Евгений Поповкин - Семья Рубанюк
— Все! — сказал Стрельников. — По местам!
Сандунян продолжал смотреть в упор на командира полка.
— Что у вас?
— Разрешите пойти в штаб дивизии. Я прорвусь.
— Останетесь у пулемета. И в другой раз не выскакивайте, когда не спрашивают.
— Есть!
— Вы из батальона Тимковского?
— Так точно.
Стрельников смотрел на него пристально, что-то припоминая.
— Это вы под Чудовом «языка» привели?
— Точно!
Стрельников раскурил трубку.
— Может, разрешите, товарищ майор, пойти в дивизию?
— Товарищ младший сержант, ступайте к своему расчету.
Сандунян приставил руку к каске, сердито крутнулся на месте и пошел к пулемету, ни на кого не глядя.
Марыганов с Шишкаревым посыпали землей укрытие из бревен, разогрелись и даже сняли шапки-ушанки.
Не успел Сандунян рассказать им, зачем вызывал командир полка, как впереди глухо затакал пулемет, рассыпчато покатилось эхо.
Все трое повернули головы, вслушиваясь.
— Рубанюк, — сказал Сандунян.
Пулемет после короткой паузы снова застрочил. Лощина, из которой доносилась стрельба, была скрыта за взгорком, и Шишкарев вызвался взобраться на крышу сарая. Он долго и напряженно вглядывался в сизую безлюдную даль, по так ничего и не разглядел.
Из-за угла сарая вышел сопровождаемый низеньким лейтенантом Стрельников. Он указал Сандуняну, как действовать расчету в случае вражеской атаки, и с неожиданной легкостью поднялся к Прошке.
В бинокль командир полка разглядел то, чего Прошка невооруженным глазом увидеть не мог. В легкой дымке, сливаясь с бурыми контурами мелколесья, двигались в направлении деревни вражеские солдаты. Не отнимая от глаз бинокля, Стрельников смотрел, как солдаты, прижатые огнем искусно замаскированного пулеметчика, залегли, потом спустя минуту снова поднялись.
— Алтаев! — крикнул он вниз лейтенанту. — Передай комиссару, пусть вышлет группу бойцов сковать немцев с фланга. Быстрее!
— Разрешите обратиться, товарищ майор? — сказал Шишкарев.
— Обращайтесь.
— Там старший сержант Рубанюк. Командир нашего отделения…
— Ну?
— Диски ему надо бы снести.
Стрельников на минуту оторвался от бинокля.
— Сумеете?
— Не впервой, товарищ майор.
— Идите. Скажите ему: молодец! Пусть держится. Отшвырнем их.
Стрельба в лощине то прекращалась, то вспыхивала с новой силой. Уже без бинокля были видны гитлеровцы. Они наступали с двух сторон. В деревне разорвалось несколько снарядов. Один поджег пустой овин — едкий голубой дым низко стлался по улицам.
Стрельников нетерпеливо поглядывал влево, в направлении хвойного леска, откуда он приказал сковать врага.
Вот показалась, наконец, группа бойцов. Впереди ее шагал комиссар.
— Товарищ майор Стрельников! — окликнул его снизу взволнованный голос. — Из дивизии.
Алтаев стоял рядом с младшим лейтенантом и старшиной. По ярко-рыжим, будто освещенным солнцем, волосам и бровям Стрельников сразу узнал в младшем лейтенанте командира радиовзвода. Он запахнул полы полушубка и поспешно соскользнул на землю.
Лицо Стрельникова посветлело.
— Как сумели?
Младший лейтенант показал рукой на шинель, иссеченную во многих местах пулями и осколками.
— Пробрался. Где ползком, где нахрапом.
— У вас рация?
— Так точно.
— Можете связать с комдивом?
— Обязательно! Для этого прибыл.
Младший лейтенант устроился под стеной сарая. Как только рация заработала, командир дивизии приказал Стрельникову доложить обстановку.
— Докладываю, — заметно нервничая, передал Стрельников. — Мой капе окружен… Связи с батальоном не имею. Два связных, посланных к Тимковскому, не вернулись. По всем данным, на меня наступает до батальона.
— Сколько людей у тебя на капе? — осведомился комдив.
— Со мной и Олешкевичем сорок два.
— Пулеметы?
— Станковый и два ручных.
— Пушки?
— Нету, товарищ полковник.
— Надо держаться. Переходите врукопашную.
— Силы неравны, товарищ комдив. Погибнем все.
— Держаться на месте! Раньше чем через два часа помочь не смогу.
— Видно, придется погибать, товарищ полковник.
Стрельников отошел от рации, задумчиво глядя через голову младшего лейтенанта на полыхавший овин. Лицо его как-то сразу постарело, осунулось. Старшина окликнул:
— Комиссар дивизии будет с вами разговаривать.
Густой, спокойный голос произнес:
— Слушай, Стрельников. Чего это ты там погибать собираешься? Не умирать, а драться надо.
— Будем, товарищ комиссар. Но силы неравны.
— Пулей, штыком, гранатой, кулаком деритесь. Но ни шагу назад! Вы Москву обороняете. Понял? Ни шагу назад!
— Есть, товарищ комиссар!
Стрельников крупным шагом пошел мимо сарая и штабного блиндажа к бойцам.
Около длинного полуразбитого сарая его настиг коновод. Тревожно шаря глазами по дымившемуся в разрывах снарядов полю и с трудом переводя дух, он сказал:
— Разрешите коней в лес отвести? Здорово, сволочи, снаряды кидают.
— А ты хочешь, чтобы конфеты тебе кидали? — жестко спросил Стрельников. — Винтовка твоя где? Марш в цепь!
.
Петро вжался всем телом в землю. Противник бил двумя батареями по деревне, по прилегавшим к ней огородам, полю.
«Перепашут все и кинутся в атаку. А у меня диск один», — сверлила мозг тревожная мысль.
Снаряд, тягуче просвистев, грохнул в нескольких шагах. В ушах Петра долго стоял звон. Оглушенный, он не сразу услышал, когда его окликнули. Из ближайшей воронки осторожно высовывался Шишкарев. Жестами он показывал на брошенные им диски с патронами. Прошка пытался улыбнуться, но Петро видел, что ему страшно.
Перезарядив пулемет, Петро снова, почти в упор, продолжал расстреливать наседающих солдат.
Смутно, как во сне, запечатлелись в памяти Петра дальнейшие события дня. Сосредоточенный огонь автоматчиков по тому месту, где он окопался, несколько их попыток подняться в атаку, внезапный огонь «максима» с бугра позади. И, как неожиданная награда за все пережитое, торжествующий крик бойцов батальона Тимковского, ударившего в спину гитлеровцам, дерзкая атака немногочисленной группки комиссара Олешкевича из леса.
С вражескими солдатами, которые теперь сами попали в окружение, было покончено быстро. Стрельников получил приказание от командира дивизии отходить в район деревни Быковка. Отдав распоряжения о выносе раненых, сборе оружия, о пленных, он занялся организацией разведки и прикрытия. Было совершенно очевидно, что неприятель постарается отрезать путь к отходу.
Петра, когда он возвращался на командный пункт, встретил у околицы адъютант Стрельникова Алтаев. Он спешил с каким-то поручением к Тимковскому, но, увидев Рубанюка, свернул к нему.
— Молодец, старший сержант! — крикнул он. — Майор тебя к награде будет представлять. Ну и здорово же ты их долбал.
Петро устало улыбнулся, переложил пулемет с одного плеча на другое и, пошатываясь, побрел к своему расчету.
Возле сарая сидели, прислонясь к стене, Сандунян и Марыганов. Они обрадованно вскочили навстречу. Сандунян крепко обнял Петра.
— А где Прокофий? — спросил Петро, осматриваясь.
Сандунян печально покачал головой.
— А ты ничего не знаешь?
— Убит?
— Ранен дважды. В живот и лицо.
Марыганов тронул рукой плечо Петра:
— Он к тебе когда второй раз полз, был уже раненый, в щеку. Привязал к ногам сумки с дисками, так его и подобрали.
— Где он? — быстро спросил Петро и швырнул диски.
— Пойдем, отведу, — вызвался Сандунян. — Его скоро отправлять будут.
Раненых разместили в просторной избе на выходе к лесу. В выбитые окна дул ветер. Петро остановился у порога, разыскивая глазами Шишкарева.
— Старший сержант! — окликнул его слабый голос. Петро повернул голову и встретился взглядом с широко раскрытыми, горячечно блестевшими глазами комиссара. Олешкевич лежал на животе около стены, прикрытый до половины туловища полушубком. В его лице не было ни кровинки, нос и скулы заострились.
Петро тихонько, на носках приблизился к нему и участливо спросил:
— Куда вас, товарищ комиссар?
— Бедро разворотило… Ни сидеть, ни лежать не могу. Ох, сво-олочи…
Он охотно, как это делают все раненые, рассказал, что его ранило в самом начале атаки, что он лежал, истекая кровью, и его нашли только после боя.
— А ты, Рубанюк, герой, — неожиданно прервал он себя. — Правду говоря, не надеялся, что уцелеешь.
— Чего там — герой, — смущенно махнул рукой Петро. — Вон у нас Шишкарев — тот действительно герой. Я что ж, я в укрытии сидел, а он — под самыми снарядами.
Петро нетерпеливо оглядывал избу и, наконец, узнал Прошку по его шинели. Из-под забрызганной грязью полы виднелась забинтованная голова, пожелтевшая рука.
