Жизнь не отменяется: слово о святой блуднице - Николай Николаевич Ливанов
Вначале Серафиме показалось, что делает он это ради издевки, чтобы отомстить за дерзость, за угрозу, высказанную во время разговора в правлении колхоза. Глядя на Тырнова, она ожидала, что вот-вот из этого улыбающегося рта вылетит корявое матерное слово, которое он не решился высказать тогда, рискуя остаться с дырочкой в черепе.
— А все-таки я, кажется, смогу кое-чем помочь тебе, — поразил он Серафиму каким-то странным поддразнивающим намеком.
Произнес он это все с той же незлобивой улыбкой, придирчиво осматривая Серафиму с головы до ног, точно впервые видел ее.
— Прикинул я вчера после тебя… И думается мне, что, может быть, завтра немного выделим муки и лошаденку дадим вне очереди.
— Может быть, кажись, а что — прямее нельзя сказать? А будет все-таки подмога или нет? — не веря услышанному, переспросила Серафима.
— Буду, конечно, стараться, буду, посмотрим… — все так же расплывчато пояснил Тырнов, прощально кивнул головой и свернул в сторону.
Но Тырнов сделал всего лишь несколько шагов и остановился.
— Да, Сима! — обернулся он. — Совсем ведь забылся… Не смогла бы ты мне помочь?
Всего, чего угодно могла Серафима ожидать от Тырнова, но только не такого вопроса, не такой просьбы. Какая может быть от нее — полунищей и затравленной женщины — помощь этому крепкому, пышущему здоровьем мужчине? Да и какой резон обращаться к человеку, которого нынче многие обходят стороной?
— Ты понимаешь… дело такое получилось… Моя старая хрычовка охает, ворчит, канючит… Что-то у нее с печенкой стряслось… Ну это не главное, значит. Заехал ко мне уполномоченный из района — тот, который шел вчера со мной… И вот ломаю голову — где бы устроить его на ночлег? Сама понимаешь — какой ему у меня отдых. Теща выведет из терпения… Храпит ночью, как пожарная лошадь.
— Уж не ко мне ли ты надумал его пристроить? — поняв намерение Тырнова, встрепенулась Серафима.
— А почему бы и нет, Сима? — дружелюбно подтвердил догадку Серафимы Тырнов. — У тебя целая добротная комната, отдельная. Сейчас можешь пойти домой… За три-четыре часа приберешь немного… Я скажу тут кое-кому, чтобы малость дровишек пока, на сегодня, подбросили…
— Нет, нет! — ужаснулась Серафима. — У меня дети, все запущено… Как это я перед таким начальником? Мало мне и без того всякого позора!
Но Тырнов не отступал. Что бы ни говорила Серафима, он твердил свое, то и дело подчеркивал, что такое нужно не для него, а для всего колхоза. Мужик он из простых, и не нужно будет для него никаких хлопот. Разве только кипятку приготовить… А у Тырнова другого выхода нет сейчас, как просить об этом Серафиму: уж приближается вечер — и для всяких поисков времени не остается.
Долго отпиралась Серафима, но в конце концов махнула рукой и согласилась.
— Потом на меня не пеняйте — ежели что не так, — предупредила она Тырнова и торопливо направилась к дому.
А чуть позже, как обещал Тырнов, к дому Волановых подъехали сани, наполовину нагруженные колотыми сухими дровами. Низенький старичок быстро свалил их во дворе и зашел в дом.
— Тут Тырнов велел оставить у тебя этот кулечек с мукой. Может, говорит, к ужину каких-нибудь лепешек затеешь… Гостя накормить. И сальца для приправки…
Серафима прервала мойку полов и положила на лавку доставленный провиант — два-три килограмма муки-сеянки и кусок сала граммов на триста.
Гость заявился, когда уже начало темнеть. Сопровождал его Тырнов. Еще в сенцах Серафима услышала его бодрый, жизнерадостный голос.
— Серафима Петровна, ты уж не очень-то на нас гневайся, — начал с порога председатель, — хотели мы устроиться прямо в правлении, да Нюрка-сторожиха куда-то ключи замыкала. Прямо-таки все к одному…
Тут дал знать о себе и гость. Из-за плеча Тырнова показалось его добродушное, веселое лицо.
— Воля хозяюшки — казнить нас или миловать! А незваные гости — глодают кости, — подмигнул он и, посмотрев на кожаные головки своих фетровых сапог, прошел вперед. — А где тут самые главные, которые не подчиняются никакому начальнику и даже самому царю?
Гость глазами отыскал на печке притихших Саньку и Данилку.
— А вот вам лисичка велела передать, — протянул он обе руки с небольшими свертками.
Данилка сразу вцепился в подарок, а Санька, прежде чем взять, посмотрел на мать.
Серафима стояла растерянная, раскрасневшаяся, не зная, как ей поступить, что нужно делать, чтобы все было правильно, по-человечески…
Сегодняшнее поручение председателя она считала особенным. «Знать, еще не совсем втоптали в грязь! — подумала она. Понадобилась, вспомнили…».
Гость, как показалось Серафиме, оказался человеком незаносчивым, веселым и внимательным.
— Корней Михайлович Кадкин! — звонко представился он. — Вы уж смилуйтесь, не корите нас, Серафимушка, за вторжение. Носит нас нелегкая… Все не ко двору, да не ко двору. Странники, шатуны… Но ничего — за богом молитва, за царем служба не пропадают.
Корней Михайлович энергично разделся, подал Серафиме пальто, провел расческой по жиденьким, светлым, как у младенца, волосам и осторожно, чуть ли не на цыпочках проследовал в приготовленную для него комнату.
Немного помявшись, не раздеваясь, туда же с какой-то сумкой проследовал и Тырнов. В комнате было чисто и тепло. Серафима убрала из нее все лишнее, положила на стол новую скатерку, залежавшуюся у нее со времен свадьбы. Заправила керосином лампу. Это горючее всего лишь на одну заправку, она хранила вот уже около года для особого случая.
Гости остановились за прикрытой филенчатой дверью, а Серафима, приложив палец к губам, дала знать детям, чтобы они сидели на печке смирнехонько. Несколько минут из-за дверей доносились невнятные приглушенные голоса. Потом
