Хозяйка леса - Вера Федоровна Бабич
Конюх с русой квадратной бородой принял лошадей. Матвеевна в беличьей душегрейке вышла на крыльцо встречать «начальство».
Не знала старуха, что за столом сидит «бывший Настенькин мучитель». Стрешнев съел с аппетитом две тарелки жирных щей, изрядную порцию жареной щуки — улова Куренкова, и после вкусной, обильной еды заметно повеселел. Матвеевна была довольна, что «начальству» понравился ее обед. Парфенов сказал ей, что летчик — невелика птица, но она с жаром возразила: «Не захочет, не посеет у нас, перемахнется в Лебяжье. Скажет, там ему сподручнее». Парфенов не стал спорить со старухой. Стрешнев ему не понравился. Глядит свысока, важничает. Знакомился с ним, Парфеновым, руки не подал, прикоснулся двумя пальцами к своей форменной фуражке, процедил сквозь зубы: «рад познакомиться», двумя словами не перекинулся, уткнулся в карту, его объяснения к схемам вырубок слушал со скучающей миной, вопросы задавал только Анастасии Васильевне. Коля и Рукавишников смотрели ему в рот. Как же! Маг, воздушный сеятель. От приглашения на обед Парфенов отказался, заявив Матвеевне, что ему не правится этот «гусь лапчатый в летной фуражке». Старуха укоризненно покачала головой и принесла Парфенову в его комнату миску горячих щей с куском свинины. Конечно, Парфенова тянуло в общество, хотелось послушать, о чем рассказывал летчик и чему так весело смеялась Анастасия Васильевна. Но кому он нужен? Пригласили его для приличия, отказался, не упрашивали. У Парфенова с утра разлилась желчь. Ныла нога, еле передвигался с палкой по конторе. Он целый день работал над чертежами лесосек и перечетными ведомостями, не мог ни минуты сидеть без работы, заглушал тоску. Скорее бы выздороветь, скорее бы в лес.
Когда Матвеевна уносила пустую миску, он попросил ее позвать к нему Анастасию Васильевну «на одну минутку».
Анастасия Васильевна явилась тотчас же. Ее удивил образцовый порядок в комнате помощника, чистота, его аккуратный внешний вид. Он заговорил глухо, не глядя на нее.
— Врач сказала: ходить по лесу смогу недели через три, не раньше. А может, утешает? Может, на всю жизнь останусь калекой? Вам Зайцев говорил о новом помощнике?
— Не расстраивайтесь, Гаврила Семенович, прежде времени. А что касается Зайцева… да, он говорил мне. От замены я отказалась.
Парфенов оттянул пальцами тугой воротник коричневого свитера, судорожно глотнул слюну. В глазах отразилась тоска.
— Понимаю. Пожалели, как бездомную собаку, перееханную телегой.
Анастасия Васильевна насупилась, сказала с тихой досадой:
— Невозможный у вас характер, Гаврила Семенович.
— Вот-вот и характер! — с тоской подхватил Парфенов. — Все к одному. Берите нового. Комнату я отдам, сам в избушке поживу, а поправлюсь, найдется мне работа в другом месте…
Желтое, отекшее лицо Парфенова передергивалось. Он стоял, опершись на палку, и смотрел в пространство.
Анастасия Васильевна немного подумала.
— Вы хотите уйти из лесничества?
— Сами понимаете… — начал Парфенов, уклоняясь от ее взгляда.
— Гаврила Семенович, ответьте мне прямо: вы хотите уволиться?
— Нет… — с трудом проговорил Парфенов, отворачиваясь.
— Все ясно, — сказала Анастасия Васильевна спокойно и мягко. — Вопрос исчерпан. Прошу вас, больше этого разговора не начинайте. Отдыхайте, Гаврила Семенович. Я пойду. У нас гость.
— Постойте! — Парфенов с решительностью удержал ее руку. — Поговорим начистоту. Раз и навсегда. Выясним все до конца. — Его лицо залила багровая краска, голос дрожал. — Я вас терпеть не мог, вы знаете. Вы меня вытеснили, вы взяли начальственный тон, вы мне казались зазнайкой, свое «я» на первом месте, остальных — под ноги! Я думал: лезет из кожи вон, чтобы ее заметили в верхах, разыгрывает государственного человека, мол, моя душа болит за все леса страны. Я считал вас карьеристкой, я думал… Словом, я много думал о вас такого… Думал и говорил… Я радовался, когда Зайцев закатил вам выговор… Я хотел, чтобы у вас сорвалось с Святозером, и вас прогнали из Хирвилахти!.. Я…
Глаза Анастасии Васильевны потемнели, на щеках выступили розовые пятна.
— Довольно, Гаврила Семенович, — спокойно проговорила она. — Мне все известно. Извините, я должна уйти.
— Нет, не уходите! — Парфенов заступил ей дорогу. — Я должен сказать все! Почему вы меня не выгоняете? Для чего вы меня оставляете? Молчите? Тогда я вам все скажу. Чтобы я все время мучился, всегда помнил ваше великодушие. Спасли, пригрели в своем доме, работаете за меня. Желаете покрасоваться своим благородством перед людьми! Чтобы все говорили: «Ах, какой благородный человек Анастасия Васильевна! Другая на ее месте давно бы выгнала такого субчика, как Парфенов!»
Парфенов давился словами, голос его срывался.
— Вы мне нужны как специалист, а там можете думать все, что вам в голову взбредет! — сердито сказала Анастасия Васильевна и вышла.
«А, наконец-то, раскрылась, голубушка! — желчно подумал Парфенов, тяжело опускаясь на стул и вытирая холодный пот со лба. — Я ей нужен как специалист. Номенклатурная единица. Рабочий механизм. А что в моей душе творится, ей наплевать! Перед людьми разыгрывает спектакль: «Чуткость и забота о человеке». Не надо мне твоей показной заботы! Лживой чуткости!
Забыв о больной ноге, он метался по комнате, хватал вещи, швырял в сундучок. Крышку сундучка он захлопнул с такой силой, что в окошке зазвенело стекло. «Тиранят. Выпить рюмки не дают. Михайла под ее дудку пляшет. Уйду! Черт с ними, с их вниманием, заботой. Никто мне не нужен. Один проживу».
В дверь стучали.
— Кто там? — заорал Парфенов.
— Отопри, вояка! — послышался голос Матвеевны.
— Ко мне нельзя. Я не одет.
— Больно заботит меня — при полном параде ты али нет. Возьми молочка топленого.
Парфенов приоткрыл дверь и, не впуская Матвеевну, взял у нее кувшин с молоком.
— Спасибо, мамаша.
Коричневая рука старухи провела по ласковому беличьему меху душегрейки, — все-таки хватило охотничьих трофеев Парфенова на подарок.
— Чего один сидишь, как сыч в дупле? Шел бы к столу, с людьми покалякал.
— Мне и так весело, — хмуро отозвался Парфенов и скрылся за дверью. Глухо звякнула задвижка.
Чувствуя слабость во всем теле, Парфенов сел на край кровати, привалился боком к железным прутьям спинки. Палка с глухим стуком упала на пол. Ласка без шума прыгнула на кровать, лизнула его тяжелую синеватую руку. Парфенов, не меняя позы, обнял собаку за шею. Собака ласкалась к нему, тихо и восторженно повизгивала. В комнату заползали мягкие
