Когда налетел норд-ост - Анатолий Иванович Мошковский
— Ну в кого ты? — спросил Витька. — Братан твой не из робких, отец — тем паче. Такие, как ты, теперь не в почете. Учти и намотай на свой несуществующий ус. К тому времени, когда он вырастет, твердо усвой это… Уговорились?
— Нет, — отрезал Павлик.
— Смотри, пожует тебя жизнь! Подденет крюком за бок и потащит… Так уж устроено — или ты ее, или она тебя. Середки нет.
— Не ожидал таких теорий на этом пункту, — заметил отец.
Витька набил рот хлебом с маслом.
— Не нравятся?
— Мне-то что, а вот обществу и окружающим людям не очень улыбаются эти теории. Тебе она выгодна: делай что хочешь.
— А как же, — сказал Витька, — ненавижу пассивных и мямль: будь или рыбой, или крюком!
— Внимание, перед вами сидит отличный крюк! — сказал Игорь, и все за столом грохнули.
Аля утирала платочком слезы.
Витька пошел пятнами.
— Ничего, — сказал он, — с меня еще гривенник.
— Что-то много набирается, — сказала Валентина, — смотри, совсем обнищаешь!
— Это я-то? — захохотал Витька. — Дожидайтесь! Денежки не здесь, — он хлопнул себя по карману, — а вот тут! — он коснулся пальцами бугроватого лба.
Отец вздохнул:
— Человек ты, вижу, вполне современный, без иллюзий. Далеко шагнуть можешь… В известном смысле, конечно. Но… но я не сторонник таких действий. Старомоден, наверно, не знаю. Мы в ваши годы не так шли…
«А как ты шел?» — подумал Павлик, но не это сейчас было главное. Что-то должно было случиться, произойти на этом рыбацком стане… Только вот что?
Павлик отказался от второго стакана, но не уходил: ждал Игоря.
Сколько за этот день накопилось вопросов. О чем они успели поговорить с ним? О живописи, о жизни вообще. А про Тита, а про Витьку? А про… Нет, про Алю лучше не спрашивать, сам должен рассказать…
Брата он не дождался, Игоря куда-то увел Витька. Захватив по привычке альбом, Павлик пошел бродить по стану. Присаживался туда-сюда, хотел запечатлеть то ларек, то девчонок, стиравших на причале, то Ананьку с пилкой в руке… Не рисовалось: все получалось бездарно, сухо и точно, без мысли и настроения. Да и мальчишки-ротозеи мешали.
Говорить ни с кем не хотелось.
Павлик решил уйти на крайний причал вентерщиков, упиравшийся в плавни, и там в одиночестве позагорать. В трех шагах от причала он услышал голоса. На причале стояли Витька с Игорем. Павлик притаился. Его скрывали от них кусты.
Витька рывком стащил ковбойку и лег, подставив грудь и плечи солнцу. Игорь присел на причал, спустив ноги.
— Ну как? — спросил Витька, закрыв глаза.
— Что?
— Дела вперед не продвигаются?
— Не обижаюсь. С бумагой вот плохо, кончается. Даже детские альбомчики для рисования в Шараново не завезли.
— Откуда ж ей взяться? — сказал Витька. — Были бы мы лесной державой, а то ведь — камни, пески да тундра…
Игорь промолчал.
— А ты мазилка ничего, — продолжал Витька, — и не ждал. Упорный. При таком трудолюбии можно в люди выйти. К преклонному возрасту, годам к тридцати, будешь выставляться. Премию зубами уценишь.
— Во сне вижу.
— То-то! Духовной пищи у тебя тут хоть отбавляй, а про другое не сказал бы…
Игорь опять промолчал.
— Просто жаль иногда смотреть на тебя… С такими церемониться нечего: абордаж, хап — и твоя. И цены тебе не будет. Если, конечно, потом не оплошаешь, окажешься на высоте.
— Пробовал? — спросил Игорь.
— Случалось, — лениво, все еще не открывая глаз, процедил Витька.
— Действовало?
— Безотказно. Они сами церемониала не любят. Только вида не показывают.
— И все они такие? — спросил Игорь.
— Почти… — Витькина рука резанула воздух. — Все!
Павлик слушал не дыша.
— Об этом хотел поговорить со мной? — спросил Игорь.
Витька вдруг поднялся и сел.
— Слушай, кто она, в сущности, твоя Алька? Знаешь? Она…
— Дам в морду, — сказал Игорь.
— Ты? — Витька хохотнул. — Давно таким грозным стал? Или с приездом бати силу почувствовал? Ну чего молчишь? В целом ты ничего, нравишься мне. Характер есть. Будем держаться рядом… Хочешь?
Игорь смерил глазами расстояние меж собой и Витькой.
— И так немного, полметра. Куда уж ближе.
— Шутишь? Хорошо. Шутка — признак силы.
— Благодарю.
— Берусь за месяц сделать тебя стоящим парнем. Данные есть. И с ней ты быстро…
Игорь вскочил. Его кулак застыл в сантиметре от Витькиного носа.
Все в Павлике напряглось.
Витька не тронулся с места. Даже улыбка осталась на лице, словно прилипла к нему.
— Ты делаешь успехи, — Витька глядел в бледное, мгновенно похудевшее от напряжения лицо Игоря. — О себе даю справку: с первого удара правой вылетает от одного до трех зубов, со второго — столько же, левая слабей: только один. И этому научить могу. В этой части ты менее техничен.
Игорь отошел от него и отвернулся.
— Скидывай рубаху и не нервничай, ты еще при всех зубах. Если врач в Москве не выдрал.
— Пошел… — сказал Игорь. — Дерьмо.
Чувствуя, что разговор на исходе и они могут встать и застукать его, Павлик бесшумно вернулся к пункту.
Так и не смог он до самого вечера побыть с Игорем. Не станешь же приставать к нему с расспросами, когда он водит шершавой пилкой по крюку и сталь визжит и поет; не будешь с ним откровенничать, если рядом сидит Ананька с ехидными глазами…
После ужина большинство рыбаков потянулись к ларьку, Павлик пробрался в хатку Игоря. Ананька с Тамоном уже спали — это немало удивило Павлика. Игорь лежал на койке одетый и смотрел в окно.
— Садись, — он показал Павлику на койку и отодвинулся к стенке.
Павлик присел. Так много хотелось сказать, а он все не знал, с чего начать.
— Значит, мама ничего? — спросил Игорь.
— Сейчас ничего, — с готовностью заговорил Павлик, — а вначале… Все понять не могла, почему это ты…
— А ты на что? Почему не объяснил ей?
Павлик даже разозлился немного на брата.
— Ты уезжаешь, а мне объяснять?! Надо было поразговорчивей быть тогда…
— Верно…
— Хоть признался.
— Слушай, Павлик, а ты-то говорил старикам то, о чем я просил и на вокзале и в письмах. Ну чтоб знали, что со мной все будет в порядке?
— Говорил…
В дом вползли сумерки, и сразу стало как-то уютней, все предметы в комнате потеряли определенность и точность контуров. Легче стало говорить обо всем.
Павлик сидел на койке, полуобернувшись к брату. Лицо Игоря еще больше повзрослело, посуровело. В нем даже появилось что-то пугающее, чужое, что-то такое, от чего сжималось и щемило сердце.
— Устраивайся, — сказал вполголоса Игорь и похлопал по койке, — так удобней будет, и отдохнешь.
«Ага, — подумал Павлик, — он рассуждает, как все истые
