Семен Пахарев - Николай Иванович Кочин
40
— Я пригласила вас, господа-товарищи, с тем, чтобы сообщить вам самое пренеприятное известие: к нам едет ревизор… — Людмила Львовна одарила гостей очаровательной улыбкой и добавила: — Не бойтесь. Инспектор губоно едет не инкогнито, и не из Петербурга, а из Нижнего, и должен быть тут завтра с утренним пароходом.
— Мы уже заготовили по этому случаю в газете в адрес Пахарева премиленькую пилюльку, — сказал Восторгов. — После всего того, что отослано нами в губоно, эта пилюлька будет последним колоском, который переломил хребет верблюду… Уж я его пропесочу. Мы на этот счет заготовили и карикатурку, вот таковую…
Восторгов развернул лист, на котором был изображен Пахарев, обнимающий на фоне школы особу в стиле Кустодиева. Под карикатурой фривольная надпись.
Все дружно захлопали и стали шумно расхваливать автора карикатуры.
Людмила сказала:
— Крепкое слово и острый образ. Вы, Восторгов, наш Гойя.
Габричевский выразился:
— Плакатная резкость композиционных приемов. Шарахнул здорово. Пахарев почешется… И запомнит на всю жизнь.
Коко рад был ввязаться:
— Протащил ты нашего Пахаря, Восторгуша, крепче Демьяна. Магарыч за мной. Дюжина пива, раки в «Париже». Ну и раки доставили туда сегодня… Объедение… А знаете, вчера здорово дрызнули… Сегодня хорошенько бы «освежиться»… Восторгуша, пошли. Самому черту будет тошно…
Петеркин остановил поток его речи и подвел идеологическую базу:
— Не спорю, Кокоша… Демьян неподражаем в народном, плакатном жанре. И ты, Восторгов, на этом поприще можешь отличиться… У тебя есть этакая демьяновская хватка… Вот так же Пушкин начал с пустячков, с воспевания ножек, тем не менее ему памятник поставили…
— А мы тебе, Восторгуша, вместо памятника магарыч соорудим, — вмешался опять Коко. — Но сперва воспользуемся твоей музой и разоблачим того, кто стакнулся с чуждым элементом… Бросился на рыжую жирную девку лавочника…
— Что-то это, друзья, на святошу Пахарева не похоже, — сказал Лохматый. — И ваше предприятие — дискредитировать его путем карикатур — смахивает на инсинуацию. Пахарев не тот характер, чтобы питать вожделение к вульгарным купчихам… У него есть вкус…
Он взглянул в сторону Людмилы, и та нахмурилась. «Это тоже бестактно», — подумала она. — Но чтобы отвлечь общее внимание, сказала:
— Однако есть этому свидетели. Вот спросите Варвару, она в курсе дела… Варвара! — крикнула она. — Куда ты запропастилась?..
Варвара вошла, утирая нос передником.
— Расскажи нам про сватовство Пахарева, а также про доброхотные ему приношения милейших Портянкиных… Про селедку, калачи и окорока…
— А чего рассказывать-то, про это весь город знает, как Портянкины у Пахарева в гостях куражились. Скоро свадьбе быть. Уж больно девка в него втрескамшись… Серафима рассказывала, даже сна Акулька лишилась… Проснется, хватит сливок, она вон какая тельная, и опять про него мечтать… Каждый день гадает ей Серафима: ляжет ли рыжей даме червонный валет на ретиво сердце… То ложится, то не ложится… Цветочки жениху приносит, рыбу, крендели, сласти — что его душеньке угодно, и все за милые глаза. Половину лавки вытаскала, сатана. Серафима вот уж полгода с медом да с шоколадом чай хлебает. Вчуже завидно.
— И он принимает подарки? — спросил Петеркин.
— Принимать-то принимает, кто же от меду откажется, только не по-честному себя ведет: кобенится, от свиданьев отлынивает… известное дело — цену себе хочет набить… Человек ученый, знает, как нашу сестру-дуру крепче опутать и мозги закрутить.
— Свежо предание, а верится с трудом, — сказал Лохматый. — Тривиальная сцена из незабвенного Островского.
— Варвара врать не будет, она не такая, — заметил Коко. — Она член профсоюза. У ней есть профессиональное кредо.
— Одно правда, что Пахарев с Портянкиным любит советоваться, — сказал Габричевский. — Я преподаю труд, знаю ремесло. Но чтобы исправить сортир, он зовет Портянкина. Подозрительная вера в нэпманов.
— Оба мужики, чему дивиться, — сказал Петеркин. — Царство крестьянской ограниченности…
— Что вы, мистер, скажете на это показание Варвары? — спросила Лохматого Людмила.
— В поведении людей, — ответил тот, — многое зависит от страха перед тем, что и другие поступят так же. И показания Варвары, вашей домработницы, блестяще подтверждают это правило.
— Дыму без огня не бывает, — произнес Коко. — Факт.
Все вернулись к обсуждению памфлета. Габричевский сравнил его юмор с гоголевским. Восторгов всех поблагодарил:
— Один классик говорил: не берись за перо, если не можешь сказать того, что до тебя еще не говорили другие… И я это всегда помню… Спасибо, что оценили. Талант требует поощрения. Начало есть. В нем заключена идея. Она потом развернется в художественных образах. Я это пущу анонимкой по городу. Это будет всего чувствительнее для Пахаря.
Людмила Львовна сказала:
— Подпустить дипломатии. Дело деликатное… Пресса должна быть выше подозрений. Поэтому газета этот пасквиль должна легально «осудить» как недостойный поступок, исходящий из каких-то обывательских сфер. Обывателям-то как раз больше всего и верят.
— Учи нас, ученых, — сказал Восторгов. — Если бы знали, сколько я в «Подзатыльнике» дал здоровых подзатыльников…
— Господа! Вы не дослушали мою Варвару до конца, — сказала Людмила Львовна. — Будьте любезны…
— Теперича у Портянкиных в доме чистый содом, — продолжала Варвара. — Акулина воет: «Уйду самокруткой». А папаша в ответ: «Иди, но знай, примет ли он тебя, если я лишу приданого». — «Примет, он богачество не ценит». Мать встряла: «Видно, на душе грех у тебя, коли так убиваешься…» — «Греха между нами не было, хоть икону подыму…» Решили уговаривать жениха. Портянкин ходит, да жениха не застает. Портянкин и говорит ей: «Паскуда, теперича я должон с своим товаром набиваться…»
— Товар-то, чай, подмоченный, — сказал Восторгов.
— Девка не мыло — не сотрется, — провозгласил Коко и всех победно оглядел, ожидая поощрения этакому остроумию. Но Людмила Львовна погрозила ему пальчиком, и он умолк.
— Я сама это дело взяла в руки… Даже Варвара писала о предосудительном поведении Пахарева.
— Под вашу диктовку писала, — заметила та.
— Господа! Я в этом деле не участвовал, — сказал Лохматый. — Это прискорбно, что мы опираемся на мнение зависимой от хозяев прислуги…
— Прислуг сейчас нет, домработницы, и у них есть свое достоинство… Насильно их никто не принудит… Ее мнение — это общее мнение, — огрызнулась Людмила Львовна.
Лохматый встал и ушел. За ним ушли и все остальные, молча, не глядя в глаза друг другу, и каждый скорее норовил расстаться с компанией, спаянной воедино чем-то нечистым. Остался только Габричевский.
Людмила Львовна накрыла стол.
— Выпьем, — сказала она. — Муж уехал встречать инспектора губоно.
— Как Арион твой смешон и жалок, когда он рядом с начальником. В глазах баранье смиренье и скрытая спесь, что приобщился к сонму высших… А когда начальник на трибуне, Арион садится на переднюю скамью, чтобы быть на виду, и начинает хлопать первым, при этом встает… Щедринский
