несколько лепешек положила на жертвенник (вероятно, не очень-то вкусных), но ее жертва оказалась лучше других. К сожалению, я не пекарь, не умею печь лепешки, но несколько долларов время от времени могу достать из своего дырявого пролетарского кармана. Сообщите только, как выписывать чеки — на Ваше имя или же на имя сборника или какой-нибудь группы.
Думаю, что Вам известно, что появляющиеся время от времени в печати статьи за подписью Ю. Полещук — мои статьи. Из этих статей Вы видите, что я больше всего пишу о жизни самой старой русской эмиграции в Америке (дореволюционной) и о жизни в полесских деревнях. О другом я не могу писать. Если напишу о другом, то не напечатают. Да и из вышеуказанного «жанра» не все печатают. Причина — мои анархические убеждения. Если Вы не боитесь моих убеждений, я могу написать нечто такое, что может показаться чудом. Подумайте сами... В начале этого столетия крестьянская молодежь из западных губерний валом валила в Америку на заработки. И это было как раз в то время, когда Россия, по утверждениям монархистов, гигантскими шагами шагала вперед. Все, мол, развивалось — и торговля, и промышленность, и земледелие, а население западных губерний вынуждено было оставлять развивающуюся страну и ехать в Америку на заработки! В Либаве, где ехавшие садились на пароход, нельзя было пройти — так много бродило по улицам ехавших в Америку. Защитники батюшки-царя почему-то об этом помалкивают. ...
Но оставим это. Приехавшие в Америку, кроме выносливых мускулов, ничего не имели. В мыслях этих людей было только одно: побольше заработать денег, и с этими деньгами вернуться в родные деревни. Культурной жизнью никто из них не интересовался. Если оказывались часы досуга, то их проводили в кабаке.
И вот, когда в России произошла революция, то эти простые деревенские люди создали нечто такое, чего некоторые с образованием не могли создать. Возникла многотиражная анархическая пресса на русском языке. Выходило две газеты — одна еженедельная, а другая ежедневная. Выходил также толстый ежемесячник. На книжный рынок чуть ли не каждый месяц выпускались новые книги. В газетах никаких платных объявлений не было. Все расходы покрывались подпиской и выручкой от продажи на стендах. Правительство обратило на это внимание, и 7 ноября 1919 года на анархические организации были сделаны набеги. Типографию разгромили, книги порвали, многих арестовали и депортировали в СССР. Русское анархическое движение, однако, не было убито. Появились другие газеты и журналы и анархическая пресса на русском языке продолжала существовать еще десятки лет. И все это были труды простых деревенских людей. А какой порядок был в организациях?.. Никто из членов организаций не пил, никто не курил, никто не сквернословил. Только читали, только учились, только мечтали о том, как они на необъятных просторах России будут жить в свободной коммуне. Этого не случилось — не по вине этих людей. Так что если кто говорит, что люди не могут жить без поводырей — не верьте ему, мой друг. Русские люди в Америке показали, что можно жить и без поводырей. Желаю Вам всего наилучшего.
