Юрий Рытхэу - Полярный круг

По пути к автобусной стоянке Кайо тщательно оттер губную помаду. Где-то в глубине, на самом дне памяти нащупал заветное, почти что забытое — когда-то, лет двадцать с лишком назад, его так же поцеловали у древней стены Петропавловской крепости, на крохотном пятачке живой земли, не закрытой камнем. Справа тянул свою широкую спину Дворцовый мост, слева выгнулся Кировский. Сиял всеми окнами Зимний дворец, а чуть справа блестел золотой купол Исаакиевского собора… Крепко это врезалось в память.

Кайо огляделся, словно кто-то мог подслушать его мысли. Каждый раз ему неловко, даже стыдно перед Иунэут за эти воспоминания.

Кайо поднял голову, чтобы взглянуть на жену. Кто знает? А вдруг телепатия, о которой так много пишут в последнее время, действительно существует? Но Иунэут как будто ничего не заметила. В ярангу вошли летчики.

— Это мы, Павел Григорьевич, — громко произнес командир вертолета Шаронов. — Принимай гостей!

Он положил перед Кайо связку газет и журналов.

— Письмо схватил — и бежать скорей. Ну, что пишет Маюнна? — спросил Василий Васильевич, садясь на ящик из-под галет.

— Замуж собирается и приглашает на свадьбу, — с сияющим лицом сообщила Иунэут. — Такая у нас радость.

— По лицу вашего мужа не скажешь, что он в восторге, — с легкой укоризной заметил Василий Васильевич.

— Да нет, — смущенно и виновато пробормотал Кайо. — Я тоже, я тоже… радуюсь. Но это так вдруг.

— Ну, друг мой, жизнь полна неожиданностей, — веско произнес Василий Васильевич. Он любил всякого рода афоризмы и регулярно пополнял их запас из одного толстого литературно-художественного журнала, где они время от времени печатались.

Летчики уселись вокруг низкого столика, и Иунэут протянула Василию Васильевичу бутылку:

— Откройте, пожалуйста.

— Верочка, вы же знаете, что нам нельзя!

— Но ради такого случая!

— Все правильно, но закон есть закон, — твердо сказал Василий Васильевич. — Даже когда у друга радость.

— Но хотя бы откройте, — попросила хозяйка.

— Это можно. — Василий Васильевич вытащил складной нож, оттянул крепким ногтем штопор и открыл бутылку.

Иунэут разлила вино по стаканам.

— За радость в нашей семье, — торжественно произнесла она и выжидательно посмотрела на летчиков.

— Ну, ребята, — сказал Василий Васильевич, обращаясь к своим товарищам, — только лизнуть! Не глотать!

Вино было холодное, терпкое. Кайо не любил сухого вина, но Иунэут считала его полезным, скорее всего она вычитала об этом в каком-нибудь журнале.

— Павел Григорьевич, а когда свадьба? — спросил Василий Васильевич.

— Первого июля хотят справить, — опередила мужа Иунэут, заглянув в письмо.

— Постараемся в это время быть в Улаке, — сказал Василий Васильевич. — Ну, большого счастья вашим молодым, а нам, как поется в песне, пора в путь-дорогу.

Кайо пошел провожать летчиков.

Иунэут поймала его взгляд и долго с тревогой смотрела вслед.

Почему он так воспринял новость? Рано или поздно это должно было случиться. Да, он любит Маюнну так, что порой Иунэут неловко за мужа. Другие отцы мечтают о сыновьях, а Кайо всегда хотел только дочь. Может быть, потому, что с малых лет он остался один? Когда родилась Маюнна, Иунэут забот не знала с ней. Кайо пестовал малышку лучше всякой няньки.

Один оленевод всерьез объяснил это тем, что Кайо стал таким в Ленинграде. Но Иунэут понимала, что это не совсем так… Да, Кайо много знал, но своими знаниями никогда ни перед кем не кичился и не ставил в тупик приезжих лекторов, как-это любил делать Дима Гэманто, обладатель трехтомного энциклопедического словаря. Наверное, Кайо такой, потому что он любит и Маюнну, и Иунэут. Она это твердо знала, хотя Кайо ни разу не сказал этого слова — любовь. Иунэут и припомнить не может, чтобы он когда-нибудь сказал: я тебя люблю. Это было и смешно и неправдоподобно, как в кино. Да, по правде говоря, в чукотском языке как отдельное слово «любовь» не существует. А употреблять чужое слово и смешно и глупо: все равно что брать чужую одежду для того, чтобы понравиться. А вот Алексей, наверное, говорил эти слова Маюнне. Ему можно — он русский…

Иунэут убирала посуду, и в мечтах уже видела свадьбу. Маюнна идет по улице Улака, мимо новых домов. Она в длинном белом платье, на голове фата, в руках букет цветов. Словом, как на журнальной картинке. В июле можно набрать цветов в тундре. А с ней рядом… А кто рядом? Ни Кайр, ни Иунэут не видели его никогда. Даже мысленно невозможно его представить. Иунэут поставила обратно чашки на столик и достала письмо.

«Алеша парень хороший, не пьет, не курит, — внимательно читала Иунэут. — Образование у него среднее. Ростом высок, волосы темные. Красивый нос…»

Конечно, если не пьет и не курит, это хорошо. Но, наверное, нос — это не самое главное в будущей семейной жизни.

Иунэут вздохнула и аккуратно вложила листок бумаги в конверт. Она решила дождаться мужа и серьезно поговорить с ним.

Вертолет, забуранив снегом, взял курс на Улак.

Кайо поглядел вслед машине и побрел к ярангам.

Он шел бездумно, как бы растворясь в воздухе, словно сделавшись частичкой весенней тундры, частью неба, воздуха, подтаявшего снега и первых травинок. Кайо в эти минуты ни о чем не думал, а просто жил как бы вне времени, вне пространства. Он любил это состояние и про себя называл «невесомостью». Десяток минут в этой «невесомости» — и усталости как не бывало. Будто стряхнул с себя, словно пыль, мелкие неприятности, обрел новую уверенность в себе. Кайо мог вызывать у себя такое состояние и в тундре, и в большом шумном селении, в Магадане, на большом и скучном собрании или дома, в своей яранге. Первое время Иунэут испуганно поглядывала на него и несколько раз напрямик спрашивала: «О чем ты думаешь?» «Ни о чем», — отвечал Кайо и встречал недоверчивый взгляд жены. Он уверял ее, что действительно ни о чем не думает, просто так вот, смотрит в одну точку — и все. «А можно подумать, — замечала Иунэут, — будто тебя какая-то тайная мысль грызет».

Правда, иной раз, побыв в такой «невесомости», Кайо вдруг, обнаруживал, что сама собой пришла в голову дельная мысль.

И на этот раз Кайо прошагал довольно далеко от стойбища, пока не очнулся, споткнувшись о евражечью норку.

Он вспомнил о письме, о новости, которую написала аккуратно дочка Маюнна. Кайо снова ощутил беспокойство и щемящую тоску от мысли о невозвратимой потере.

Он едва сдержал подступившие слезы и повернул в стойбище.

Улак за последние три года так переменился, что издали походил на маленький городок. Признаков старинного селения морских охотников оставалось все меньше, и даже священные камни, у которых когда-то устраивались грандиозные песенно-танцевальные состязания обоих берегов — азиатского и американского, пошли на фундамент новой пекарни. Исчезли стойки, на которых каждая семья держала свою байдару, исчезли вешала для сушки нерпичьих и лахтачьих кож, шкур белых медведей, пушнины, нерпичьих мандарок. Мясные ямы-увэраны засыпали. Только по-прежнему, несмотря на постановления районных и сельских властей, по селению бегало множество собак, и никакие угрозы не могли заставить улакца отказаться от удовольствия иметь собственную упряжку, хотя многие обзавелись мотоциклами и на ближайший промысел ездили на своих тарахтелках, взметая за собой облачка распыленного снега.

Встали у берега моря двухэтажные дома, одноквартирные домики протянулись до самой полярной станции, заняв пустырь, на котором когда-то стоял первенец улакской электрификации — ветродвигатель.

В селе кипела стройка — возводили корпуса новых домов для умельцев, резчиков по моржовой кости.

Мастерскую ставили возле самой прибойной черты, и улакские старожилы опасались, что осенние штормы будут бить в каменные стены нового дома. Проектировщики отмахивались, пока в прошлом году волны не унесли часть строительных материалов и не подточили фундамент мастерской. Тогда решили забить в землю сваи и возвести защитную стенку.

На строительстве этой стенки и работал Алексей Яковлев, демобилизованный солдат.

Он был здесь всего несколько дней, и все ему нравилось: огромный простор, который открывался с любой высоты, океан, уходящий далеко на север, лагуна, блестевшая под солнцем, как исполинское зеркало, утиные стаи, пролетающие прямо над домами и чудом не цепляющиеся за провода, удивительно доброжелательные люди, ощущение постоянной, ровной радости от счастья, от близости любимой.

Алексей встретил Маюнну Кайо на танцах в поселковом клубе. Она стояла в сторонке, и в ее облике было нечто такое, что притягивало взгляд. Ребята, хорошо знакомые с местными девчатами, предостерегали Алексея: дикарка, даром что с Улака.