Не самый удачный день - Евгений Евгеньевич Чернов
На портрете была Неля.
Знакомая девушка Неля… Шевелила прутиком угли в костре, накрывалась пиджаком Олега, когда вечерний ветер гулял по палубе баржи. Они тогда расстались просто знакомыми, ничего между ними не было и быть не могло. Каждый день встречаются люди и каждый день расстаются… Глядя на Нелино лицо, Олег увидел нечто большее, что не сумел рассмотреть тогда. Он снова поразился ее взгляду, который, как на барже в тот вечер, был пристальным, но невидящим. Олегу стало даже как-то не по себе; неужели Гуркин почувствовал то же самое?
— Ты что, по памяти? — спросил Олег, чтобы что-то сказать.
— Нет, старик, у меня плохая память. Я писал ее здесь.
— Вот как… Созванивались?
— Вспомнил Волгу, старик… Я тебе как-нибудь расскажу, когда будет настроение. — Андрей выпустил большой клуб дыма, похожий на подушку. — Я еще сам многого не понимаю, но одно усек точно — мы слепы, глухи и нелюбопытны. Знаешь, такая вот нелюбопытная лень. А все, что мы делаем, это лишь жалкая имитация настоящего.
— Ты ее часто видишь?
— Сейчас — нет. — И добавил с явным сожалением: — Она сейчас в Москве, поступила. А я знал, что поступит. Ей пока удалось остаться такой, какая есть… Ну, как, по-твоему, — Гуркин кивнул на работу, — получилось?
— Получилось.
Гуркин курил и смотрел в окно. Олег думал, что будет ужасно, если он не поступит в аспирантуру.
А может, и хорошо будет, если не поступит? Может, все это только потому хорошо, что еще не наступило?
И вдруг он совсем другими глазами взглянул на Гуркина. Живет человек, суетится, ищет и находит более или менее объективные причины, которыми объясняет сегодняшние неудачи. И создается впечатление — у него, вероятно, в первую очередь, — что весь он устремлен в завтрашний день. Но сегодняшний-то он не забывает. Он и сегодня берет сполна. Может быть, именно в этом и заключается тот самый смысл нашего житья-бытья…
— Да, — вдруг вспомнил Олег, — Андрей, а как у тебя с кроваткой?
— С какой кроваткой?
— С детской, ты говорил, что их трудно достать.
— А-а… — Андрей положил трубку, встал, подошел к портрету, повернул его к стене. — Кроватка, говоришь? Нет, старик, кроватка пока не нужна.
Про бабку Нюру
Бабка Нюра грызла семечки на скамейке перед домом, а у самого подъезда на своей, принесенной из квартиры табуретке окаменевшая соседка Светлана злыми глазами смотрела в сторону магазина — наверняка из тех краев появится ее ненаглядный, исчезнувший еще утром.
Из подъезда вышел красномордый мужик, которого все звали Рыжий, личность в окрестностях пятиэтажки приметная. Кому замок врезать или в магазин сгонять — он всегда под рукой. Лет пять назад Рыжий свалял дурака: бросил хорошую работу на ипподроме. Там и делов-то — лошадкам еды подбросить да следить, чтобы от своей же папиросы конюшня не загорелась. Ему и до пенсии оставалось немного. Но уперлась душа, не пожелала подчиняться какому-то сморчку-жокею. А сейчас была бы пенсия, не пришлось бы стрелять полтинники…
Встряхивая головой, словно у него в ушах была вода, Рыжий подошел к бабке Нюре:
— Дай хоть семечек, колотит всего.
Бабка взглянула на него ясными глазами и протянула горсточку.
Рыжий медленно шевелил челюстями: разгрызать каждую семечку в отдельности не хватало нервов, душевного спокойствия не хватало.
— Сейчас бы копеек восемьдесят семь, а может, и весь рубль…
Бабка Нюра обрадованно подхватила:
— Плохо ли, целый рубль!
Рыжий повернулся к ней всей своей гвардейской статью. Его плоские красные щеки вздрогнули и замерли: а вдруг?.. От подъезда, где сидела Светлана, донесся глубокий со стоном вздох и словно бульканье: «Мамочка моя родная…»
Мимо проходил представительный мужчина в светлых брюках и полосатой рубашке, прошел было своей дорогой, но вдруг остановился, потер лоб, что-то припоминая, и пошел прямиком на Рыжего.
— Здорово, — приветствовал он Рыжего с неожиданным напором. — Что молчишь, не помнишь, что ли?
У Рыжего отвисла нижняя губа.
— Нет, почему же, помню, — смело протянул он руку незнакомцу.
А тот сел рядом с бабкой Нюрой, поерзал задом, устраиваясь удобней. Шустрый какой! На голове у него только по краям остались белые клочки. И еще один клок был под носом, каждый волос торчком, и поэтому казалось, что незнакомец приспособил под нос ершик для мытья молочных бутылок.
— Инспектор пожарной охраны Василий Петрович, — протянул он руку бабке Нюре.
— Ох уж! — кокетливо откликнулась бабка, освобождая от семечек ладонь.
— Тогда скажем так: бывший инспектор. Двенадцатый год на пенсии.
— Вспомнил, — закричал Рыжий. — Инспектор! Как же я споначалу-то не признал…
— Гуляю сегодня, — сказал Василий Петрович. — Нюхаю чистый воздух. Пивка попил. Пло-охое пивко.
— Ну их, — с пол-оборота завелся Рыжий. — На комбинате не выдерживают, да тут еще разбавляют.
— А ты, парнишка, как я погляжу, все знаешь. На-ка тебе пятерку, сообрази чего-нибудь.
Рыжего как ветром сдуло, лишь прошуршал розовый керамзит, которым была посыпана дорожка к магазину, да от подъезда опять донеслось: «Господи, и эти туда же…»
— Тебе лет-то сколько? — толкнул Василий Петрович бабку Нюру локтем.
— И-и, нашел чего спрашивать. Я, Петрович, стара ворона…
— Скажешь, такая гладкая.
— Ты очки, поди, забыл.
— Очки вообще не употребляю.
— Орел степной, — сказала бабка Нюра и тоже толкнула его локтем.
Пятнадцать лет — это с тех пор как заселили микрорайон — живет здесь бабка Нюра. Живет в однокомнатной квартирке на втором этаже с неизменным алоэ на окне. Нижние ветви его обломаны, розданы соседям как средство от всяких хворей, и теперь растение напоминает старого голоногого петуха.
Много разных событий произошло за пятнадцать лет. У кого-то родились дети, кого-то проводили в последний путь. Вон за тем углом останавливался, поджидая, автобус с черной полоской посередине. А сколько раз переделывали дощатую будку на пустыре — то в пивнушку, то в «Кулинарию», сейчас там принимают бумажные отходы. Соседка Светлана мужа поменяла, думала, к лучшему, а вышло: шило на мыло. Этот, правда, каменьями в окно не запускает, но и до дома не всегда добирается, засыпает по дороге.
Рядом с такими крупными событиями тихая жизнь бабки Нюры не видна совсем. Может, один Рыжий замечает ее, да и то после того, как бросил работать. А еще вспоминают о бабке Нюре, когда у соседей объявляются тараканы. Тут грешат на нее вовсю — рассадница, дескать! Чаще других этот вопрос поднимает Светлана, уж она на бабку Нюру… Бабка-то все слышит через стенку. А перед получкой Светлана приходит за пятеркой, как в кассу взаимопомощи. Бабка дает, зла не помнит.
Вернулся Рыжий.
— Карета подана, — похлопал он по торчавшему из кармана
