Рабочие люди - Юрий Фомич Помозов
Обрадовался Прохор: «Где ружье, там, стало быть, и окно!» Откопал он весь длиннущий ствол, похлопал по нему поощряюще (дескать, сослужил последнюю службу!), и тут же принялся им, как ломом, долбить камень. Долбил, кромсал его, пока наконец не ушел ствол по самый курок в оконную пустоту и не ожгло потное лицо струистой свежестью осеннего воздуха.
Решено было пробиваться к Волге, к своим. Глубокой ночью, при луне, Драган выслал в разведку легко раненного связного Кожушко. Вернувшись, тот сообщил, что немцы вокруг, куда ни подайся, что вдоль Волги они минируют берег. Тогда задумали герои пробиваться к своим в обход, тылами. И как только скрылась в тучах луна, они поодиночке выползли из руин…
На береговом скате, однако, пришлось залечь, затаиться в глубокой промоине. При вспышках осветительных ракет разглядел Прохор немецких солдат. В одиночку прохаживались они вдоль железнодорожного полотна. И тогда командир Драган стал высматривать место прорыва. Приметил он, как один из немцев частенько подходил к вагону, стоявшему на отшибе, и приказал Кожушко подползти к часовому и снять его бесшумно. Зажал Кожушко в зубах финский нож и верткой ящерицей пополз к вагону, а Прохор — за ним: для подстраховки. Когда же часовой зашел за вагон, Кожушко подкрался сзади и нанес короткий и точный удар в шею. Немец упал без крика, даже без стона, а Кожушко снял с убитого шинель, каску и, переодевшись, прихватил винтовку, подошел не спеша, как бы на правах своего человека, к соседнему часовому…
Не прошло и трех-четырех секунд, как тот уже лежал распластанным. Прохор сейчас же призывно взмахнул рукой, и товарищи быстро, насколько позволяли раны, спустились на берег, а затем цепочкой, чтобы случайно не наткнуться на мины, вышли на отмель. И тяжелая осенняя волна кинулась под ноги, сурово приветствуя гвардейцев, обдавая их черными брызгами. Но не было в мире слаще воды, чем эта — волжская, насквозь промазученная, и гвардейцы припали к ней и пили жадно, взахлеб, до ломоты в зубах, а напиться не могли….
Пока они утоляли страшную свою жажду, командир Драган успел осмотреться. Повсюду на отмели валялись бревна и доски, бочонки и ящики, обрывки канатов и корневища подмытых кустарников… Нужно было немедля вязать плот, и командир приказал тотчас же приняться за дело. На счастье, поднялся ветер, стал сгонять весь дым-чад к реке. Под прикрытием этой надежной завесы плот был связан, а затем и спущен на воду. Взяв в руки доски, Прохор и Кожушко принялись выгребать на быстрину… Гребли они и сами удивлялись, откуда силы у них, голодных, отощавших, берутся. И только когда прибило плот к Сарпинскому острову, сдались они на милость нечеловеческой усталости — упали, раздавленные ею, на белый песок, заснули, как убитые.
Глава тринадцатая
Берег левый, берег правый…
I
После перебазирования в Заволжье оперативные группы обкома партии и облисполкома обосновались в лесной усадьбе совхоза «Сахарный», неподалеку от штаба фронта. В совхозном лесу соорудили блиндажи в два-три наката, наладили телефонную связь со многими районами, в том числе и с Николаевским, где отныне сосредоточились партийные и советские органы Сталинградской области.
Лишь здесь, в Заволжье, Алексей Жарков впервые ощутил щемяще-грустную красу осени. В медленном рыжем пламени бездымно сгорали курчавые леса левобережья. Над Волго-Ахтубинской поймой уже тянулись к югу, на теплые зимовья Ленкорани, гусиные стаи. Их деловито-спокойный, гогочущий переклик словно бы реял над заречным гулом канонады. Проснувшись на заре, Алексей с жадностью вслушивался в горловые звуки; ему верилось: весной птицы вернутся в родные гнездовья при такой ясной тишине, что даже издали услышишь свистящий шелест упругого крыла…
Впрочем, недолго длились минуты этого беззаботного любования. Срабатывала военная привычка — и мысль Алексея автоматически переключалась на сугубо земные дела. Он уже сетовал, что сталинградские беженцы не пускаются в отлет, как те гусиные стаи, а норовят покрепче осесть, угнездиться в Ленинске, в Средней Ахтубе, в Красной Слободе, — словом, поближе к городу, в надежде на скорое возвращение. Больше того, напротив завода «Красный Октябрь», под самым носом у немцев, в затоне Зайцевского острова, поселилось на дощатой барже много рабочих семей, и в их числе семья брата Прохора. Но разве ж это порядок? Разве допустима этакая скученность людей в прифронтовой полосе? Ни в коей мере! Тогда почему же, черт побери, не проявляет инициативы, расторопности заместитель председателя облисполкома Поляков, которому как раз и поручено заниматься эвакуацией?..
В октябре прибавилось еще немало забот-хлопот, но даже и они, бесчисленные, налетающие внезапно, не смогли отучить Алексея Жаркова от давнего пристрастия к дневниковым записям. Дневник являлся для него верным средством разрядить душевную напряженность и, кроме того, поводом побыть минуту, другую наедине с собой, когда уже можно было отдохнуть и физически.
2 октября
Пришло постановление Государственного Комитета Обороны. Я назначен членом Военного совета Сталинградского фронта. Круг моих новых обязанностей: наведение порядка в тыловом хозяйстве фронта, содействие инженерным частям в строительстве оборонных рубежей и, само собой, наблюдение за бесперебойной работой волжских переправ. Но вот уж воистину: живи не так, как хочется, а как жизнь велит! Сверх «положенного» поручено мне Военным советом фронта провести дополнительную мобилизацию 11 000 военнообязанных, высвобожденных с предприятий, главным образом рабочих с Красноармейской судоверфи.
3 октября
Смутно представлял работу службы тыла. Пришлось приналечь на литературу. Книга французского военного теоретика и экономиста Вобана — целое откровение. Примечательно его саркастическое восклицание: «Военное искусство, о! Это чудное чудо и дивное диво! Но не начинай войны, если ты не умеешь питаться».
Между тем питается наш фронт скудно. Был разговор с замначальника тыла, генерал-майором Поппелем. Он: «Продукты питания на исходе. Подвоза нет. Командующий требует принятия срочных мер». Я: «Единственный выход — это взять продовольствие за счет фронтовых нарядов из ресурсов области».
Пошел на риск — отправил шифровку в Камышин, где запасы продовольствия.
5 октября
Совхозный лесок — беспокойное пристанище. Сегодня опять бомбежка. Взрывные волны срывают листву с деревьев не хуже ветра-листодера. Есть человеческие жертвы. И это немудрено! В лесу размещены многие войсковые тыловые органы и резервные боевые части. Тут же по соседству — гвардейский минометный дивизион. Сделают «катюши» несколько залпов по врагу и укатят на новые позиции, а мы изволь принимать на себя бомбовые удары!
Не пора ли нам, оперативникам, поукромнее подыскать пристанище, без этакого многолюдства?..
6 октября
Враг полностью овладел Мамаевым курганом.
Трудно быть оптимистом в такое время.
