Михаил Бубеннов - Орлиная степь
— Неужели и его снимут? — спросил Леонид. — Ходит такой слух.
— А он… знает об этом?
— Вероятно. Он все знает.
Будто сговорясь, Зима и Леонид оглянулись и сказали в один голос:
— Курит.
И вновь не спеша зашагали краем пахоты.
— Ах, какая у него умная мысль! — все более оживляясь, вновь заговорил Зима. — Государственная мысль! Да, колхозам надо оставить столько земли, сколько они могут обработать своими силами, с нашей помощью, а все остальные земли — в совхозы. Для государства — огромная выгода. Совхозы больше сдадут хлеба. Да и дешевле он будет! Это же ясно. Но зачем же он горячится так и страдает?
Зима и Леонид, как по команде, вновь быстро оглянулись назад— и обмерли: Куприяна Захаровича не было…
— Сердце! — белея, выкрикнул Зима.
Куприян Захарович лежал у края пахоты, головой на гребнистом пласте целины, с широко раскинутыми руками, будто мысленно обнимая все небо с сияющим солнцем в зените…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
IИз густого бурьяна на залежи стремглав, но почти бесшумно вылетела матерая линяющая волчица. Остановившись поодаль и слегка избочась, она несколько секунд зорко и настороженно смотрела на Степана Дерябу. Но вот точно кольнули ее шилом в бок, она разом отпрянула в сторону и мгновенно исчезла в залежных дебрях. Однако не успел Деряба опомниться от неожиданной встречи и сорвать с плеча ружье, лобастая морда волчицы замелькала в помятой полыни по другую сторону межи. «Ох, тварь! Хитрит! Отводит! — догадался Деряба. — Так это ж… где-то у нее тут логово!» Звук взводимого курка вновь сильно отбросил матерую прочь. С бурно застучавшим сердцем, ломая сапогами сухие травы, все время оглядываясь по сторонам, Деряба направился прямиком к тому месту, откуда впервые вылетела вспугнутая волчица…
Через сотню шагов, сделанных в большом напряжении, в ноздри Дерябы вдруг ударило густой псовой вонью, смешанной с душным, гнилостным запахом падали. Деряба даже немного растерялся. Он остановился с выброшенными вперед стволами, оглушаемый ударами сердца. «Здесь!» — затрепетала от азарта его душа.
Сначала Деряба увидел среди бурьяна небольшую, вытоптанную, всю в лежках круговинку, на которой валялись кости, клочья сурчиной шерсти и перья, а потом и волчье гнездо в небольшой ямке под нависшими будыльями свербиги и бу-дяка. На сухой земле, слегка устланной волосистым типчаком и шерстью, обеспокоенно стонали и ворочались в плотной кучке, устраиваясь на покой, темно-серые волчата с заостренными ушками и черными ремешками по хребтам. Отделившись от гнезда, два волчонка в светлом шелковистом пуху под темной остью, с очень редким волосом на задних ногах и небольшими белыми пятнышками на груди играючи грызли и душили друг друга, совсем как щенята. «Восемь! Восемь штук!» — сосчитав волчат одним взглядом, закричал Деряба и, оглядевшись по сторонам, бросился к логову.
Быстро хватая и пряча волчат в пустой вещевой мешок, Деряба вдруг услышал невдалеке шорох и, вскинув голову, обомлел: впереди, в пяти шагах, в сумеречи бурьяна торчала лобастая и остроглазая звериная морда. Выронив из рук волчонка, Деряба крикнул сквозь зубы, схватился за ружье, которое держал наготове зажатым меж колен, ошалело вскочил на ноги и выстрелил вдаль, где уже успела сгинуть волчица.
— Ух, тваркь! — выкрикнул Деряба. — Еще лезет!
Завязав мешок, где кое-как уместились семеро копошащихся, изредка взвизгивающих волчат, и закинув его за плечо, Деряба взял восьмого волчонка, самого крупного, в руки, прижал к груди и, все время оглядываясь, быстро зашагал залежью на запад, в сторону побуревшего за последние дни Заячьего колка.
Волчица безумно металась на некотором расстоянии позади человека, уносящего ее детенышей. Но вот кончилась залежь. Оказавшись на чистой целине, волчица внезапно припала в ковыле, рядом со следом человека, судорожно проползла немного на животе, поцарапала землю лапами, впервые тихонько застонала, а потом надолго, очень надолго, замерла с горящим, немигающим взглядом…
В Заячий колок Степан Деряба пришел за час до пересмены. Ночная смена, ездившая сегодня в Лебяжье, в баню, спала богатырским сном. Леонид Багрянов в сопровождении Дружка ходил от трактора к трактору по новой клетке. Дед Ионыч и Петрован повезли лодку и сети на Лебединое озеро. На стане нешумно бодрствовали только поварихи.
Феня Солнышко знала Дерябу еще по Залесихе и, естественно, встретила незваного гостя весьма сухо. Она даже сумела сдержать свое любопытство, когда увидела на его руках волчонка. Стараясь сократить разговор с гостем до предела, Феня едва кивнула головой на его приветствие и сообщила:
— Дружки-то твои работают. Туда пойдешь?
— Нет, дождусь здесь… Скоро ведь?
В ответ Феня Солнышко только кивнула головой на запад: дескать, разве не видишь, где солнце? Стараясь разговорить ее, Деряба показал на протянутой руке волчонка.
— Вишь, кого нашел?
— Вижу, — сдержанно ответила Феня.
— Полный мешок. Вон что делают!
— Тебе везет на даровщину.
— Счастье! — самодовольно объяснил Деряба.
— На даровщину счастья не бывает.
— Рассуждаешь ты! — воскликнул Деряба, криво ухмыляясь. — Больше двух тысяч отхвачу — мало? Чем же это не счастье?
— Нашел счастье — в волчьем логове! Не много же тебе надо!
— Я не жадный.
В знак того, что разговор о счастье Деряба считает оконченным, он на какое-то время опустил глаза, затем, стараясь показать характер, спросил развязно:
— Моя-то зазноба где?
— Спит. Она в ночной…
— Толкни ее в бок, а? — Нельзя. Не время.
— Выдрыхлась небось?
— Некогда ей было! После ночи — сразу в Лебяжье, в баню, а приехали — шум да гам; едва успокоились и улеглись. — Феня коротенько, горестно вздохнула, подумала и неохотно сообщила: — У нас тут сегодня большая беда: председатель колхоза в одночасье помер.
— Здесь? От чего же?
— Известно, от сердца.
Из приличия Деряба покачал головой.
— Вот я и говорю: уходил бы ты отсюда, подальше от греха! — продолжала Феня Солнышко, скрестив руки на высокой груди и маленькими темными глазками пронзая гостя в упор. — Понимать должен, тут все теперь в сильном расстройстве, а у бригадира — у того совсем темно на душе… Зачем тебе здесь, да особо в такое время? Что тебе приспичило? Бригадир-то ведь запрещал тебе являться сюда… Ну и не лезь на рожон. Не малый.
Лицо Дерябы, одутловатое, облупившееся от солнца и с заплывшими глазками, за то короткое время, пока говорила Феня Солнышко, странно побурело, словно он, таясь, боролся с удушьем. Но все же Деряба, опохмелившийся сегодня в меру по причине нехватки водки и окончательно протрезвевший за день, удержался от- крика и ответил Фене довольно мирно, хотя и угрюмо:
— Попрощаться мне с дружками надо.
— Вон что! Уезжаешь, что ли?
— Уезжаю. Москва ждет.
— Мы по радио слыхали, — съязвила Феня с самым невинным видом. — Прямо помирает Москва от тоски по тебе. Ну, что ж, дорожка накатана. Зазнобу-то с собой берешь?
— С собой!
Оглядевшись, Деряба направился в конец пруда. Разговор с остроязыкой и беспощадной поварихой все же так взбесил его, что он до боли сжал челюсти и, ступая, с силой ударял подошвами сапог о землю, будто стараясь сделать ей больно. Выбрав среди берез место с таким расчетом, чтобы удобно было наблюдать за всем станом, он без всякой предосторожности бросил наземь ружье, а затем и мешок с волчатами — те вякнули в несколько голосов на весь колок и со скуленьем закопошились в мешке… Совсем недавно Деряба держал в мыслях похвастаться волчатами перед бригадой, но теперь у него неожиданно пропала всякая охота потешать здешнее общество. Зачем-то осмотрев со всех сторон, особенно с брюшка, запотевшего в руках волчонка, он взял его за полуголые задние ножки и, размахнувшись, с силой ударил головой о комель старой, шершавой березы…
Запах крови всегда странно возбуждал Дерябу. Убивая волчат одного за другим и обдирая их, он все больше и больше ожесточался и, наконец, почувствовал приближение того мрачного, грозового состояния духа, которое временами бывало у него в последние годы. «Тихо! Тихо! — скомандовал Деряба сам себе. — Назад!» Весь день он тосковал по водке, но теперь, зная себя, мог только радоваться, что трезв.
Белые березы медленно розовели. Одно время тракторы рокотали совсем близко, иногда у самой опушки колка, но постепенно их рокот отдалился и стих—все они ушли в дальний конец клетки, делая последний круг. В колке после их ухода отчетливо загремела на тысячу ладов веселая птичья разноголосица — пичуги торопились что-то обсудить еще до вечерней зари.
Ударив о комель березы четвертого волчонка, Деряба вдруг услышал позади голос Аньки:
