Иван Мележ - Ночью

Мележ Иван

Ночью

Иван Мележ

НОЧЬЮ

Маша вошла в хату, положила топор под лавку и начала молча раздеваться. Развязала платок, на котором еще блестели снежинки, сняла ватник. Делала она это медленно, как будто неохотно - от усталости, которая ноющей тяжестью налила все тело.

- От Семена ничего не было? - взглянув на свекровь большими, с косым разрезом глазами, спросила она, хоть по лицу ее видела, что не было.

- Ничего... - ответила свекровь.

Тоска снова болью сдавила Машино сердце. Сейчас было даже тяжелей, чем в лесу. Там, в работе, среди веселых товарок тревога за судьбу Семена оставляла ее хоть на короткие мгновения.

Маша, растирая руками пунцовые от мороза щеки, подошла к столу. Была она невысокая, медлительная и видно, сильная.

Шерстяной свитер плотно обтягивал грудь и крепкие плечи. За столом сидел сын и читал. Он не обратил внимания на приход матери. Маша нежно по-.гладила сютлыс волосы. "Совсем как у Семена", - подумала она. Микола, не отрываясь от книжки, нетерпеливо мотнул головой. Он считал себя едва ли не совсем взрослым мужчиной и не любил, когда мать ласкала его. Шел ему десятый год.

- Какая книга, Микола?

- "Русский характер".

- Интересная?

- Угу, - ответил сын, не отрьзвая глаз от книжки.

Маша снова погладила его белую головку, отошла и присела у противоположного конца стола. Свекровь - сухонькая, с худыми, острыми плечами старуха - поставила на стол ужин, подала всем ложки.

- Кинь книгу, Микола. Бери ложку и начинай вечерять.

- Не хочу.

- Кинь, говорю, - строго приказала бабка.

Микола ничего не ответил и упрямо продолжал читать. Мать и бабка сели за ужин.

- Что это ты такая скучная, невестка?

Замучилась? Известно, разве ж это женское дело дрова возить? Это и мужчине не всякому под силу... Вес - бабы... Ох, лихо...

Маша молчала. От ласкового, сочувственного слова сердце сжалось еще больней.

Слова не шли на язык, мысли словно застыли, заволоклись туманом.

- За Семена ты не бойся, - мягким голосом говорила свекровь. - Будет живой, Марьюшка. Вернется. Я уж знаю... Чего только себя изводить, в чахотку вгонять?..

- Не могу я. Так боюсь, чтоб с ним чего, оборони боже, не сталось.

- Оно и правда, не тот болен, кто лежит, а тот, кто над болью сидит. Ты поплачь, Марьюшка, поплачь. Женская слеза что вода, а поплачешь - и легче. Поплачь.

- Не могу. Разве слезами поможешь чему-нибудь?

Микола дочитал главу до конца, посмотрел для памяти номер страницы, закрыл книгу и принялся за крупеник. Ел он молча, задумавшись, очевидно, под впечатлением прочитанного.

- Мам, - вдруг заговорил он. - Васькин батька вчера приехал с фронта. Пришел вечером, а Васька не узнал его.

Наш, говорит, на фронте. А я .бы своего батьку сразу узнал, если б только пришел... Сегодня Васькин батька был у нас в классе. В шинели и с погонами. А на погоне две звездочки и одна полоска. Я сам видел. Он лейтенант, а Васька говорит, что он скоро будет капитаном. А я сказал, что он сначала должен быть старшим лейтенантом, а после капитаном. Правда, мама?

- Не знаю.

- От и всегда ты не знаешь! А учительница наша, Лидия Ивановна, все знает.

- На то она и учительница.

- Мама, а почему от нашего таты нет Писем? Я так соскучился. Всем приносят, а нам нету. Он ранен, мам? А?

- Что ты несешь, дурной! - строго взглянула на него бабка. - Вот сейчас как стукну ложкой по голове. Скажи только еще раз.

- Я ж правду говорю, - упрямо возразил Микола. - Если б не был раненый, то писал бы.

- Поговори у меня еще!

- Не грозись. Я тебя ни капли не боюсь, - смело посмотрел на бабку Микола, но на всякий случай подвинулся ближе к матери.

Та сидела грустная, с покрасневшими глазами, крепко сжав пересохшие губы.

- Мама, не обижайтесь на Миколу. Что он понимает?

- Я все понимаю. Ты всегда говоришь, что я малой, а Васькин батька сказал, что я уже большой.

Никто не возразил ему, и конец ужина прошел в молчании. Маша постелила постель и легла. Рядом, положив голову на ее руку, примостился Микола. Он тут же уснул, а она долго еще лежала без сна, боясь шевельнуться, чтобы не разбудить сына. Перед глазами, когда она закрыла их, поплыли длинные шеренги тонких оснеженных берез. Под ударами топоров деревца падали, осыпая с ветвей снег-пушок, цеплялись за ветви своих подружек, словно пробуя удержаться; плыла сверкающая санная колея, скрипели сани, звенели женские голоса, гюдгоняишпе лошадей. ПотоМ все куда-то исчезло, и она увидела Семена.

Он был такой же, как и прежде: рослый, широкоплечий, с крепкой шеей, с льняным непокорным чубом. Он тихо затворил дверь, неслышно подошел к ней, щекой прикоснулся к ее щеке - щека его колется. "Давно не брился, работы много: председатель колхоза, - думает Маша. - Как хорошо и радостно с ним!" Маша чувствует волнующе-знакомое тепло его лица, и в груди поднимается ощущение счастья. Она лежит и не дышит, не шевелится, - так ей легко и хорошо!

Но в эту невыразимо счастливую минуту Маша просыпается, и сразу ее охватывает гнетущая тоска. Семена нет! На печке, как всегда, не спит, охает бабуля. Микола чтото горячо шепчет во сне.

В окно смотрит белая лунная ночь. Полоса .мертвого света лежит на кушетке, на столе, полотенцем спадает на пол. Ночь застыла. Не слышно ни шагов, ни голосов.

Через стекла окон виден кусочек синего неба в холодном, равнодушном блеске многочисленных звезд. Неподвижная бескрайная ночь...

Тяжело Маше ночью. Сколько горьких дум передумано в длинные зимние ночные часы. Все вспомнила, обо всем перемечтала, осталось только одно : тоска - давящая, тягучая. И ничего нет тяжелее ее.

Днем можно забыться, убежать от нее, а ночью она камнем ложится на грудь.

"Если б одно только слово от Семена.

Только одно слово, что жив, ну и здоров - и больше ничего. Тогда все станет другим.

Два месяца и четыре дня нет писем. Писал, что бои были сильные. Может, ранили? Или заболел? "Поплачь, поплачь, легче будет", - говорит свекровь. А где те слезы взять? Нет слез -- все высохли... С той поры, как ушел Семен, не заплакала ни разу..."

Долго и медленно плывут невеселые думы.

...Видит она: человек идет по полю. Шинель его распахнута, ветер поднимает полы. Это Семен. Он возвращается домой...

Ну да, домой, на побывку... Подходит к хате. Поднимает руку и стучится... Переждал немного, послушал и снова стучится... Маша прислушалась - тоненько дребезжит окно. Семен стучится, а Маша лежит и не может шелохнуться. Что это с ней делается?

- И ночью нету от него покоя, - ворчит на печи бабуля.

"Почему она- такая неласковая? Она, наверно, но знает, что это Семен?"

- Это ж Семен! - слышит Маша сквозь дремоту свой голос и вскакивает. Дрожащими от волнения руками она ищет платье и не может найти.

- Какой тебе Семен? Это ж твой бригадир, чтоб его лихоманка взяла, бессонного.

Свекровь, кряхтя, сползает с печи, долго в темноте, возле нечи, шарит по полу, одевает валенки, зажигает лампу и, наконец, топает в сени. Гремит засов.

- Нет на тебя угомону, бессонный, - неласково встречает она вошедшего.

- Тихо, тихо. Я только на минутку.

- И ночью покоя не даешь...

- А я не до вас. Спите, будьте ласковы, на здоровье. Маша, извини уж, что потревожил поздно, - завтра опять поедешь в лес. И все, кто сегодня был. Что с тобой?

Не простудилась? Ты больная?

- Ничего, - с трудом выжала из себя Маша. - Ничего. Сон приснился беспокойный... Не бойся, я поеду.

Бригадир, молодой рослый хлопец, без руки, в поношенной фронтовой шинели с выцветшими петлицами, обеспокоенно посмотрел на Машу. Она выше натянула одеяло.

- Ты не заболела? - во второй раз с тревогой спросил он.

- Нет, Максим.

- Ну, тогда бывайте... Подожди, от лихо! Чуть не забыл! Тут тебе, Маша, письмо - взял на почте.

- Письмо?

Он достал помятый конвертик. Маша нетерпеливо выхватила его и глазами пробежала надпись. Почерк был незнакомый, хотя обратный адрес стоял прежний. "Письмо из части", - догадалась она. С минуту она смотрела^а конверт, не отваживаясь открыть его, потом торопливо разорвала, не говоря ни слова, впилась глазами в письмо. Но прочесть его от волнения она не могла.

Маша обессилешю протянула письмо Максиму и попросила прочесть... Он взял письмо, удивляясь, что она так, как ему казалось, равнодушна, - не радуется и не грустит.

Письмо было напечатано на машинке.

Внизу стояли печать и подпись. Максим стал читать:

"За мужество и отвагу, проявленную при выполнении особого задания в боях с немецко-фашистскими захватчиками, Ваш муж награжден высокой правительственной наградой - орденом Красного Знамени.

Наша часть гордится им, мужественным сыном нашей великой Родины..."

Максим остановился, не дочитав письма.

Маша плакала. Хлопец попробовал было уговорить ее, но она заплакала сильней.

Максим сто ял растерянный, нс зная, как себя вести...

- Что ты стоишь, черт бессонный? - укоряюще сказала бабка. - Воды подай.