Армандо Салинас - За годом год

— Ой, Аугусто, говори, пожалуйста, потише. Эти стены из папиросной бумаги, поди узнай, кто за ними, — предупредила Элена, обращаясь к мужу.

— Вчера у нас в мастерской двоих забрали.

— Ты кого-нибудь видел?

— Нет, еще рано. Пока надо переждать.

Энрике смотрел на друга, на его жену, Элену. В соседней комнате громко посапывал во сне один из сыновей Аугусто.

— Все еще не верится, что я здесь. И не трясусь от страха.

— Если кто спросит про Энрике, скажешь, что это твой брат, приехал, мол, погостить немного.

Элена, кивнув головой, сказала:

— Вы, наверно, сильно устали? Я вам сейчас постелю.

— Нет, что вы. Не беспокойтесь. Я сам все сделаю.

— Ступай постели ему, — сказал Аугусто жене. — У него, видно, все кости ломит.

Ему постелили матрас у самого окна. Слышно было, как муж с женой тихо переговаривались в соседней комнате. В окно светила луна, вычерчивая на полу млечное квадратное пятно.

— Ну, как ты там, Гарсиа? — громко спросил Аугусто.

— Наверное, ему холодно, — сказала Элена. — Завтра устроим поудобней.

— Нет, мне хорошо, — ответил Энрике.

Потом, сморенный усталостью, повернулся на бок. Откуда-то доносились звуки радио.

— Если соседки пристанут с расспросами, скажешь, что это твой брат. Так будет лучше, поняла? — повторял жене Аугусто.

Педро уже не работал в пивной.

Парень, сидевший рядом с Педро, допив рюмку, сказал:

— Прошвырнемся на танцульку?

Педро смотрел в окно бара.

— Ну, прошвырнемся? — настаивал парень.

— Надо подождать Малыша, — возразил парень, стоявший у двери в заведение.

— Вот что, Лукас. Пускай этот Малыш не думает, что мы станем ждать его всю ночь напролет. Больно он нос дерет. Возомнил о себе.

Парень, стоявший у двери, поискал глазами взгляд Педро.

— Подождем еще чуток, — отозвался тот.

После слов Педро парень отошел от двери и приблизился к стойке, где стоял радиоприемник.

— А ну включи-ка машинку, хочу послушать музыку.

Буфетчик включил радио.

— Когда у вас будет кофе или сахар, я куплю, — сказал он.

— А сколько дашь?

— Кофе — по сорок дуро, как в прошлый раз.

— С прошлого раза подорожало, — сказал Педро со своего места.

— Могли бы позвонить Малышу по телефону.

— Зачем? Черт его знает где он шляется.

— Гуляет, наверное, со своей Долорес. Сами знаете, он не любит, когда ему мешают с ней гулять.

— Ох, уж эта парочка, сидит она у меня в печенках…

— Придурок ты, Хуан. Настоящий придурок, уж поверь мне, — перебил парня Педро.

— Ладно, согласен. Но не станем же мы торчать тут весь вечер из-за того, что Малышу и Долорес захотелось позабавиться в постели.

— Придурок и трепло. А стоит тебе увидеть Малыша, сразу в штаны наложишь.

— Ну, это еще посмотрим.

Лукас, обхватив голову руками и облокотясь на обитую жестью стойку, слушал радио. Он покачивался в такт музыке.

С улицы доносился шум трамвая, вспыхивали лучи автомобильных фар.

— Слышь, Эмилиано. Налей мне рюмку анисовой.

— Хорошей или из графина? — поинтересовался буфетчик.

— Хорошей.

— Такая по три монеты за рюмку.

— Ты давай наливай, а не болтай, сколько стоит. Не ты же будешь платить, как я понимаю.

У входа в бар остановилось такси.

— Явился, — громко сказал Педро.

— И конечно, со своей Долорес. Ну, что я говорил, мы ждем, а он развлекается!

Лукас выпрямился у стойки, Хуан перестал прогуливаться между стульями.

— Привет, — поздоровался он с вошедшим молодым парнем. — А ну-ка, Эмилиано, налей нам по рюмочке, ей и мне.

— Послушай, Малыш. От всех нас и так разит. Мы тут, пока тебя ждали, пропустили порядком.

— Ладно, это неплохо. Значит, не скучали.

— Не сердитесь, ребята. Это я виновата, что мы опоздали, — сказала девица, приехавшая с Малышом.

Малыш, закрыв глаза, спокойно осушил рюмку водки, которую поставил перед ним буфетчик. Потом лениво посмотрел в зеркало, украшавшее стену бара. В зеркале отражалась разноцветная светящаяся вывеска на противоположной стороне улицы.

— Будь я с тобой в постели, наверняка не скучал бы, ни за что не скучал бы, — шептал Хуан на ухо Долорес.

— Эй, Хуан, не выводи меня из себя. Я такое не потерплю и от отца родного. Попробуй только.

— Ладно, бросьте трепаться, и пускай он лучше расскажет о деле. Есть что-нибудь новенькое? — спросил Педро.

— За последние дни ничего. Я ходил к этому типу, как мы договорились. Он сказал, что еще несколько дней надо подождать.

— А когда он предупредит тебя?

— На следующей неделе, в понедельник. У меня с ним встреча на рынке Легаспи.

— Можно ему доверять? — спросил Лукас.

— А что ему остается делать. Я знаю про другие дела, в которых он увяз по уши.

Долорес развалилась на стуле и шершавым бортиком спичечного коробка подтачивала ногти.

— Эмилиано, дай мне апельсинового сока, — попросила она.

Короткая юбка ее задралась, обнажив голые колени. Она была без чулок.

— Эй, Малыш, одолжи мне хоть пяток дуро, а то у меня ни шиша.

Хуан мял в пальцах сигару, которой угостил его хахаль Долорес.

— Здорово. Ты меня все время подначиваешь. А как остаешься на бобах, у меня же бежишь просить.

— Ты всегда забираешь себе львиную долю.

— А как же иначе? Недаром у моего Фернандо есть ум, а вдобавок еще и друзья. А ты чего хотел? Чтобы я устраивал все дела, рисковал больше всех, а брал бы наравне со всеми? Так знай же, приятель, для каждого дела нужна голова, а она у меня имеется. И еще тебе не мешает знать: когда у старухи выпадают зубы, она питается одним супчиком. Для того чтобы грызть мясо, надо иметь клыки. Ничего, они еще у тебя вырастут.

— Ты, Малыш, больно мнишь о себе, потому что учился. Но не думай, что я дурак и сосу палец. Не надейся. Верно, я умею только читать да писать, но в том не моя вина. Я никогда не ходил в школу, как ты. Да, верно, я неуч, но далеко не дурак.

— Зато иногда здорово смахиваешь на него, — вставила Долорес.

— А ты помалкивай, — оборвал ее Малыш. — Ты же знаешь, я не люблю, когда бабы суются в мои дела. Мы сами все решим и уладим, раз и навсегда. Хорошо, Хуан, если тебе не нравится, можешь сматывать удочки, и дело с концом.

Парни пристально глядели друг на друга. Двое других ждали, что ответит Хуан. Долорес, улыбаясь, продолжала спичечным коробком точить коготки.

— Так-то, Хуан, если ты уйдешь, скатертью дорожка. Можешь, если хочешь, вернуться к прежнему, шляться по улицам, подбирать грязные бумажки и потом продавать их. А здесь командую я, и командую, потому что стою больше вас всех. Понятно? Я умею говорить с людьми, умею постоять за себя.

— Ты, Малыш, тоже был старьевщиком. Так что не дури мне голову.

Лукас и Педро посмотрели на Малыша. Он никогда не говорил им, что занимался таким низким промыслом.

Малыш долго молчал, прежде чем ответить. Наконец он заговорил, цедя слова сквозь зубы:

— Память у меня еще не отшибло, помню эти времена, потому-то я и здесь. Я решил, что лучше воровать, чем дохнуть с голоду, будто ты дерьмо, а не человек. И я наплевал на все. Мне тогда хотелось сгинуть со света, распрощаться с этой сучьей Испанией, прихватив с собой по крайней мере полмира. А теперь…

— Я согласен, — сказал вдруг Хуан.

— Так-то лучше, приятель. Посмотришь, сколько бумажек положишь себе в карман, если пойдешь со мной. А коли в один прекрасный день тебя подцепят на крючок, ну что ж, утешься тем, что жил шикарно, в свое удовольствие.

— Эх, прошвырнуться бы в Хай, потанцевать больно охота. — Лукас продолжал приплясывать у стойки, слушая радио.

— Держи пять дуро, всего за тобой будет тридцать. — Малыш (он еще не совсем успокоился) протянул банкноту Хуану.

Хуан не хотел брать деньги. Он чувствовал себя обиженным.

— Ладно, не заводись, бери. Лучше денег ничего в мире нет. За эти самые денежки у нас в Испании ухлопали миллион человек. Понял, сколько стоят эти бумажки?

— Можно бы позвать Пепу с ее подружкой, — предложил Лукас.

— В магазине их сейчас не найдешь, уже поздно, — сказала Долорес.

— В Хае полно баб.

— Из этих горяченьких, которые сон как рукой снимают.

Долорес хихикала. Малыш, обхватив ее за талию, прижимал к стойке.

— Не будь скотиной, мне же больно.

— А недавно ты совсем другое пела.

— Недавно было недавно.

— Пойдешь с нами или домой? — спросил Малыш у Долорес.

— Пойду домой.

— Поехали с нами, — предложил Малыш.

— Не могу, дома догадаются, поднимут шум. Сегодня опять приду поздно. Папаша мне такую бучу устроит. И так все время ругается, что я опаздываю к обеду.

— Скажи, что гуляла, зашла в кино.

— А, пускай говорят что хотят. Я сыта по горло их укорами, повеселиться не дают. Вот увидишь, в один прекрасный день брошу их и уйду с тобой.