Из жизни Потапова - Сергей Анатольевич Иванов
Сколько же я так собираюсь лежать?.. Он и сам этого не знал. Вообще не знал, что ему делать… Собраться, вот что! Столько всего придумал, такой огромный путь прошел, а перед последней задачкой помирать, что ли? Ерунда какая!.. А тайно все прислушивался к себе, карауля, не появится ли в голове какая-нибудь идея.
Так он пролежал еще несколько минут в полной тишине. Только ветер шелестел березами. И наверное, он все-таки был усталый, потому что уснул, прижав свое сердце к жесткому полу.
Но и во сне продолжал работать. Ему увиделось, как он сидит и пишет на листе бумаги какие-то формулы. И в то же время стоит у себя за спиной и хочет посмотреть, что же такое он пишет. Но не видел этого… Нет, было не темно, а как-то расплывчато перед глазами… Но вдруг этот сон начал таять и сбиваться. Потапов понял, что это сон, потому что ему стало сниться, что над ним наклонился Сева.
— Сан Саныч! Миленький, ты чего спишь? Ты не заболел?
— Сева, не мешай мне, я решаю очень важную задачу. У меня завтра комиссия.
Тут он увидел Машу. Она почему-то сидела на диване в их старой квартире, перед закрытой дверью в спальню. Она сидела молча. Но Потапов слышал ее голос.
— Да не мешай, Сева, пусть он спит. Заботься о том, кто тебя просит!
Нет, это не сон, подумал Потапов, не могут быть во сне такие длинные фразы. Они наяву, а я сам во сне… Он увидел опять тот лист бумаги с формулами… с решением задачи. Но написано было как-то нечетко. Тогда Потапов стал протирать стекло. Или не стекло, но что-то невидимое, как в замороженном трамвае протирают окно, чтобы разглядеть, где ты едешь сейчас: уже у Комсомольской площади или еще только на Каланчевке… И так он протирал, протирал, но ничего не мог увидеть.
Тогда он вернулся к началу своего сна. Сказал, что надо посмотреть все с самого начала, и стал смотреть. Вот он сидит за столом и пишет на листе бумаги. И вот он же стоит у себя за спиной и заглядывает через плечо себе — в формулы и знаки… Но опять не видит их! И тогда тот он, который сидел за столом, взял этот лист, обернулся к нему, который стоял за спиной. Так впервые Потапов взглянул себе в лицо. Он смотрел на себя очень серьезно, спокойно. Без всякой, даже дружеской улыбки.
Потом он взял этот лист. Это были какие-то странные записи. Это была словно бы карта местности, по которой ему предстояло пройти. Таких обозначений по-настоящему в математике нет. Но Потапов смотрел на них и понимал. Это действительно было как карта: коричневый цвет — горы, зеленый — низменность.
И еще он понял, что задачу эту можно решить. И он ее решит, сегодня же. Вот сейчас проснется и решит.
Но тут снова ему стал мешать Сева. Он бродил где-то по крыше и разговаривал со своей Машей. Потом он хлопнул шампанской пробкой. Но получилось слишком гулко… Это дверь, он дверью хлопнул, сообразил Потапов. Стало быть, он все-таки приехал.
От этих стуков, голосов и шагов лист снова пропал. Но ведь я помню план, сказал Потапов. Он взял чистый лист, и постепенно под его взглядом на листе стала снова проявляться, словно на фотобумаге, та самая карта. Потапов аккуратно свернул ее, положил в карман пиджака. А теперь, он подумал, можно и поспать по-настоящему. Раз все решено!
Но поспать ему не удалось.
Именно в это мгновенье он и проснулся.
Сразу встал и пошел к столу. Пусть у него был план математической местности. Но ведь эту местность еще предстояло пройти. Он сунул руку в карман пиджака… Вернее сказать, попытался сунуть, потому что был он не в пиджаке, а в свитере. Потапов усмехнулся, покачал головой… Что-то еще ему там снилось. Ах, да. Вспомнил… Он прислушался — нигде в даче ни звука. «Сева, — крикнул Потапов, — Севка! Ты здесь?» В ответ снова ни звука… Господи, надо же быть таким идиотом. Совсем я с ума сошел.
Но подумал об этом без раздражения, а скорее даже с удовольствием. Потому что в голове его сверкающими крупицами, брильянтовыми зернышками проявлялся план математической местности, по которой ему предстояло пройти. Опять наступило такое знакомое по этим четырем дням состояние оцепенелой сосредоточенности.
Мельком он взглянул на часы. Времени было начало девятого. Ну, вперед!
Да, у него был хороший план местности. Но одно дело план, а другое дело — сама местность. Если, скажем, ты даже знаешь, что сейчас должна попасться река, это отнюдь не избавляет тебя от необходимости ее переплывать. А там еще и горы, и надо заниматься скалолазанием, и джунгли, где приходилось работать мачете за милую душу.
И вот наконец наступило знакомое состояние перегретого мотора… А черт с ним, подумал Потапов, на износ так на износ! Ему уже не надо было беречься для завтра. Он знал, что сделает все сегодня. Должен! И пусть перегорает — больше не понадобится… А там починим!
Он продолжал идти вперед… Вся душа его была сведена как судорогой — от постоянного, беспощадного к себе усилия. Но задача решалась, и дорога с каждым шагом становилась короче.
И вот он сделал последний шаг.
Сначала как бы не понял этого. Метнулся мыслью вперед, в сторону. Он стоял на вершине. И дальше — это уже была совсем иная дорога, с другими средствами, и с другими ресурсами, и с другими идеями. А внизу была пропасть.
И тут как раз — на краю той пропасти, но на вершине! — Потапова обуяла невероятная радость и гордыня, что он сделал это. Он хотел было вскочить и заплясать. Хотел устроить себе пир горой, вообще дать такую раскрутку, какую только в юности давали.
Но вместо этого он просто доплелся до своего ложа и упал — впервые имеющий право спать спокойно, спать долго. Спать.
Он лег на спину и подумал: да, все-таки я гений! Потянулся. Свет от непотушенной лампы лез в глаза. Но уже не было
