Крещенские морозы [сборник 1980, худож. M. Е. Новиков] - Владимир Дмитриевич Ляленков
Изредка Ермолай бывал у меня по воскресным дням. Я все дедушкой его звала. Петька мой уж подрос. Увидит старика — «Дедуска, дедуска!» — кричит.
Ермолай возьмет его на руки, а я, господи, гляжу на них и плачу.
— Чего, девка, ревешь? — крикнет Ермолай.
А я плачу и смеюсь, смеюсь и плачу…
Наугощаю старика, отдохнет он. И уйдет в деревню. Звала его жить к себе — не пожелал.
— Я, — говорит, — как дуб столетний: покуда стоит он на месте своем — и жив, а попробуй пересадить его, мигом засохнет…
Замечательный был старик. Умер он уже после войны. Похоронила его, оградку поставила железную…
Ну вот. Шло время. Стало донимать меня одиночество. Решилась принять в дом человека. Молода ведь была… Работал он в торге экспедитором. Высоченный такой и без одной руки. Николаем Петровичем звали. Ему уж за сорок было. Семья в Брянске погибла в войну. Сердечный, добрый был. К Петьке хорошо относился. Но пил, гулял он. Возвращается, бывало, вечером с работы хмельным. Прямо посередь дороги шагает. Карманы пряниками, конфетами набиты. Ребятишки за ним ватагой:
— Дяденька, дай пряничка!
Он все раздавал им. Понятно, гости у нас часто допоздна гуляли. А Николай Петрович знай кричал:
— Гуляй, ребята! Семь бед — один ответ!
Года полтора погуляли ребята, потом всех их в тюрьму посадили…
Потом тетка из Ниновки пришла ко мне. После войны худо в деревне жили. А тетка одинока, стара уж стала.
— Любонька, — говорит, — примешь меня?
— Да оставайся, — говорю. — Вот и хорошо, тетя Вера, будем вместе жить!
И тем же летом я на работу устроилась. Встретила свою бывшую подругу, Маньку Захарову, которая до войны травилась от любви. Она теперь в торге продавцом работала.
— Здравствуй, — говорит, — Любка! Что, все болтаешься? Одна сейчас или нет?
— Одна, — говорю, — Марусенька. Скучно.
— А иди, — говорит, — к нам в торг работать. Деньги считать можешь, баба ты проворная. Сейчас четыре новые точки открывают, пиво надо продавать. До холодов поработаешь в ларьке, а там видно будет.
И пошла на работу. Пиво продавала. После за прилавком работала в продуктовом магазине. Покуда Петя не вошел в понятие, пыталась несколько раз мужика в доме заиметь. Но не повезло в этом: все попадались такие, которым абы выпить да переспать. И больше ничего им не надо. А подрос Петя, тут уж угомонилась я. Вот и живу одна. После армии Петя поступил в электрический техникум в Харькове. Скоро кончит учебу, сюда приедет жить и работать. Жду его. А пока, чтоб не так скучно было, девок пустила на квартиру, они в нашем педучилище учатся. Стираю им, готовлю.
— Вы надолго у меня остановились?
— Месяц проживу, — сказал я.
— Живите… Поздно уже… Девки до сентября не приедут, живите здесь.
Хозяйка поднялась из-за стола.
— Пойду спать, — сказала она, — закуску не буду убирать, может, кушать захотите. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи…
Жизнь покажет
1
Город маленький и старинный. Лет триста назад он был крепостью. От нее на восток через степь тянулся до самого Дона так называемый Турецкий вал. Остатки его сохранились до сих пор. Где были на нем сторожевые посты, там лежат теперь большие степные деревни Погромецкое, Стрелецкое, Малые Строжки, или Острожки. Речка Руська омывала когда-то город с трех сторон. Теперь она спрямилась, местами похожа на ручей, который прячется под правым крутым берегом. Новый человек не сразу заметит ее, удивится, откуда ниже по руслу берется вода. А до войны речка была полноводной. Метрах в пятистах от моста стояли шлюзы и плотинка. Это место называли Шумами: день и ночь шумела вода, падая через затворы, пробиваясь под ними.
Чудесное было место, песчаные берега покрывали пушистые ивы. Рыба водилась в реке. На Набережной улице даже жили потомственные рыбаки. Поставляли на рынок головля, щуку, налимов, сомов, окуней. На пескарей, бычков-песочников рыбаки не обращали внимания. Их длинными снизками носили ребятишки.
За мостом и лугом была протока, называвшаяся почему-то Айдиром. Там водяная птицесовхозовская мельница стояла. Во время войны, когда бомба попала в завод постного масла, городской механик Авдеич Мильковский пристроил к мельнице крупорушку. Авдеича на войну не призывали. Левые ребра у него были сросшимися от рождения, торчали как-то горбом на боку. Но здоровье у него было железное.
Во время оккупации — она длилась пять месяцев — враги запрещали ходить городским за речку. Но Авдеич ходил на свою крупорушку. Высокий, кособокий и тощий, он всю жизнь был одет в комбинезон из чертовой кожи, блестевший, как блестят начищенные хромовые сапоги. В полиции Авдеич заявил, что его завод сгорел, он построил себе крупорушку, народ съезжается к нему со всей округи и он не может не ходить за реку. Его не трогали.
После войны завод восстановили, Авдеич забыл о крупорушке, она потом развалилась вместе с мельницей.
2
Понятно, что в таком старом городе испокон веков жили слухи о кладах. Там, мол, копали в огороде новую помойную яму и выкопали кованый сундучок со старинной серебряной посудой. В другом месте просто весной копали огород, кто-то вогнал лопату поглубже в землю и разбил горшок с монетами. Под обрывом возле моста после сильных ливней находили, по слухам, в песке золотые монеты, драгоценные камни от ожерелий. Но не было ни одного человека, который с гордостью сказал бы: я, мол, в огороде у себя нашел чугун с золотом. Потому на слухи не очень-то обращали внимание. И когда пронеслась весть, что из стены старой библиотеки унесли клад, никто вначале не поверил.
…В городе две библиотеки: новая в здании техникума, а старая на Ленинской улице, в кирпичном одноэтажном доме. Дом стоит в глубине двора, обнесенного кирпичным забором с калиткой. Весь двор библиотечный разбит на цветочные клумбы. Здесь георгины, левкои, табак, хризантемы, астры, — до глубокой осени двор буйствует красками. А стены домика обвиты диким виноградом. Ухаживают за цветами библиотекарши. Их две, мать и дочь Плотниковы. Зинаиде Павловне уже семьдесят, Наталье Кирилловне под сорок. Обе они холостячки. Даже старожилы не знают, от кого Зинаида Павловна родила в свое время дочь — мужа у нее не было. Живут они на Курской улице, она тянется параллельно Ленинской, и библиотекарши ходят
