Два моих крыла - Любовь Георгиевна Заворотчева

— Девочки, я успею купить билет?

— Нет, всего пять минут осталось до отхода, — и отвернулись.

— Девочки, возьмите меня, а? Я потом куплю билет, есть же у вас бригадир. В самом деле тороплюсь!

— Заходите, — сказала одна, и все снова отвернулись, словно это был не конец отдыхательного сезона, а январь. Видимо, Широкову повезло, видимо, ему и в самом деле надо торопиться.

Арбуз и чемодан он сразу поставил под лавку — хоть на время отделался от смертельно надоевшего груза.

И поезд повез его сперва Предуральем, потом мимо густой лесополосы. И ему вспомнились две девчонки, будто только что выскочившие из вагона. Широков не мучился вопросом, записал или не записал он в кондуите вопрос о сушилке. Он твердо знал, что не записал. Знал, что Скуратов своим увольнением бьет Широкова прямо под дых. Крайняя мера самообороны. От чего оборонялся Скуратов — Широков тоже знал наверняка. Он вспомнил, что верховой из бригады Скуратова год живет в общежитии, будучи женатым, а жена его, лаборантка из бригады Скуратова, тоже в общежитии, только женском. Да и сам Скуратов ютится в балке. Бригада шла на рекорд в горячем самолюбивом нетерпении узнать, на что же она способна. Доказали себе, что не слабаки, а вот сломать его, Игоря Борисовича, равнодушия не смогли…

Бойко шедший поезд вдруг начал сбавлять ход, и навстречу Широкову подплыл знакомый перрон, здесь тогда вошли в вагон хохочущие девчонки.

Словно какая-то пружина распрямилась в Широкове и бросила в купе проводницы.

— Стоим?

— Да, там на следующей станции какая-то задержка с отправкой товарняка на нашем пути. Сейчас, минутки через три покатим.

— Вот спасибо, — обрадовался Широков, отпружинивая к своему купе.

Схватил чемодан, сетку с камышинским арбузом и попросил проводницу открыть дверь.

— А говорили — в Тюмень торопитесь! — усмехнулась она.

— Оч-чень! Только и сюда необходимо! — и быстро пошел к длинному бараку.

У крыльца ребятишки возились с собакой.

— Мама где? — спросил строгим голосом Широков старшего.

— В кухне.

Но женщина уж сама вышла на незнакомый голос и с любопытством смотрела на Широкова.

— Чой-то «Россея» нынче остановилась? Вот уж диковина. — Но «Россия» уже набирала ход, выстукивая четко: «Скорей-скорей-скорей-скорей».

— Можно, я у вас чемодан оставлю? — попросил Широков женщину.

— Оставляйте.

— Не скажете, как называется деревня, что в двенадцати километрах отсюда? — спросил он хозяйку.

— Дак это же Речкина. А вы, должно, не местный. Не местный, — утвердилась она в своей догадке, оглядывая городской костюм Широкова. — А вы к кому там?

— Да как вам сказать? Мне надо там разыскать доярку Веру, у нее еще подруга есть — Нина.

— У-у… Тоже по жалобе? Тут такой шум был, даже в газете писали, не то в районной, даже и в областной. А Веруську в Речкиной все знают. А вы как, пеши? — И уставилась с сочувствием на Широкова, руку которого оттягивала сетка с арбузом. — Можа, кто на попутке догонит.

Широков шел, часто перекидывая сетку с арбузом из руки в руку. Догнал его мужик на лошади, запряженной в телегу, и довез почти до Речкиной.

На огромной поскотине, одним концом упиравшейся в деревню, другим — в речку, паслись гуси. Их было так много, что у Широкова все перед глазами взялось пестротой. Он прошел мимо конного двора, которым начиналась деревня, мимо школы. У технички, мывшей школьное крыльцо, спросил, как найти Веру-доярку.

— А вон дом прямо на вас глядит, — указала техничка на дом, в палисаднике которого полыхали гроздья рябины.

Широков вошел во двор дома, сторожко прислушиваясь, нет ли собаки. Собаки не было. Зато на крыльцо вышла сама Вера, долго вглядывалась в Широкова, не узнавая в этом загорелом мужчине случайного попутчика.

— Вот. Привез вам, Вера, камышинский арбуз. В нем много семечек. Всей деревне хватит на рассаду.

— Вы? — Вера все еще не верила, что это в самом деле тот дядечка, про которого они с Ниной тут же забыли, едва вышли из вагона.

Широков осторожно опустил на крыльцо полосатый арбуз и тут же пошел назад.

— До свидания, Вера, — оглянулся он от ворот. — Привет Нине.

Вера, как загипнотизированная, продолжала неподвижно стоять на крыльце.

И только когда Широков уже вышел на поскотину, бросилась за ним, крикнула:

— Спасибо!

Он обернулся, весело помахал рукой и ступил на деревянный переброшенный через речку мост.

Давным-давно

Билеты на самолет зарегистрированы, а посадки все нет и нет. Пассажиры нетерпеливой кучкой толпились у выхода на перрон. Людмила Александровна запоздало пожалела, что отпустила шофера. В северных аэропортах и с зарегистрированными билетами, бывает, по суткам сидят — нет погоды. Игрим — не Рим, Урай — не рай, Нижневартовск — не Венеция, а Надым — не ближний свет. В эти северные города Людмила Александровна ездит в командировки. В Надыме вечно не хватает самолетов, а сейчас летние отпуска начались, аэропорт — точно