Юрий Рытхэу - Полярный круг

— Что тут может быть интересного? — полюбопытствовал Кайо.

— Много! — ответила Иунэут. — Пылесос! Гудит как пурга, называется «буран». Пол натерла. Мазью, как вазелином. Видишь, как блестит?

В бытность студентом, он тоже натирал полы в общежитии. Но это делалось ногами, и работа эта была довольно тяжелой и нудной.

— А мыть посуду — одно удовольствие, — продолжала Иунэут.

Кайо снял ботинки, нашел большие разношенные шлепанцы и обследовал квартиру. Иунэут постаралась на совесть. Нигде ни пылинки. Пол матово блестел, и войлочные подошвы скользили по нему, как по льду.

— Хочешь чаю? — спросила из кухни Иунэут.

— Хочу, — ответил Кайо.

Он сел на табуретку и устало вытянул ноги под столом.

Иунэут налила чай, пододвинула мужу вазу с вареньем и достала из холодильника вчерашний торт.

— Устал ходить? — сочувственно спросила Иунэут.

— Нет, не устал, — ответил Кайо. — В метро ехал. Заходил к старой учительнице. Помнишь, я о ней тебе рассказывал?

— Которая учила английскому?.. Как она тебя встретила?

— Умерла она, — вздохнул Кайо. — Семь лет назад… Родственник ее альбом мне подарил. Вот, погляди.

Иунэут пристально разглядывала фотографии, вздыхала, иногда спрашивала.

Кайо смотрел на жену. Кажется, его опасения, что Иунэут будет чувствовать себя неловко в новом, пока еще чужом доме, были напрасны. Она держалась, как настоящая хозяйка, уверенно, с достоинством.

Ему нравилось смотреть на Иунэут, и он подумал, что она, как и он сам (поспешил он тут же заметить про себя), еще совсем молодая и выглядит гораздо моложе своих лет. А здесь, в городе, она выглядела еще моложе. Неужто кэркэр[28] так старит? Конечно, тундровое хозяйство — это не кухня с белыми кафельными стенами, с газовой плитой, да такой, что даже есть градусник и стеклянное окошечко, чтобы видеть, как печется пирог, с горячей водой и всякими приспособлениями. Половину бы всего этого в жилище оленевода, чтобы он тоже жил по-современному, по-человечески в своей тундре. Наверное, это не так уж сложно, если созданы хорошие домики для дрейфующих станций, для антарктических зимовщиков…

— Хотела бы, чтобы в тундре было, как здесь? — спросил Кайо, чувствуя что-то вроде ревности оттого, что Иунэут здесь нравилось.

— Разве это возможно? — с сомнением покачала головой Иунэут.

— А почему нет? — возразил Кайо. — Надо только как следует взяться.

Он пил чай и думал, что, может быть, он и сам виноват, что в тундре еще не все так хорошо. Ничего не просил, не требовал, не предлагал, всем был доволен. Даже иной раз подавляя желания, старался, чтобы их было как можно меньше, следуя где-то вычитанному философскому учению о счастливом человеке как о человеке с минимумом желаний.

Что значит «минимум желаний»? Это у животного самый минимум, и то не у всякого! Выходит, Кайо, не сознавая того сам, пятился назад, считая себя в то же время современным человеком?

— Вот вернемся домой и возьмемся за дело как следует! — уверенно сказал Кайо, ставя вверх дном выпитую до дна чашку. — У нас теперь есть молодая подмога — Маюнна и Алексей. Уж они-то не захотят жить в яранге!

— Не только в яранге, но даже и в Улаке им не захочется жить, — сказала Иунэут.

— Это почему?

— Разговор такой слышала, — ответила уклончиво Иунэут.

— Какой разговор? — насторожился Кайо.

— Они тут рассуждали, как будут дальше жить, — нехотя принялась рассказывать Иунэут. — Алексей собирается поступать в строительный институт, а Маюнну склоняет к тому, чтобы она сдавала экзамен в медицинский. Да тут еще Виталий Феофанович вмешался. Он ведь большой доктор. Фтизиатр называется…

Иунэут уверенно произнесла это новое слово.

— Что ж мы, — растерянно произнес Кайо, — совсем одни в тундре останемся? Они о нас даже и не думают. И родители тоже… Взяли отобрали у нас Маюнну — а нам ничего! Как же так? Несправедливо!

Горячая обида захлестнула сердце Кайо, затмила свет. Обидно не то, что Маюнна и Алексей решили остаться в Ленинграде, а то, что все это обсуждалось за спиной Кайо, словно он сторонний.

Что же получается? Кайо привез их в Ленинград, вернее сказать, сам их уговорил поехать, а они тут сговариваются за его спиной. Ладно Алексей — он приехал на свою родину, в родной город, к своим родителям, но Маюнна!

— Что ты такой стал скучный? — участливо спросила Иунэут.

— Зря мы сюда приехали, — с горечью произнес Кайо.

— Только что, говорил другое, — заметила Иунэут.

— Откуда я знал, что так выйдет? — уныло сказал Кайо и вспомнил утренний разговор с Петром Тимофеевичем.

Судя по всему, сам Петр Тимофеевич ничего не знает о намерениях молодых.

Но каков Виталий Феофанович! Из всех он для Кайо был самый непонятный. Может быть, потому что очень такой… как бы это сказать — подчеркнуто внимательный, вежливый. Наверное, таким и должен быть хороший врач. Тем более фтизиатр.

О врачах-туберкулезниках Кайо сохранил самые лучшие воспоминания. Они какими-то едва уловимыми чертами отличались от других врачей. Может быть, оттого, что им приходилось долго, иногда годами лечить своих больных, которые в те времена, когда болел Кайо, все-таки в большинстве случаев умирали. Как не вспомнить доктора Сергея Владимировича Петрова, который лечил его. Доктор только что вернулся с войны, под его халатом виднелся офицерский китель, да и по улице Петров ходил в шинели — это видел Кайо, чья койка находилась у самого окна, выходившего на площадь Льва Толстого…

— А этот разговор про институты они всерьез вели? — осторожно спросил Кайо.

— Всерьез, — не задумываясь, ответила Иунэут.

— А ты знаешь, что это такое? — строго спросил Кайо;

— Не знаю, — испуганно ответила Иунэут и встревоженно взглянула на мужа.

— Это значит, что мы насовсем потеряем Маюнну, — ответил Кайо. — Ты не знаешь, как прилипчива городская жизнь. Вот ты узнала только самое маленькое удовольствие — увидела, как легко убирать квартиру. Утром встала, включила пылесос, вазелином натерла полы. Посуду мыть — открыла кран — горячая вода. Это тебе не в яранге жить. Там, что ни день, надо снимать полог, выколачивать на снегу, студить на ветру постели. Летом хоть речка рядом течет, а зимой сколько надо помучиться над костром или примусом, чтобы добыть воду… А если пурга затянется на несколько дней да ветер будет валить ярангу… Да, это не ленинградская квартира…

— Кайо, что ты говоришь? — попыталась возразить Иунэут.

— Это только маленькие удовольствия, — продолжал Кайо. — Захотелось поразвлечься — включил телевизор.

— Телевизор и в Анадыре есть, Говорят, скоро и в тундру проведут, — сказала Иунэут.

— А театр? Его не привезут в тундру и не поставят на берегу Иони…

— Приезжал же ансамбль цыган, — робко напомнила Иунэут.

— Что цыгане! — махнул рукой Кайо. — Они такие же кочевники, как мы, оленеводы. Вот оперу или, скажем, балет ты уже никаким пыжиком не заманишь. А еще — магазины…

В прихожей послышались голоса. В квартиру ворвалась нагруженная покупками Маюнна и восторженно закричала:

— Папа! Мама! Здесь такие магазины! Глаза разбегаются!

Кайо многозначительно посмотрел на Иунэут.

— Я всем купила подарки, — продолжала Маюнна. — Папа, вот тебе новый широкий галстук. Самый модный. В очереди стояла за ним. Тебе, мама, такое купила! Ты и не мечтала об этом!

— Вера Ивановна! — укоризненно сказала Елена Федоровна. — Мы же договорились… Я бы сама помыла посуду. Отдыхали бы, набирались сил. Ну зачем же так?

— У нас силы есть, — недовольно пробурчал Кайо.

— Берегли бы для тундры, — сказала Елена Федоровна.

— Это верно, — кивнул Кайо. — Там сил больше надо. — И еще раз многозначительно посмотрел на Иунэут.

Алексей не принимал участия в разговоре. Он молча перетаскивал покупки в комнату.

Разобравшись с пакетами и свертками, женщины принялись готовить обед.

Кайо ждал, что кто-нибудь заговорит о молодых, но все вели себя так, словно ничего не случилось. Или то, что они втихомолку решили, вовсе не касалось его?

Обида с новой силой захватила Кайо. Он уединился в отведенной им комнате и прилег.

Как же он такого не предусмотрел? А ведь много ума и не надо, чтобы сообразить, что молодые просто не упустят такого случая. Вот сегодня он сам ехал по городу и везде видел огромные щиты возле институтов с объявлениями о приеме студентов. Весь город полон молодежи — столько озабоченных молодых лиц. А в парках почти все скамейки заняты парнями и девушками с учебниками в руках.

Глупо, конечно, противиться естественному и законному желанию молодых продолжать учение.