Поколение - Николай Владимирович Курочкин
— Идите к машине! Да прихватите свои мешки! Никто их за вас таскать не будет!
Браконьеры повиновались.
Клыков уже разложил на капоте «уазика» свою походную конторку. Светился наподобие настольной лампадки крохотный фонарик, пачка актов под рукой.
— Фамилия?.. Имя-отчество?.. Где работаешь?.. Сколько штук?.. Из них икрянок?.. — строчил только так.
Едва закончили с первыми двумя, подкатил еще один. С ним все в точности повторилось. Глох мотор, браконьер волок свой мешок, вталкивал в машину, отвечал на вопросы Владим Иваныча, заполнявшего акт, и пылил налегке в сторону Осиновки. За этим еще два. И еще, и еще. Подъезжали, не давали передышки. Васюта командовал, Клыков строчил акты, браконьеры загружали машину красной рыбой и икрой. Создавалось впечатление слаженной, без спешки и суеты, работы, в которой браконьеры были заинтересованы ничуть не меньше инспекции. Никто не препирался и не отлынивал. Один только попросил:
— Рюкзак бы отдали. Вчера только купил.
— Не положено. Орудие лова считается.
— Всю жизнь ловили, а теперь…
— Теперь в магазине или в столовой покупайте.
— Купишь без блата, как же…
Тишков не особенно четко представлял, что, собственно, он должен делать, в какой-то момент показалось, путается под ногами.
Поперли, — видимо, рассвет спугнул, — наехали разом шесть или семь человек. Тишкову жутковато стало: их-то всего трое. Такая арифметика. Но, к счастью, эти парни не обратили внимания на выгодное для них соотношение сил. Вообще браконьеры вели себя на удивление одинаково. Двое лишь выделились. Один драпанул, бросив в ручье рюкзак и мопед. Другой же, ослепленный светом, не растерялся, наддал газу. Васюта цапнул его за рюкзак, но «Урал» оказался мощнее Васюты. Скакнул на заднем колесе, рисковым виражом крутнулся возле «уазика» и был таков. Васюта успел разглядеть номер, но Владим Иваныч не стал записывать — он уважал сильных противников.
Рассвело. С появлением первых солнечных лучей браконьеры иссякли. Набитый так, что бугрилась брезентовая крыша, туго поскрипывая рессорами, «уазик» плавно катил по дороге. Тишков полагал: все, отстрелялись, едут домой. Оказалось, нет, решили проверить две тони поближе к Осиповке.
Тишков увидел мотоцикл издалека. Шел по тропке, а тот рулил навстречу. Мог бы свернуть, но не сворачивал почему-то. Тишков обернулся — один… Клыков в машине. Васюты нет… А мотоцикл подкатывает ближе, ближе. Убавил скорость, остановился. И Тишков остановился. Смотрел на сидевшего за рулем мужичка, мучительно соображал, что бы такое ему сказать. Васютовское «брось драндулет» вроде не подходило. Может быть, следовало сказать «едьте своей дорогой», и дело с концом, но Тишков вдруг увидел, что мужичок плюгавенький, а на заднем сиденье — совсем еще пацан. Почему бы не «оприходовать». Вот случай доказать, что и он не лыком шит, не балластом его возили, а с пользой для дела… Губы у мужичка дрожали. Жалкий уж чересчур, и рюкзачишко, что болтался за спиной у паренька, почти пустой, два хвоста, не больше. «Отпустить?» Сзади затрещали ветки — кто-то продирался сквозь густые заросли тальника — Васюта.
— Ну, как улов? — выдавил из себя Тишков. При других обстоятельствах этот вопрос мог сойти и за приветствие.
Мужичок запричитал:
— Эх, да что там! Мерзли всю ночь. Не спали. Намаялись, одним словом, ох, намаялись!.. А поймали?.. Почти ничего и не поймали, одна морока, говорить смешно.
— Все вы так, — примирительно сказал Тишков, — а в итоге что? Природа оскудевает. Каждый понемногу взял — и уж ничего не остается. — Ему весело стало: вот ведь как получается, он человек скромный и незаметный вроде, а может решение принять, от которого…
— Сынок только в институт поступил, в общежитии будет жить. Думаю, засолим две кетинки, возьмет с собой. Есть когда захочет, достанет из форточки, себе отрежет, товарища угостит… В общежитии не сладко…
— Да ладно тебе, батя, — застыдился отцовского унижения паренек.
Не сладко в общежитии — это Тишков знал. Два года жил, когда в техникуме учился. Столовские пустые щи, котлетки наполовину с хлебом… безденежье. «Эх, надо бы отпустить, ни перед кем он не обязан отчитываться». Но вынырнул из кустов запыхавшийся Васюта, взял инициативу в свои руки.
Ярко вставало над тайгой солнце. Расцветал щедрый на краски сентябрьский день. Дорогу обступали лимонно-желтые березы, охристые, с раскидистыми, как у пальмы, розетками маньчжурские орехи, багровыми всполохами взбегал к верхушкам деревьев виноградник. Ехали едва-едва. Можно было разглядеть висящие кое-где черные с холодным сизым налетом грозди ягод.
— Остановиться бы да набрать, — подумал вслух о ягодах Тишков. В прошлом году они с женой сварили немного варенья из дикого винограда. Аромат умопомрачительный. Правда, косточки…
Клыков посмотрел на часы, а Васюта сплюнул окурок в окно. Тишков догадался — не до того. Но проехали метров пятьдесят. Клыков кивнул:
— Тормозни.
Тишков подумал: остановились, чтобы собрать ягоды. Нет, инспектор потопал к «Жигулям», притулившимся у кустов боярышника.
— Что, ребята, не заводится? — весело кивнул он вышедшим ему навстречу двум толстячкам в джинсах.
— Все о’кей! — замахали те руками.
Однако Клыков неспешной своей, глиняной походкой подошел к чужой машине, по-хозяйски сунул руку в переднее окно, дернул тросик и резким движением вскрыл капот. Глубоко по самую подмышку сунул в недра двигателя руку и, как какой-нибудь иллюзионист, выдернул ее оттуда с кетиной, снова сунул — снова кетина.
— Во, класс! — восхитился Васюта, когда оприходовали новое поступление и распрощались с браконьерами.
— Не надо оваций, — скромно сказал Клыков, — это моя профессия… Смотрю, мухи над мотором вьются. Думаю, не зря.
Проехали еще немного.
— Видите — ветка сломана? — кивнул Владим Иваныч. — Это условный знак. Полундра означает, инспекция. Все предупреждены. Значит, нам пора сматывать удочки.
Развернулись, покатили назад, другой, более короткой дорогой.
С километр не доезжая Осиновки, Тишков вдруг вцепился в плечо Клыкову: смотрите! смотрите!
На открытой поляне у реки стояла бочка, рядом на газетке изжелта-белой горкой искрилась соль, в тенечке, под ильмами черным жесткокрылым жучком поблескивала «Волга». Кто-то весело покрикивал: «Ниже, Николай Саныч, ниже давай, а то опять мимо тазика!»
— Хватит на сегодня, — устало вздохнул Владим Иваныч, — все равно уже рыбу складывать некуда.
Действительно, сами едва умещались, куда еще с бочкой.
Въезжая в Осиновку, видели: тут и там группками стоят мужики, о чем-то хмуро переговариваются, с нескрытой враждебностью поглядывают на них.
— Жалко этих, отца и сына, — сказал Тишков.
— Жалко, — согласился Клыков, — однако акт использовали.
Заведующей столовой на месте не оказалось, Клыков и Васюта пошли ее искать, а Тишков остался скучать и нервничать в машине. Удивлялся себе, зачем это ему было нужно: всю ночь не спать, мерзнуть.
