Элис Петерсон - Спустя десять счастливых лет
– Ой, Анни, там все так сложно…
– Он твой бывший? В смысле, если он бывший…
– Нет. Не бывший, то есть…
– …Господи, тогда, конечно, будет странно, если вы с ним встретитесь! Я вот не поддерживаю связь ни с кем из бывших. Фу!
– Не был он моим парнем, и близко ничего такого. Жили в одном доме во время учебы в универе, и все.
– Ага, а потом что стряслось? Ты сказала, что все сложно.
Я замечаю, что Эдоардо прислушивается, и прошу Анни перебраться за столик. Тогда я смогу рассказать всю историю. Ну, или хотя бы ее часть.
Мы располагаемся в углу ресторанчика, заказываем по куску пирога с беконом и шпинатом, а также по овощному салату.
Во время рассказа про Олли и как я оказалась у родителей Анни не произносит ни звука. Не думаю, что она часто вот так затыкается.
– Жесть, – наконец выдает она, отодвигая тарелку, хотя съела лишь половину порции. – Даже не знаю, что сказать, Бекка. – Она берет меня за руку. – Ты как? Держишься?
– Мне повезло, – отвечаю я, твердо намеренная сдержать слезы. – Родители меня поддерживают, и сестра живет неподалеку, так что хоть поближе познакомлюсь с ее близнецами и…
– Но сама-то ты как? – снова спрашивает Анни, замечая слезы в моих глазах.
Вспоминаю про УЗИ, голос Олли, вчерашний день. Никто мне не поверит.
– Одиноко.
– Познакомились мы в университете. Потом он стал учителем музыки. Он был такой талантливый, легко находил общий язык с детьми.
Я сохранила письма от учеников Олли. Барнаби, лучший из них, который играл на похоронах, нарисовал слоника, а вдоль хобота написал: «Я никогда не зобуду Олли. Он был очень асобеным».
– Хотя настоящей страстью Олли стало писательство.
– Он что-нибудь издал?
Представляю Олли за его рабочим столом, тихую музыку. Эта рукопись станет прорывом, говорил он. «Ты снова сможешь писать картины, Бекка, и мы съедем из этой конуры. Гарантирую», – уговаривал он меня поверить в него.
– Как раз собирался отправить…
Я замираю, заметив Джо. Он пересекает ресторан, направляясь к бару все той же уверенной походкой.
– Бекка? – окликает меня Анни.
Джо бросает взгляд на наш столик, на меня. Я улыбаюсь, и на мгновение мне кажется, что он узнал меня. Сейчас, вот-вот подойдет… Но его лицо вновь каменеет, и он уходит. Анни разворачивается, пытаясь понять, что меня отвлекло.
– Он тебя увидел? – спрашивает она.
Я уверена, что увидел, но Анни возражает: нет, мол, он слишком погружен в свои мысли, и «Давай признаем, Бекка, уж тебя-то он никак не ожидает увидеть здесь спустя десять лет. Он может вообще тебя не узнать».
Но ведь сама Анни меня узнала. За прошедшие десять лет я почти не изменилась. Я все еще пять футов семь дюймов ростом[3], каштановые волосы остались практически прежними, только стали чуть короче – немного ниже плеч. Кожа светлая, глаза синие, рот широкий, зубы почти ровные, спасибо жестокому ортодонту, даже ямочка на правой щеке до сих пор есть. Раньше их было две, а теперь только одна. Отец говорил, что я пожадничала и мне надо поделиться ямочками с другими красивыми девочками.
Я думаю, Джо все-таки меня увидел. И прошел мимо.
Звонит телефон.
– Прости, Анни, наверное… сестра.
Пиппа интересуется, не смогу ли я вечером посидеть с детьми. Тодд рано прилетает из Нью-Йорка и хочет сводить ее на ужин. Когда я заканчиваю разговор, Анни спрашивает, все ли у меня в порядке:
– Ты волнуешься, как сказать Джо про Олли?
Да. Он меня проигнорировал!
– Я так облажалась…
Нижняя губа начинает дрожать. Я думаю про Джо, про нашу размолвку и как я вела себя по отношению к нему. Про Бристоль, как мы все были юны, как нас всех ждало радужное будущее. Вспоминаю полуночный разговор после новогодней вечеринки у Китти о том, что мы будем делать через десять лет…
– Иногда я дико злюсь на Олли, Анни. Я умоляла его продать этот байк. Почему я его не остановила?..
– Слушай, ты не виновата.
Я обхватываю голову ладонями.
– Мне тридцать один год, а у меня ничего нет. Ни шиша! Не знаю, почему я здесь, что делаю… – Замолкаю, не уверенная, продолжать ли, но внутри что-то срывается. – Чувствую себя бесполезной и в ужасе, что буду с ребенком одна. А еще я злюсь, да я буквально в ярости, что Олли довел меня до этого… Зачем он рисковал? Почему в тот день был таким рассеянным?.. И я скучаю, господи, я так скучаю без него! Все так…
– Чертовски нечестно?
– Чертовски нечестно, – соглашаюсь я с облегчением.
– Ты, наверное, думаешь, что у меня-то жизнь сказочная, – говорит Анни, когда мы обсудили, почему у некоторых людей все получается без сучка без задоринки.
«Как у моей сестры», – заявила я, стараясь не выдать зависть.
– И наверняка ты думаешь, что я любимица судьбы, – продолжает Анни. – Такая красивая и талантливая…
– Ну, так и есть.
Напоминаю, как Анни повезло сыграть девицу Мариан в школьной постановке, потому что именно ей достался поцелуй Ника Паркера, который был Робином Гудом.
– А теперь не торопись. Я тебе все по полочкам разложу. Готова? – Анни решительно устраивает локти на столе. – Для начала, я замужем за стоматологом…
Не знаю почему, но мне смешно.
– Ой.
– Именно. В постели он меня спрашивает, использовала ли я зубную нить после того, как почистила зубы. Ничего более увлекательного у нас в постели обычно не происходит. А когда Риччи поиграет в футбол, вонь от его носков, наверное, аж в Австралии можно почуять.
Я улыбаюсь. Почему-то мне не верится, что Анни несчастлива с Риччи, но мне все равно охота послушать дальше.
– Мой прекрасный магазинчик вот-вот вылетит в трубу. Постоянно чувствую себя виноватой, что не провожу достаточно времени с детьми, что я работающая мать, поэтому я, по ходу, и там, и тут облажалась! Иногда мне хочется просто убежать с криками в закат.
– Неплохо, Анни, но со мной ты по-прежнему не сравнишься, – замечаю я.
– У меня даже редко выдается свободная минутка, чтобы расчесаться. И кстати о волосах, мои, наверно, самые капризные в этом чертовом мире, – указывает она на светлые кудри, которые явно живут своей жизнью.
Мы смеемся.
– Все равно не сравнишься, – говорю я уже со слезами на глазах.
– Ладно, хотя бы попыталась, а? – Анни протягивает мне носовой платочек. – Слушай, Бекка, все наладится. Ты справишься, ты… Да, это все ужасно, но надо что-то делать. У тебя ребенок. Ребенок Олли.
Эдоардо с парой официантов протирают столы. После обеденного времени ресторан кажется тихим. Анни пришлось уйти; мы договорились поддерживать связь. Я пролистываю брошюру о вине, бросаю взгляд на фотографию Джо на первой страничке.
– Он уехал, Бекка, – сказал Олли, когда вернулся в Бристоль из Флоренции, где три недели пробыл у меня. Я оставила универ и отправилась на год в Италию изучать искусство. – Я знал, что он переживает, что он боится учиться еще курс, когда мы все уже свалим, но не думал, что он вот так уедет из страны и ничего мне не скажет! – В его голосе звучала боль. – У меня нет номера его родителей, а у тебя? Кажется, у него мать болеет… Он тебе не звонил?
– Нет, – ответила я, сбитая с толку. – Я месяцами с ним не разговаривала.
Снова разглядываю фотографию. Джо заметно округлился за эти годы. Скулы уже не такие подчеркнутые, да и в темных волосах виднеются седые прядки. А глаза все те же, цвета стали. Читаю брошюру: «После вводного дегустационного курса в «Мезо Джо» вы сможете поразить друзей своими знаниями основных сортов винограда…»
Бросаю взгляд на ступеньки, и стоит мне подумать, что ученики Джо там уже часами упиваются, как эти самые ученики начинают по одному подниматься из подвальчика. Причем некоторые шагают ровнее, чем другие.
Во рту пересыхает.
– Может, еще мятного чаю? – спрашивает Эдоардо, вытирая соседний столик.
Но вот чего я реально хочу, так это чистого джина.
Джо идет к барной стойке. Он явно взволнован, куда-то спешит. Может, он и правда не увидел меня раньше.
– Я пошел, – говорит Джо.
Эдоардо кивает.
– Как ваш отец?
– Не очень. Звонила Мэвис, сказала, что он пытался в гостиной в гольф играть.
«Бекка, подойди, – оживляется голос в моей голове. – Узнай, почему он исчез…»
– Боится, что он разобьет окно, – продолжает Джо, подходя к двери.
Давай, Бекка. Шевелись. Все это похоже на страшный аукцион, где я должна делать ставки, а я лишь сжимаю табличку, застыв на месте.
Джо уже у двери. И вряд ли повернется.
– Скоро буду…
«Бекка, заговори уже!» – не унимается голос внутри меня.
– Джо? – зову я за мгновение до стука молоточка.
Сердце колотится как бешеное. Я шагаю к Джо, по-прежнему не уверенная, узнал ли он меня. Машинально поправляю волосы. Наверное, он думает, что я тоже поправилась.
