Жизнь не отменяется: слово о святой блуднице - Николай Николаевич Ливанов
— Пусть немного поработает — ему ответ один надо написать, — пояснил он Серафиме и ушел из дому.
Серафима хлопотала у пышущей жаром печки. От сковородки отлетали один за другим коричневые пористые блины. И Санька и Данилка блаженствовали. Такую еду они уже и не помнили. Настроение детворы передалось и Серафиме. У раскаленного жерла печи она разрумянилась, повеселела. Для гостя напекла блинов отдельно. Уложила их в тарелку, сверху накрыла другой.
Через пару часов, насытившись вкусной и необыкновенной пищей, дети сладко заснули. Серафиме тоже вдруг захотелось отдохнуть. Она присела к кухонному столу и терпеливо ждала, когда откроются двери в горнице. Видимо, у Корнея Михайловича дел было много. Он то и дело шелестел какими-то бумажками, ерзал на табуретке.
Наконец, двери открылись. Гость вышел из комнаты так же осторожно, как и входил. Вначале он улыбнулся Серафиме, потом прикрыл глаза и провел рукой по лицу.
— Вот видите, Серафимушка, из-за меня и вы томитесь… Ох, уж это время! А что поделаешь, Симочка, во времени бранись, а в пору мирись! Был бы друг, а время найдется — так, кажись, говаривают…
— Я сейчас принесу вам на стол… Пока не остыли, — спохватилась Серафима, — и кипяточку… вы уж не обессудьте…
— Да, знаю, знаю, Симочка, — поспешил гость успокоить ее. — Нынче ни у кого ничего нет. Нынче только горбун с запасцем ходит. Только он что-то прячет за спиной. А к чаю у меня тут еще немного осталось…
Серафима поставила на стол блины, чайник с кипятком и стакан. Но Корней Михайлович попросил у нее для чего-то еще два стакана, холодной воды, какую-нибудь тарелку и две ложки. Пока Серафима сбегала на кухню, на столе все преобразилось. На толстом листе бумаги была горка сахара и сухарей. А рядом стояла сверкающая желтым лаком и серебряными рисунками банка консервов.
Серафима с изумлением наблюдала, как гость провел небольшой проволочный ключик вокруг банки, накрутил на него полоску жести, и крышка отпала. По комнате разнесся ароматный запах мясной тушенки.
— Не нашенская, видать? — спросила Серафима.
— Конечно же, нет, Симочка. Нам сейчас не до таких финтифлюшек. Нам нужно побольше такого, что фашистам сильнее по мозгам бьет… Давайте мы с вами поужинаем, Симочка. Вы сегодня, кажись, покружились. Позвольте хоть мне в эти минуты взять на себя обязанности хозяйки.
Ловким движением Корней Михайлович вывалил содержимое банки в алюминиевую миску и еще раз попросил Серафиму провести с ним вечернюю трапезу. Серафима уступила, нерешительно присела на уголок табуретки.
— Хоть немного раздохните, хоть малость отключитесь. Вижу, вижу — ох, нелегко вам приходится, Симочка. М-да, — участливо произнес Корней Михайлович и неторопливо извлек из сумки алюминиевую фляжку…
— Вот интересно — кто придумал такую штуку сильную? Прямо-таки нужно ему на каждом углу памятник ставить. Без нее ничего не делается — ни свадьба, ни похороны… Помогает от болезней, от хандры. Но только в меру.
Гость налил немного светлой жидкости в стакан, потянулся за другим. Но тут его остановила рука Серафимы.
— Что вы, что вы! Не дай бог! Не буду, не надо…
— А я и не собираюсь вас спаивать, Симочка, — весело пояснил Корней Михайлович, — самому мало. Вот хотел вам кое-какие вести сообщить… Но как-то, сами понимаете, на трезвянку язык не поворачивается… Так за компанию хоть пригуби малость. Все будет считаться, что не один бражничаю.
Серафима протянула руку к стакану и улыбнулась…
— А это не абиссинский морс, случайно?
— Как это — абиссинский? — с недоумением взглянул на Серафиму Корней Михайлович… — Не слышал про такой… Абиссиния — это страна в Африке. Или еще Эфиопией ее называют. Итальянские фашисты ее недавно поработили. А про морс не слышал.
— Так это я… — продолжая задумчиво улыбаться, добавила Серафима. — Был у меня один хороший знакомый — Петька Сырезкин. Напоил он меня один раз этим морсом… Никогда не забуду.
— А как он, на вкус-то какой? Сладкий, терпкий? Интересно.
— Очень сладкий, — лукаво взглянула на гостя Серафима, потом становится горький, горький…
— Интересные свойства, интересные… Но, увы, ничего подобного, к огорчению, не имею. Вот он, проверенный напиток — и вначале горький и в конце горький, а потом на душе становится легче и легче… Ну, твое здоровье, Серафимушка.
Серафима, затаив дыхание, сделала два глотка, и через несколько секунд почувствовала, что деревенеет нижняя губа, в глазах все начало перемещаться.
— Вот уже, кажись, три года не брала в рот ни капли… Да и ослабла за это время… Какой из меня питок?
Корней Михайлович с удовольствием посмотрел на Серафиму, пододвинул поближе к ней миску с консервами, потом взял фляжку и снова налил в стаканы понемногу спирта. Серафима отказалась наотрез. И после длительного упрашивания Корней Михайлович безнадежно махнул рукой.
— А! Нечего тому богу молиться, который молитву не принимает.
Гость еще более оживился в разговоре. Одну за другой он начал рассказывать истории из своей жизни, а также из того, что когда-то слышал или читал. Рассказы у него получались интересные, занятные. Серафима с изумлением слушала гостя, восхищалась его грамотностью, культурностью. Выпитое спиртное отодвинуло в сторону заботы, очистило на время душу от мрачного осадка. После пережитых презрений и гонений ей не верилось, что такие уважаемые люди могут вот так просто и незлобиво разговаривать, не называть ее «предательшей».
Чем больше рассказывал Корней Михайлович, тем все больше хотелось его слушать Волановой. Но вот он вдруг умолк и серьезно посмотрел на Серафиму.
— Знаю, Симочка, как тебе сейчас приходится… С продуктами-то как?
Неожиданный поворот беседы смутил Серафиму.
— Да как сказать… Дня три еще кое-как перебьемся, а потом будет полный голод… Ни хлеба, ни картошки, ни мяса… Санька доставал зайцев иногда, а вишь, поземка пошла, следы заметает… Только мается мальчишка.
Корней Михайлович посмотрел на свою собеседницу.
— Пропадете вы здесь, Симочка… — с грустью в голосе произнес гость. — Надо быстрее выручать, а точнее — спасать надо от погибели… Подскажу Тырнову, чтобы он срочно кое в чем вам помог… А в общем-то, Симочка, я тебе посоветовал бы переехать отсюда. Затравят тебя здесь… Знаю я кое-что
