Александр Шеллер-Михайлов - Лес рубят - щепки летят
— Добрая моя, тебе все хочется победы, без ошибок и без падших людей, — нежно промолвил он. — Этого или не бывает, или бывает очень редко.
В эту минуту дверь в его комнату незаметно отворилась и на пороге показалась Марья Дмитриевна. Она в недоумении остановилась в дверях и смотрела несколько испуганными глазами на дочь и на Прохорова. Видя, что ее не замечают, она кашлянула. Молодые люди обернулись.
— Обед подан, — проговорила она. — Я тебя искала, искала…
— Сейчас идем, мама, — ответила Катерина Александровна.
Марья Дмитриевна как-то подозрительно смотрела на молодых людей.
— Там гость у нас, — произнесла она.
— Кто, мама?
— Данило Захарович.
— Как? На свободе? — радостно воскликнула Катерина Александровна и хотела выбежать из комнаты.
— Постой, постой! — удержала ее Марья Дмитриевна и тихо шепнула ей на ухо, — ты освежись немного… лицо-то вон у тебя как горит…
— Жарко, мама, — простодушно ответила Катерина Александровна.
Марья Дмитриевна покачала головой.
— Нехорошо, Катюша! Мало ли что подумать могут!
Катерина Александровна с удивлением посмотрела на мать.
— Ведь вот спросят: где была?.. Не скроешь…
— Мама, да я и не желаю ничего скрывать. Мне нечего скрывать! — с особенным ударением ответила Катерина Александровна, нахмурив брови.
Марья Дмитриевна как будто испугалась чего-то и поспешно проговорила пониженным тоном:
— Знаю, знаю, Катюша, что нечего. Ты у меня умница!.. Да ведь на чужой роток не накинешь платок… Люди-то что…
— Подите вы с вашими людьми! — резко ответила Катерина Александровна. — У меня своя голова!
Она быстро вышла из комнаты и спустилась вниз. Марья Дмитриевна, вздыхая и крестясь, поплелась за ней. Александр Прохоров обогнал ее на лестнице, она отстранилась от него и посмотрела ему вслед каким-то недобрым взглядом.
Катерина Александровна сошла вниз и радушно протянула руку Даниле Захаровичу. Он и штабс-капитан сидели на террасе и смотрели в разные стороны. Лицо Данилы Захаровича обрюзгло и пожелтело, в глазах было какое-то недоброе выражение.
— Как я рада, что вижу вас на свободе, — проговорила Катерина Александровна. — Надеюсь, что ваше дело кончилось счастливо.
Данило Захарович вздохнул.
— Отставлен без пенсии, — проговорил он. — Нищим остался… Конечно, я должен благодарить моего благодетеля Александра Николаевича Свищова. Не забыл, похлопотал… Без него могло бы хуже кончиться… Что ж, стану теперь работать, куда-нибудь в переписчики, в конторщики пойду… Мы, люди маленькие, ни на что не годные, должны из-за куска хлеба работать… Проживем как-нибудь!
— Не унывайте, дядя! Зачем падать духом? Все еще уладится.
— Нет, племянница, не уладится! — еще раз вздохнул Данило Захарович. — Что я теперь? Нуль, червяк пресмыкающийся. Меня в моем собственном доме никто не уважает… Жена, дети — все от рук отбились… Дома ад какой-то; не ласку я там встретил, а попреки… Конечно, я молчать должен, я на женины деньги должен жить…
Данило Захарович говорил со вздохами, приниженным тоном, скорбно покачивая головой, но в его лице, в его голосе, в его речах слышалась не одна скорбь, не одна приниженность, в них замечалась и частичка желчи и злобы, той шипящей злобы, которая нередко прикрывается слабодушными людьми маской смирения и покорности, но в глубине души подталкивает их на разные интриги и ковы. Катерине Александровне было тяжело слушать дядю.
— Как же вы думаете устроить детей? — спросила она.
— Благодетель наш Александр Николаевич Свищов обещался платить за Леню; Лидию обещали в институт устроить… Я теперь не могу сам своих детей поднять на ноги… Я отец и не могу их поднять на ноги!.. Обидно!.. Если добрые люди не помогут, то придется им неучами расти… Конечно, дети это понимают, знают, что им отец ничего дать не может, ну и плюют на отца. Что он для них? Ненужный старикашка, пустой ворчун…
— Полноте, дядя! Леонид и Лидия так любят вас!
— Любят! — с горечью усмехнулся Данило Захарович. — Знаю я эту любовь! Конечно, я не могу пожаловаться на них. Ласкаются они!.. Да ведь не из любви это делается. Ласкаются из жалости к убитому старикашке. Ласкаются потому, что им стыдно вдруг отвернуться от меня… Ласкаются потому, что не хотят, чтобы я ворчал на них… Малы еще покуда, а подрастут, так и совсем отвернутся от меня!
Штабс-капитан, хранивший глубокое молчание, начал нетерпеливо постукивать костылем.
— Грех вам, дядя, так думать! — сказала Катерина Александровна. — Вы глубоко ошибаетесь в них…
— Да, племянница, может быть, и ошибаюсь!.. Я ведь теперь во всем ошибаюсь, во всем виноват… Вот Павла Абрамовна с утра и до ночи только считает мои провинности… Сам Александр Николаевич Свищов попрекнул меня, что я не познакомил его с вами, что я не хотел вас знать… Конечно, вы могли ему сказать это, жаловаться на меня…
— Я, дядя, не жаловалась ему и не пожалуюсь. Напрасно вы меня упрекаете.
— Я упрекаю! Сохрани меня бог! Да разве я не знаю, что я кругом виноват?.. Прошу об одном, племянница, не говорите Александру Николаевичу Свищову, что я проболтался об этом… Я ведь знаю, он в вас души не слышит, он готов все по вашему слову сделать…
Катерина Александровна усмехнулась.
— Напрасно вы опасаетесь, дядя, я совсем не вижусь с Александром Николаевичем.
— Как же не видитесь? Мне Архипушка говорил…
— Архипушка? — спросила Катерина Александровна, услышав незнакомое ей имя.
— Да, камердинер его… Он говорил, что вы иногда по два раза в неделю к Александру Николаевичу ездите… Вот я и хотел вас просить замолвить ему словечко за моих детей, напомнить… Моя стариковская просьба меньше, конечно, значит…
Штабс-капитан начал еще усиленнее стучать костылем и издавал какие-то сердитые звуки. Катерина Александровна вся раскраснелась…
— Если я ездила, дядя, к Свищову, то ездила только по приютским да по вашим делам, — внушительным тоном произнесла она. — Но теперь, когда в приюте дела переменились, когда вы на свободе, мне не для чего ездить к этому господину. О детях вы можете просить сами, и он исполнит вашу просьбу.
Данило Захарович глубоко вздохнул.
— Так-то все теперь говорят: кланяйтесь сами, а мы за вас хлопотать не хотим.
Штабс-капитан, по-видимому, окончательно потерял терпение и раздражительно и торопливо забормотал что-то.
— Мне, кажется, изволите говорить? — спросил Данило Захарович, обращаясь к нему.
— Нет, Флегонт Матвеевич со мной говорит, — сухо ответила Катерина Александровна, очень хорошо понимая, что старик бесцеремонно ругает гостя. Ее лоб нахмурился, но она удержалась от резкого возражения, вспомнив, что ссора с дядей может отнять у нее возможность видеться с его детьми. Она очень обрадовалась появлению Марьи Дмитриевны, возвестившей с поклонами, что давно подано кушать. Все вошли в комнату.
— Как хорошо вы обставились, — со вздохом произнес Данило Захарович, осматривая комнату. — Кто мог думать, что судьба-то так переменится. Не дожил брат до этого счастья.
— Все им обязаны, батюшка, им одним! — своим заискивающим тоном произнесла Марья Дмитриевна, указывая на Александра Прохорова, стоявшего с Антоном и Мишей у стола.
Данило Захарович вопросительно взглянул на Прохорова.
— Да, я и забыла отрекомендовать его, — поспешила сказать Катерина Александровна. — Это мой жених Александр Флегонтович Прохоров.
— Же-них, — протянул Данило Захарович и подал руку молодому Прохорову. — Очень приятно познакомиться… очень приятно… Дай бог, дай бог…
Он не кончил и только вздохнул. Все сели за стол.
— Скоро думаете свадебку сыграть? — спросил Боголюбов.
— Не знаю еще, — просто ответил Александр Прохоров. — Это будет зависеть от обстоятельств.
— Какие же обстоятельства? Чем скорее, тем лучше. Это такой праздник, которого молодые люди не любят откладывать.
— Вот, батюшка, в одно слово со мной, — произнесла Марья Дмитриевна, обрадованная новым союзником.
— Нам спешить некуда, — холодно заметила Катерина Александровна. — Чем важнее дело, тем серьезнее нужно его обдумать…
— Так, так, — промолвил Данило Захарович. — Только как же это ждать-то? Нет, Марья Дмитриевна, как посмотрю я на нашу молодежь, так и вижу, что совсем она изменилась. Свадьба, видите ли, у них дело, да еще такое дело, которое серьезно обдумать надо!.. Да кровь-то, батюшка, — обратился он к Александру Прохорову, — кровь-то разве не говорит? В наше время ждали не дождались дня свадьбы! Бывало, родители на день отложат свадьбу, так жених и невеста ночь не спят, мучаются… А вы говорите: торопиться некуда! Нет-с, тут-то и торопиться, сегодня любите, а завтра, может быть, остынете…
