Михаил Соколов - Искры
— Полбутылочки беленькой и бутылочку трехгорного, — распорядился дядя Василь. — Да селедочек донских парочку.
— Слушаюсь, — угодливо поклонился официант.
— Селедочку-то с лучком…
— Сейчас будет-с.
— Постой! Уксусу там приспособь да рачков не забудь!
Изрядно выпив, дядя Василь громко рассуждал, коверкая слова:
— С тебя, Лёв, большо-ой человек выйдет! На камероне — не шутейное дело! Я так Гаврилычу и объяснил… А через кого? Через кого, спрашив-ваю? — кулаком ударил он по столику. — Через дядю Василя. Дядя Василь и не до камерона доведет. Камерон — что? Да ты меня знаешь!
— Спасибо, дядя Василь. Я не раз говорил тебе спасибо.
— Говорил? Вре-ешешь!
Позади них, за другим столиком, трое шахтеров о чем-то негромко переговаривались, бросая на Леона оценивающие взгляды. Потом один из них, плотный и низкорослый, направился к буфету, взял полбутылки водки и пошел к Леону, по-воровскому мигнув своим приятелям.
— Я — Степан. Будем знакомы, — развязно протянул он Леону большую свою руку. Верх ладони его был татуирован непристойным изображением женщины.
— Степ! Здоров, Степ-па-а, паралич тя расшиби! — поднял на него осовелые глаза дядя Василь.
— А-а-а, козлиная борода! Наклюкался?
— Дурак! Рази дядю Василя скоро нальешь? Я только первеньку, а он «наклюкался». Это мой ученик. Камеронщик знаменитый!.. А через кого? Скажи ему, Лёв!
Двое Степановых приятелей, взяв с собой стаканчики, тоже подсели к столику, как давние знакомые.
— Здоров, дядя Василь!
— А-а! Сеня-я!.. Садись, брат… Коля-я? Садися-я! Правду я сказал, Лявон? А ну, иди за бутылкой! Живо! — скомандовал дядя Василь.
— Сначала — нашу, а опосля — вашу, — сказал Степан, наливая себе водки, а Леону — пива.
— Как, не идет, браток, ну ее к черту! — скривил он рябое, иссеченное углем лицо. — Мы свыклись с ней, как с жинкой, а тебе… Ну, за твое! — Он поднял граненый стаканчик и опрокинул его в большой рот. На месте двух верхних передних зубов во рту у него зияла чернота.
Когда распили полбутылку, Степан шепнул Леону:
— Заказуй еще бутылочку. Да рачков побольше…
Леон заколебался: заказать — потом не отвяжешься, сказать, что денег нет, — не поверят.
— Давай, давай, чего жалеешь? — толкал его в плечо Степан, — Я принес свою? Принес. Теперь ты свою ставь, а опосля опять я…
Леон заказал бутылку водки, тарелку раков. Степан и его приятели повеселели и только загадочно перемигивались.
Леон глотками пил пиво и наблюдал за непрошенными знакомыми. Вскоре Степан опять шепнул ему, чтобы заказывал водки. Леон понял, что это только начало, и уже не рад был, что зашел в пивную, но делать было нечего.
— Нет, теперь ты, — попробовал он возразить.
— Давай, давай! — настаивал Степан. — Да рачков побольше, да колбасы.
— Денег нету… И не хочу я.
— Эй, козлиная борода, правда у него денег нету? — толкнул Степан дядю Василя.
Тот пьяными глазами долго смотрел на Леона и наконец отрицательно покачал головой.
— Брешет! Брешешь, Лёв! — возмутился он. — Это дядь Василя так угощать? — крикнул он и стукнул кулаком по столу так, что зазвенели бутылки.
— Деньги дома, дядя Василь.
Дядя Василь пьяно качнулся к Леону, выкрикивая:
— Покажь кошелек! Покажь дяде Василю кош-шелек! На базар были деньги?
Леон вскипел. Все его уважение к своему учителю вдруг исчезло.
— Да чего вы пристали? Не хочу пить, и все!.. Эй, молодец, получи! — крикнул он официанту и встал.
Степан грузно поднялся из-за стола, ногой отбросил назад свой стул и прищурил правый глаз.
— А-а, так, значитца, со старым шахтером, сте-ер-ва? — рявкнул он и дернул Леона за борт тужурки.
В пивную шумно ввалилась новая компания. Передний — высокий худощавый парень — ястребиным взглядом уставился в сизый табачный дым и, увидав Леона, направился к нему, расшвыривая толпившихся шахтеров. Это был Иван Недайвоз.
— Ставишь или нет? — держа Леона за борт тужурки, злобно допрашивал Степан.
— Отстань, тебе сказано! — повысил Леон голос и с силой ударил по Степановой руке.
— А-а-а! Так-то ты угощаешь старых шахтеров?! У-у-у, га… — заорал Степан, скверно выругавшись, и замахнулся огромным кулаком, но в это время сзади другой кулак, такой же сильный и большой, ударил его в ухо. Степан зашатался, хотел повернуться, но не удержался на ногах и всей тяжестью рухнул на столик и вместе с ним — на пол. Зазвенели осколки стаканчиков, водочных бутылок, гулко ударилась о деревянный пол пивная кружка.
Наступила тишина. Шахтеры, устремив взгляды в сторону Леона, о чем-то шептались, некоторые из них, торжествующе улыбаясь, подмигивали друг другу.
Приятели Степана, отойдя в сторону, глазами искали кого-то, но товарищи Недайвоза уже приготовились и обступили своего вожака. Кое-кто из шахтеров стал быстро расплачиваться и потихоньку ускользать за дверь. Всем было ясно: схватились два атамана, и никому ничего хорошего от этой схватки не ждать.
Дядя Василь привстал, пьяными глазами испуганно уставился на Недайвоза, точно ожидал от него страшного удара.
— Би-ить? Наших бить? — поднимаясь, угрожающе заревел Степан, но, поднявшись, умолк. — А-а, Ваня!.. Так это ты меня угостил? — до шепота понизил он голос.
Иван Недайвоз кивнул головой.
— За што? За што-о, Ваня? — плачущим голосом переспросил Степан.
— За брата, Степа… Это мой брательник, запомни это от сегодняшнего дня и другим скажи.
— Спасибо, Ваня, спасибо, — притворно мирно закивал Степан и вдруг, замахнувшись короткой татуированной рукой, крикнул своей шайке: — Бей!
Недайвоз ловко схватил его за руку.
— Ты меня бить? — уничтожающе посмотрел он в рябое лицо Степана и ударил его на сей раз так, что Степан как стоял, так и грохнулся навзничь.
Недайвоз, выкатив глаза и вобрав голову, резко обернулся к Степановой шайке и пошел на нее, расшвыривая с пути столики и посетителей.
— Вы!.. Сговариваетесь Недайвоза бить?
Молодые шахтеры попятились к двери, к буфету, кое-кто, пользуясь случаем, хотел улизнуть на улицу, но саженный верзила с салфеткой подмышкой ловил его и требовал деньги.
Видя, что Степан обливается кровью, а друзья его отступили, Недайвоз с торжествующей усмешкой вернулся к Леону, спросил, с кем он пришел, и заметил растерянного дядю Василя.
— А-а, козлиная борода! Угощаться захотел, старый хрыч? — крикнул он и, как тараном в стенку, ударил старика кулаком в живот.
— Ой, да за что-о так, Ва-аня? — простонал дядя Василь, схватившись рукой за живот, и повалился со стула.
Все произошло так быстро, что Леон не успел удержать Недайвоза. Обида на старого своего друга у него прошла, и он бросился поднимать старика.
— Кто еще хочет бить Недайвоза? — горланил между тем Иван Недайвоз, диким взглядом скользя по лицам пьяных шахтеров.
К нему торопливо подошел низкий, полный хозяин — Кальянов, взял под руку.
— Иван Филиппович, да брось ты их к аллаху! Вот нашел с кем связываться… Пошли, пивка выпьем.
Недайвоз надменно посмотрел на него, на товарищей Степана и направился к буфету, бросив Леону:
— Идем, братуха… Не стоит об такую дрянь руки марать.
Опасаясь, что дружки Степана могут встретить Леона и избить, Недайвоз решил проводить его.
2
Недайвозы когда-то жили в Кундрючевке. Несколько лет назад отец Ивана поступил на шахту, потерял ногу при обвале и теперь жил тем, что давал из заработка сын, а сам шахтерам шил чуни из телячьей кожи. Но сын не вышел таким, как хотелось старику. Рослый, худощавый, Иван Недайвоз был крепко сложен и обладал незаурядной силой, да по-дурному растрачивал ее. Вожак шахтерских ребят и бесстрашный драчун, он все свободное время проводил в пивных, в компании таких же, как он, бесшабашных гуляк и пьяниц.
Старик Недайвоз, веря в поговорку: «Женится — остепенится», уговорил сына жениться, но ничего от этого не изменилось, а только в доме прибавилось шуму. Иван Недайвоз нещадно избивал жену.
Леон знал об этом и давно хотел поговорить с Иваном.
Время было за полдень. Облака расступились, показалось солнце, и улицы наполнились звонкоголосой детворой с санками.
Леон и Недайвоз шли по Московскому тракту, пересекавшему город. На блестевшей от полозьев дороге расхаживали галки, то и дело перелетали на новые места и долбили клювами дымящийся конский помет. Леон смотрел на высокие сугробы по обеим сторонам дороги и думал: «А снега много, пахать будет легко, и год может быть урожайным».
Вскоре они были в поселке Растащиловка. Тут, на узкой, длинной уличке, шумели дети. Кое-где возле дворов стояли женщины с высоко поднятыми решетами, просеивали сгоревший уголь.
