Хозяйка леса - Вера Федоровна Бабич
— Не провожай меня, Ася. Я сам отыщу ваш лесной отель. Зачем тебе одной возвращаться в такой темноте.
— Ничего, меня никто не обидит. Здесь все свои.
В окно Парфенов видел, как во тьме плыл огонек фонаря, удаляясь в сторону поселка.
43
Куренков принес другу новые сапоги.
— Мой тебе подарок, Гаврюха. Сегодня архангел Гавриил родился.
— Придумал архангела. Зачем тратишься?
Парфенов хмурился, но руки его жадно щупали мягкую кожу. Хром добротный, колодка красивая, удобная. Его старые, стопудовые сапоги почти развалились.
— Меряй! — приказал Куренков. — На том свете калеными угольками сочтемся. Хороши сапожки, а?
Сапоги мягко обнимали больную ногу. Парфенов потоптался на месте. Не жмут…
— Бросай палку. Прирос ты к ней, что ли?
Парфенов покосился на друга. Шутник, Михайла! Без палки он и шагу не сделает.
Куренков легко разжал пальцы товарища, палка со стуком упала на пол. Парфенов потянулся к ней, но но успел. Куренков схватил его «костыль» и сломал, как спичку.
— К дьяволу твои шутки! — заорал Парфенов и, хватаясь за мебель, дотянулся до скамьи, сел и отвернулся от друга.
— Э, так не пойдет, друг ситный. Я за сапогами в Петрозаводск ездил. Идем на улицу, лежебока.
— Отстань, Михайла!
Парфенов уцепился за край стола, но друг оторвал его от спасительной опоры и отнес на середину комнаты.
— Что ты делаешь? — взмолился Парфенов. — Опять ногу сломаю.
— Ничего не будет. Становись смелее, я поддержу.
Парфенов сделал маленький шаг, потом другой, прислушался к слабой боли в ноге. Куренков ободряюще улыбался.
— Давай, давай! Сейчас мы с тобой махнем в клуб, кадриль с девками плясать.
Опираясь на руку Куренкова, Парфенов зашагал по комнате, вышел в сени. На крыльце задергался. Пугали ступени. Друг не торопил. Парфенов вдохнул полной грудью весенний воздух. Хорошо! Держась за перила, он жадно всматривался в окружающий мир. У крыльца раскидистая ель, хвоя блестящая, густая, омытая весенним дождем. Земля в усадьбе почернела, снег прятался только в сумеречном ельнике. На осине шумно кричали галки. За усадьбой, в низине, разлились лужи и разводья. По реке плыли льдины, розовые от густых лучей заходящего солнца. Направо — дальний лес, подернутый синим туманом, налево — полотно железной дороги, цепочка вагонов тянется за паровозом, а над ней плывет и тает сизоватый дым — пассажирский шел на Мурманск. Широко и привольно раскинулся поселок. Неужели он, Парфенов, сможет пойти своими ногами, куда захочет? В поселок, в лес, на реку?
Куренков тронул товарища за плечо:
— Пошли, Гаврила, на шоссе. Народ поглядим.
Шоссе в поселке заменяет бульвар. Вечерами и в праздничные дни здесь шумно и весело. Гуляют парочки, играет баян, бренчат гитары.
— Людно как, — сказал Парфенов улыбаясь.
Раньше он равнодушно проходил мимо людей, забирался в избушку, был доволен, если его не беспокоили.
Бежевый «москвич» просигналил, затормозил и остановился. Из кабины выглянул Тойво. В машине сидели Хельви и Оксана.
— Садитесь, Гаврила Семенович, — предложил Тойво.
Парфенов поблагодарил. Нет, он пойдет пешком.
«Москвич» покатил к клубу, оставляя за собой синюю струю дыма.
— Видал, Гаврюха? — Куренков кивнул в сторону уехавшего «москвича». — Мои «рябчики» на собственных машинах раскатывают. У Куренкова постарайся — на «победу» заработаешь. Карельский лес — золотое дно. Черпает лесоруб золото ковшом, сыплются крупинки и в его карман.
На крыльце конторы леспромхоза стояла Стрельцова в красном берете и синем пальто. Она разговаривала с каким-то маленьким мужчиной в спортивном костюме.
— На кого она обижается? — спросил Парфенов, когда Стрельцова, не ответив на его поклон, отвернулась.
— На нас обоих, — усмехнулся Куренков. — Не нравится ей, что мы с Настасьей Васильевной не цапаемся. Ухажора нашла.
— Вот того мальчика с пальчика? — рассмеялся Парфенов.
— Того самого. Инженер по технике безопасности. Новый. На голове перманент, как у девки, баки носил, рабочие прозвали его «Читой», сбрил. Сидит целыми днями в конторе, пишет какие-то бумажки, в лес редко нос кажет. В столовой с рабочими за один стол не сядет. Как же! Инженер! А кончил всего-то техникум. Пустой колос высоко голову держит. Мы с ним в контрах. Не человек, а ходячая инструкция по технике безопасности. Мои рабочие от развилки на лесосеку ходят по шпалам, другой дороги нету: болота. Хотели мы положить горбыли на концы шпал, по настилу не так опасно, так «Чита» не позволил. «По шпалам ходить воспрещается». Я к председателю рабочкома Михееву, а он говорит: «Я сам хожу по шпалам и ни разу не свалился. Горбыли не по правилам. Нельзя». — Куренков освободил руку и сделал вид, что поправляет шайку. Парфенов прошел несколько шагов один, позабыв о больной ноге, а когда спохватился и попробовал вновь уцепиться за друга, тот уклонился.
— Плыви, Гаврила, один.
Так Парфенов самостоятельно добрался до клуба, и всю дорогу ему не верилось, что он идет без костыля и посторонней помощи.
…На другой день Парфенов прохаживался по шоссе, разминал ногу. Настроение у него было хорошее. Радовала весна. До чего же хорошо, когда над головой солнце в голубом небе! Зеленой дымкой окутаны березы, набрякшие почки незаметно для глаз стали лопаться, правда, до появления листвы еще далеко: воздух холодный, но весна взяла свои права и льет живительный свет на землю. Утром Парфенов видел над усадьбой летевших из теплого края лебедей. Счастье, что он здоров, он сможет забраться с Куренковым на глухариные тока. Под воскресенье, на ночь, они заберутся в лесную глушь, разведут костерок, а ранним утром в сосняк, на знакомые места, где каждой весной им удавалось подстрелить не одного глухаря.
Ходить по шоссе легко. Парфенов вначале с опаской наступал на больную ногу, потом стал припечатывать сапогом на гудроне. Ничего. Ни хруста, ни боли. Недолю тренировки, и он сможет выйти в лес. Никто потом не станет ему колоть глаза, что без него отсеялись, никто не намекнет на симуляцию.
Возле почты — скамейка. Можно передохнуть. Проходившие мимо него жители поселка здоровались, спрашивали, как его нога. Парфенов охотно отвечал им. Он только собрался было продолжать ходьбу, как увидел Любомирова в расстегнутом кожаном пальто, с фуражкой в руке. Он прошел в двух шагах от скамейки, глянул на него и продолжал свой путь. Кровь прилила к лицу Парфенова. Вот оно что! Он был покладистым лесничим, и теперь им можно пренебрегать. Ну, погоди же, голуба! Парфенов был слишком покладистым, вы пользовались его слабостью, но есть и у него характер, и вы его почувствуете. Вам дорого обойдется пренебрежение.
Парфенов сердито зашагал домой. Разминать ногу у него пропало всякое желание.
Хороши Чернореченские леса! На
