Юрий Колесников - Тьма сгущается перед рассветом
Старик поднял дубину.
— Врешь, гад!.. Вор!
— Нет, нет, папаша. Я честный… В меня стреляют за то, что я нес газеты, в которых пишут правду… Спрячьте меня куда-нибудь! Прошу вас, — захлебывался Илья, чувствуя, что еще две-три минуты — и ему несдобровать.
— Какие же это газеты, что из-за них в человека стреляют? — сурово спросил старик.
— Рабочие, дедушка, для рабочих… Поверьте мне…
Старик помедлил, испытующе заглянул в глаза Томову.
— Ну хорошо, посмотрим, что это за рабочие газеты. А пока давай сюда!
Держась за стену, Илья вошел в сени, старик быстро задвинул засов. Приоткрыв дверь из комнаты, чтобы было светлее, он отодвинул кадушку с соленьями, приподнял досчатую крышку и, указав на темную дыру, сказал:
— Прыгай!
Не раздумывая, Илья мигом спустился в неглубокий погребок, по пути сильно ударившись обо что-то локтем. Над головой хлопнула крышка, и он услышал, как дед перекатил кадушку на место. Затем скрипнула дверь и стало тихо.
В кромешной тьме Томов прислонился к какому-то ящику и прислушался. Проехала автомашина, потом вновь наступила тишина. Вся нога была мокрая и страшно болела ягодица. Правая рука совершенно онемела, кольцо больно сжимало сустав… «Вот так связной…» — подумал Илья. Он не мог себе простить, что при нем не было хотя бы ножа… «Такого надо было прикончить!… Вот и довелось тебе увидеть настоящего предателя!»
Убедившись, видимо, что полиция потеряла след, старик вышел сначала в сени, прислушался, затем — во двор. Кругом было тихо. Вскоре он вернулся, вновь закрыл дверь на засов, отодвинул кадушку и поднял крышку. Керосиновая лампа с закопченным стеклом появилась у отверстия.
— Ходил смотреть. Не бойся здесь уже нет никого. Ушли куда-то, — прошептал старик, но вдруг открыл от удивления рот и застыл с лампой в руках. Не отрывая глаз от свисавшего с руки Томова металлического кольца, он спустился в подвал. — Так ты что? Из-под стражи бежал? Аль как? Кандалы-то, а?! — и он стал ощупывать кольцо. — Блестят-то они, прямо как шпоры! Упаси господь от таких, — и старик перекрестился.
Илья достал из-за пояса листовку и подал ее старику:
— Вот из-за чего меня, батя, хотели поймать!..
Старик поставил лампу на кадушку, поднес к глазам листовку и стал тихо, по слогам, читать:
— Бра-тья ра-бо-чие! Не под-да-вай-тесь на уловки и ухищ-ре… ухищ-ре-ния бур-жу-а-зии… — старик причмокнул и, подняв к Илье лицо, сказал:
— Хорошо, что уговорил меня, не то наделал бы я делов… Тебе бы тогда — баста! Не увидел бы света белого до самой смерти. Сам, небось, знаешь…
Илья грустно улыбнулся и вздрогнул — во дворе хлопнула калитка. Старик и Томов испуганно переглянулись. Дед поднялся в сени, закрыл люк, но поставить кадушку на место не успел: в окно комнаты постучали.
Илья замер. «Пришли!» — подумал он и, чувствуя, как учащенно бьется сердце, стал прислушиваться, забыв даже о боли. Он удивился, что старик, прежде чем отодвинуть засов и открыть дверь, не спросил, кто там. Слышно было, как кто-то вошел, затем шаги удалились, скрипнула и захлопнулась дверь. Томов снова остался наедине со своими мыслями… «А что если приоткрыть крышку, ведь старик не поставил кадушку, выбраться наверх, осторожно отодвинуть засов и… бежать!?» — мелькнула мысль. Илья приподнялся, но боль в ноге прожгла все тело… Правая рука совсем онемела. Илья ущипнул ладонь, но боли не почувствовал. Вся правая сторона, от ключицы и до самой ступни, невероятно ныла. Он попытался оттянуть прилипшее к ноге белье, но услышал приближающиеся шаги. Сквозь щель пола просочилась полоска света, наверху скрипнула дверь и вскоре крышка погребка поднялась. Рядом со стариком, державшим лампу, стоял худенький мальчик лет одиннадцати в одежде школьника. Старик поспешил успокоить Илью:
— Не бойся… Это внук мой.
Мальчик, сочувственно глядя на Илью, подал руку и вместе со стариком помог Томову выбраться наверх. Все трое вошли в комнату. Только сейчас, когда из брюк закапала кровь, старик и мальчик догадались, что Илья ранен. Они стали уговаривать его перевязать рану, старик достал уже из сундука длинное полотенце. Но тут Илья заметил висевший на стене парадный полицейский мундир с широкими белыми аксельбантами. «Неужели попал в ловушку?» Паренек перехватил взгляд Ильи, болезненно сморщился и сказал:
— Не бойтесь, отец еще на дежурстве… Мы вас не выдадим…
Понял и старик. Он тяжело вздохнул и развел руками:
— Ты не тревожься. Он нынче будет поздно…
— К часу… В двенадцать сменяется, — добавил мальчик. — А пост его в самом центре…
Но Томов решил не задерживаться. Вначале он думал, что, может быть, удастся пробыть здесь хоть до утра, а сейчас твердо решил уходить.
— Подожди… Мы тебя хоть проводим, — произнес старик. — Эх, побыл бы у нас, пока поправился, да что поделать… Не обижайся… И сын мой тоже там шишка невелика: сержант. Ему и самому противно, говорит, там служить… Да куда идти? Сам, небось, знаешь, как тяжело работу найти. Так что не взыщи… Помочь ничем не могу. Вот, может, рюмочку тебе для храбрости? Давай налью!
Томов поблагодарил старика и попросил, если можно, воды…
Старик принес стакан. Руки у него дрожали, видимо, он и сам беспокоился, как бы не нагрянул сын. Илья не отпил и полстакана и сам удивился: «Хотел, пить, а выпил чуть!»
Уходя, он попросил старика вытереть кровь в погребе, чтобы сын не заметил.
— Сделаем, сделаем, милый… Не бойсь, я все сделаю… Иди с богом! — и, перекрестив Илью, он наказал внуку вывести его к трамвайной остановке окольными переулками.
Мальчик отмахнулся:
— Да знаю я… Пойдем через огород и выйдем к лицею Михая Храброго!..
Проводив внука и прихрамывавшего Илью, старик снова перекрестился и закрыл дверь.
Идти было очень тяжело, но Томов старался не обращать внимания на боль. Он думал об одном — как бы скорее добраться до трамвайной остановки. Кругом, на счастье, не было ни души. Мальчик несколько раз принимался расспрашивать Илью, откуда он бежал, как его ранило и почему наручники только на одной руке?
Томов отвечал, что приходило в голову, но потом попросил его помолчать:
— Могут услышать!..
Мальчуган кивнул головой. Однако немного погодя не вытерпел и снова спросил:
— А правда, вы за рабочих?.. Дед сказал, что вас ранили за то, что продавали какие-то газеты, которые заступаются за бедных… Это правда?
— Правда… Но давай лучше помолчим… Прошу тебя, мне плохо…
Дальше шли молча. А когда добрались до какой-то улицы, мальчик вдруг предложил изменить маршрут, вспомнив, что близко полицейский пост.
— Мы лучше сейчас свернем к улице Попа Нан, там спокойнее, — предложил он. Илья согласился. Здесь уже начались более или менее освещенные улицы. Но кругом по-прежнему не было ни души. Откуда-то неподалеку донесся звон трамвая. Илья вздохнул… Мокрые от крови белье и штанина, липли к телу. Томов все чаще останавливался, отдыхал, поправлял листовки и газеты. Рука ныла, казалось, что она зажата в тиски. Томов держал ее в широком кармане куртки. Впереди показалось что-то похожее на притаившегося человека. Малец остановился, но тут же пошел следом за Томовым, который теперь ни на минуту не замедлял шага: другого выхода не было. Когда они подошли ближе, оказалось, что это был вкопанный в землю столбик… Пройдя еще немного, они увидели на противоположной стороне бодегу; возле нее, въехав одним боком на тротуар, стояла легковая машина. У Ильи мелькнула искорка надежды: «Вот если бы такси!»…
Мальчику, очевидно, пришла в голову та же мысль, он предложил сбегать посмотреть, есть ли шофер. Но Томов не согласился.
— Знаешь, ты лучше вернись. Я уж теперь сам доберусь.
И хоть мальчуган предлагал проводить его до самого дома, Илья отказался.
— Нет, спасибо, ты лучше иди. А то, чего доброго, отец может придти домой раньше, увидит, что тебя нет, и начнет расспрашивать, где был, зачем да почему… Не надо этого. Кто знает, как может все повернуться… А так лучше… Ты меня вывел, спасибо тебе, теперь я и сам доберусь…
Мальцу, как видно, не хотелось уходить. Он тяжело вздохнул, попрощался и, оглядываясь, поплелся обратно.
Томов добрался до бодеги, посмотрел на номер машины и обрадовался: такси!
Несмотря на то, что ставни бодеги были закрыты, изнутри неслись звуки скрипки и кто-то, надрывая глотку, пел: «И оф, оф, оф!.. Мой Раду пил и угощал, но меня, бедную, не вспоминал!..»
Томов прижался к стене. От боли он не мог сделать шага. Внезапно дверь бодеги распахнулась и, когда клубы пара рассеялись, он увидел на крыльце двух изрядно пьяных женщин и мужчину. Смеясь и разговаривая, они спустились к машине. В это время к бодеге подошел постовой полицейский; поднявшись на цементную площадку, он искал в застекленных дверях оттаявшее местечко и, наконец, найдя его, с интересом припал к стеклу.
