Иван Мележ - Метели, декабрь
Тревога: что делать? Режут скот. Говорит с Чернушкой.
У Апейки после того, как исключили, сняли.
а) Несправедливость.
б) Дети. Как им объяснить? Надо…
Володя подрался за отца.
в) Сестры приехали. Сначала одна (брата укоряет), потом другая — с матерью.
Одна вздыхает, другая плачет. Брат. Словно виноваты. Привозят продукты. Есть что-то обидное в этом. Но продукты нужны. Апейка жил всегда сегодняшним днем. Запасов не делал. Сразу ощутилось.
Как ни оправдывайся, будто виноват.
Есть у людей вера в справедливость. Раз сняли, значит, есть за что. Предположения. Сплетни.
Досадно оттого, что знал, некоторые рады.
Сочувствие Зубрича.
С Харчевым (Харчев на бюро против исключения. Строгий выговор).
Потом зашел.
Удивительно, когда Ап[ейку] сняли, даже ближе стали. Он всячески выказывал поддержку.
Зашел. С бутылкой, закуской.
Откровенный разговор.
— Я так думаю. Начинается новая война. И как в войну: приказано — исполняй.
— Какая же война?
— Война, Иван. Не лучше гражданской. Все перепуталось… Где свое, где чужое — разберись…
— Надо разбираться…
— Черт ему влезет в душу. Другой такой ласковый, а что скрывается там? Зазевайся — может… нож всадить…
— Есть такие. Но ж нельзя…
— Думаешь, мне не жаль. Не болит, думаешь, тут, — стукнул в грудь.
— И мне больно. От как раскулачивали Игната с Куреней. Как высыпали один другого меньше. Пока доехали — сопливые. Как доедут? Бывает, ночью проснешься, да все вспомнишь. И не заснешь. Также люди. Если б моя воля, взрослые пускай едут, а малых которые — в интернаты. Специальные. Пускай перевоспитываются. Ну, если которые волком будут глядеть потом, тогда другое дело… Взрослые — по всем законам. Особенно не могу я детей видеть. А дети у каждого, считай… Думаешь, чем они виноваты?
Апейка молчал, сочувствуя.
— Но я душу гадюку. Нельзя жалеть. Если жалеть — ничего не сделаешь. Все загубишь. Ты его пожалеешь, а он… Нельзя. Война.
— Пусть — война. Но ж — особая. Нам жа жить с ними…
— Вот ты говоришь — убедить. Хорошо. Убедить. Знаешь, как убеждали! Много убедили?
— Не все сразу…
— Мягкотелый ты, Иван. Бабское в тебе что-то. Ей-богу. Злись, не злись. Строгость нужна. Особенно теперь.
— Я разве против…
— Подожди. Против, не против. Рассусоливать нельзя. Надо значит надо! И нечего тянуть. Пусть почувствуют. Людям нужна твердая рука. Сначала покривятся, а потом привыкнут.
Апейка видел, спорить напрасно. Харчев хлопнул по плечу.
— Вишь, как пошли, когда почуяли твердость. Только сослали некоторых, переменились враз. Видят, чикаться не будут…
Задумался.
— А вообще черт знает что. Голова кругом идет. И ночью, брат, проснусь… — Повел сомнительно головой. — Детей жаль.
Наболевшее:
— Не повезло мне с детьми.
Апейка знал, дети помирали, едва родившись… (Харчев советует пойти к Башлыкову).
— Идейный хлопец. Далеко пойдет, если не свернет голову… — Раздумчиво: — Только слишком сам себя любит. Так любит, что не наглядится на себя. Считает, что и все должны любить его… При том умный, себе на уме. Не сразу и поймешь… Но голова кружится. И может закружиться! А может и далеко пойти. Зеленый пока. Обрастет пером, далеко может взлететь!..
Жена с Апейкой. «Умнее всех хочешь быть». Расхождение. Болела. Практичная женщина, у нее за семью тревога. Устала, нервничать стала. За детей беспокойство. Упреки Апейке.
Она обычно сдерживалась. Скрывала. Но он чувствовал это. Молчаливый упрек еще горше. Мысли овладевали: «Разные все же мы… Суховатость какая-то в ней».
Вспоминал увлеченность ее общественным. Это тогда притягивало.
Увлекся — умная. Теперь видел — ограниченная. И одновременно страх за семью, за детей. Женский страх и женское предчувствие опасности. От этого жалость к ней.
В разговоре. Скрывает что-то. Говорит о школе, о детях подробно. Он чувствует, волнует иное. Но что?
— Знаешь, у меня на уроке был заведующий… Из района.
(Ого! Внимание, хотел пошутить он.)
Она не поддержала.
— Проверяли…
— Ну и что…
— Ничего. Только, видно, мне недолго преподавать…
— Это почему так думаешь?
— Чувствовала. Вот и пришли.
Воспринимал как упрек: из-за тебя все. Я ни при чем тут. Она держалась. Потом быстро вышла в соседнюю комнату. Плачет. Он не пошел. Знал, что любое утешение теперь принесет еще большую горечь.
Встал. Этого, разумеется, надо было ожидать. Он и ожидал. И все же теперь, когда свершилось, стало препаршиво.
Он и в этом будто виноват.
Харчева подкараулил. Подошел. Заговорил откровенно. Знал, с этим так и надо.
— Ну, я виноват. Почему же она должна отвечать?
— Ладно. Я поговорю.
Он сразу пошел к себе. Однако Апейка знал: сказал — сделает.
К Апейке приходит от Параски Ганна. Надо было в Юровичи.
Приносит сало.
Когда Апейку исключили из партии, когда сидит, мучается без дела, он приходит [к Башлыкову]: дайте работу, любую. В колхоз пошлите.
К Башлыкову посоветовал пойти Харчев. Харчев ходатайствует. Ссорится с Башл[ыковым]. Трещина в их отношениях. Ап[ейка] чувств[ует] себя неловко перед Харчевым.
Жена колеблется. Упрекает: зачем лезть, лбом стену не прошибешь.
Отчуждение. Нелады. Досада.
Встречает Сопота с мельницы.
Тот ему:
— Что поделываете?
— А так, ничего. По хозяйству.
— Не годится.
— А что же делать?
— Нет работы?
— Написал я. Жду ответа.
— Не отвечают?
— Рассматривают, видимо.
— А что рассматривать?
— Ну, проверить надо.
— Мало проверяли?
— Да не сказать, — засмеялся. — А все-таки еще, выходит, надо.
— Чтоб это в такое время человек сидел без дела! — Сопот покачал головою.
— Ну, это недолго.
— Все-таки. — Снова: — Не годится! — Хитровато, добродушно: — Иван Анисимович, дак идите ко мне.
— На мельницу?
— А что ж. Конечно, работа пыльная.
— А я пыли не боюсь. Чего ж, можно и на мельницу.
— Можно за начальника. С вами я готов в помощниках.
— Нет. Я человек не гордый. Могу и в ваших помощниках походить.
— Ей-богу. Лучше, чем так сидеть.
— Я ж говорю. Годен.
Важным для понимания взглядов и «линии» Апейки мог быть разговор-спор, спор-исповедь Апейки в присутствии Харчева (сначала автор на месте Харчева видел жену Апейки, затем Зину Бойкову, которая давно по-женски симпатизирует ему, но потом несколько раз написал на полях — «с Харчевым»).
С Харчевым (или с Зиной).
— Мужик ты, — сказала. Не поймешь, не то с упреком, не то с одобрением.
— Мужик, — согласился Апейка. — Был и остался.
— Жалеешь ты его? — с хитроватым проницательным взглядом.
— Жалею, — сказал он, ощущая вдруг нестерпимую потребность говорить. Выговориться. — А как же его, мужика нашего, не пожалеть? Мы ж от него требуем, чтоб он отдал самое важное. Землю, плуг, хлеб. То, чем он, жена, дети его живут. Чем жили его отец, дед, прадед. В чем основа их жизни. Требуем, чтоб отдал нам все это под честное слово. Жизнь эта, какую мы обещаем, ему неизвестна, нереальна. Он не щупал ее. А надо пощупать своими руками, увидеть своими глазами — тогда другое дело… Мужик — он себе на уме, практичный, недоверчивый. Много ему сулили все, кому не лень, вот он и не верит. И говорит: погодите, дайте приглядеться! И правильно говорит!.. Он имеет право и подумать, и рассудить, и усомниться, и надо дать ему подумать! Неужто требуется много ума, чтоб не додумать, как ему тяжело, до отчаяния тяжело! — Апейка помолчал. — Тут одного, кажется, достаточно было бы: уразуметь, что нет у него нашей ясности, и надо отдавать себе отчет!..
— Мужик мужик и есть… — светились Зинины глаза. Умно, благожелательно.
— Вся соль, по-моему, в том, чтоб нам поверили. Поверили, что делаем толковое, надежное. Чтоб дело наше было делом сердец людских. Тяжело это, грустно, и нетерпение нас допекает, но ничего не сделаешь. Надо, чтоб поверили! Единственное средство — переубедить, добиться, чтоб поверили! Только там, где вера, где душа, надежное будущее! Только там человек будет считать все своим, кровным! Не чужим, господским!.. Неоценимая вещь — вера, вера народа! — сказав последние слова. Апейка подумал, что размахнулся широко — вера народа, — но уже не мог остановиться. — В революцию мы победили потому, что в нашу партию, в Ленина поверили. Народ поверил. И забывать этого нельзя!..
— Время нас подгоняет, Ваня, — ласково сказала Зина.
— Подгоняет. — Апейка задумался. — В армии хороший командир обмозгует будущую операцию, подумает, Зина, не только над тем, как добиться победы, а и какой ценой. Из многих способов выбирает тот, который принесет наибольшую пользу при наименьших потерях. Хороший командир должен видеть не только то, как быстро он возьмет высоту, а и как надежно закрепиться на ней. Великая радость это — видеть, что каждое слово твое доходит, что понимают тебя.
