Аркадий Львов - Двор. Книга 2
Хотя в объявлении фамилии не указывались, люди сами догадывались, кто будет главным героем дня. Ляля ходила со списком по квартирам, в первый вечер особых эксцессов не было, одна лишь Марина Бирюк встала на дыбы и категорически отказалась дать свою подпись. Ляля спросила, как это понимать: Марина вообще против собрания или просто не хочет давать подписи? — но вразумительного ответа не получила. Иона Овсеич сказал: «Не будем настаивать — коза сама придет до хаты».
Однако на другой день, когда о предстоящем собрании узнал полковник Ланда, разразился настоящий конфликт. Полковник не только отказался поставить свою подпись, но при этом забрал у Ляли список и сам отправился к товарищу Дегтярю. Иона Овсеич еще не вернулся с фабрики, поздно вечером полковник Ланда наведался повторно, в этот раз удачно. Ляля Орлова уже сидела здесь и успела обо всем проинформировать.
Первый вопрос у товарища Дегтяря был к доктору Ланде: кто дал ему право на подобный самосуд — забрать официальный документ у представителя общественности? Полковник Ланда не ответил на вопрос, наоборот, выставил контрвопрос: кто дал Овсеичу право заносить Граника в проскрипции и глумиться над больным, несчастным человеком?
— Проскрипции! — громко повторил товарищ Дегтярь, на висках вздулись вены. — Ты не нашел другого примера — только из истории диктаторского Рима! Наши одесские космополиты профессор Розенталь и профессор Зейлигер могут гордиться: их полку прибыло!
— Оставь свои провокации! — ударил кулаком по столу полковник Ланда. — Я врач и не позволю, чтобы у меня на глазах калечили человека, у которого и так все держится на волоске. В сороковом году ты едва не погубил Орлову, которая сейчас стоит здесь, а сегодня…
— Не ваше дело! — перебила Ляля. — Я получила то, что заслуживала. Таких, как я, надо было в тайгу ссылать…
— Перестаньте молоть вздор! — окончательно разошелся полковник Ланда. — А насчет Граника повторяю: это больной человек с больной психикой, и я немедленно извещу Сталинский райком о расправе, которую готовят в моем доме! Пусть пришлют комиссию и увидят своими глазами, а потом будем говорить дальше.
Полковник Ланда бросил на стол список, вышел из комнаты, но через секунду вернулся и предупредил: если Орлова не прекратит свой вояж по квартирам, он пойдет вслед за ней.
— Понятно, — сказал Иона Овсеич, — будем подбирать пациентов себе по вкусу и подобию.
— Овсеич, — полковник весь наклонился вперед, Дегтярь оставался на своем месте, как будто прирос обеими ногами к полу, — ты теряешь чувство меры.
Когда захлопнулась дверь, Ляля подошла, с силой дернула за ручку, словно хотела выместить злобу, и сказала:
— Столько лет живем в одном месте, а я его совсем не знала.
Иона Овсеич включил радио: передавали последние известия. Ляля присела на диван, расстегнула кофточку, чтобы легче было дышать, сдвинула плотно колени, оттянула книзу юбку, Иона Овсеич машинально следил, но все внимание было приковано к радио.
Из Нижнего Тагила сообщали, что уральские металлурги с огромным интересом изучают гениальный труд товарища Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». На очередном семинаре доклад по теме «Базис и надстройка» сделал сталевар Федор Антипов, на личном счету которого сорок два рационализаторских предложения. Семнадцать из них уже внедрены в производство и дали экономический эффект около ста тысяч рублей. С содокладом выступил горновой Харитон Кузякин, его личный вклад в технический прогресс — девять внедренных рационализаторских предложений с экономическим эффектом семьдесят шесть тысяч двести рублей.
Ляля положила голову на валик, одну ногу подняла на диван, другая оставалась на полу. Иона Овсеич сделал знак, чтобы подняла обе, а то неудобно. Гостья отрицательно покачала головой, Иона Овсеич подождал минуту — диктор перешел к сообщениям из мира спорта, — сам взял за лодыжку, нога была большая, с крепкими икрами, немного выступали вены, и уложил рядом с первой. Затем присел сбоку, задумался и произнес:
— Орлова, когда я слушаю радио, невольно берет зависть к нашим уральцам, сибирякам, волжанам. В сравнении с нами, они как три богатыря с картины знаменитого художника Васнецова.
Ляля машинально зевнула, тут же застеснялась, похлопала себя по губам и сказала: нет, она не согласна — чужое, тем более издали, всегда кажется больше. Наоборот, лукаво прищурился Иона Овсеич, как раз издали все предметы выглядят меньше. Но здесь верно другое: мелочи исчезают и на виду остается только крупное.
— А с собранием, — неожиданно закончил Иона Овсеич, — я думаю, немного повременим.
— Из-за Ланды? — удивилась Ляля.
— В том числе из-за Ланды, — подтвердил Иона Овсеич. — Хватит маневрировать с ним в кустах.
— Фу! — содрогнулась Ляля. — Какой он противный, вместе со своей Гизеллой.
Погас свет. Напротив, через дорогу, тоже сделалось темно: дом стоял с черными квадратами рам, как нежилой. Затем стали появляться огоньки — свечи, керосиновые лампы и карманные фонарики, которые быстро, будто сами по себе, сновали взад-вперед по комнатам.
Ляля поправила у себя на груди кофточку, слегка приподнялась и завела руку за спину, видимо, сильно жал лифчик; громко заскрипели пружины, Иона Овсеич сказал, что надо вызвать мастера и все перетянуть заново. Ляля молчала, Иона Овсеич слегка толкнул локтем, попал в бедро, на минуту воцарилась полная тишина, он толкнул вторично и сказал:
— Орлова, тебе завтра рано на работу — пора нах хаузе. Баиньки.
Ляля по-прежнему молчала, Иона Овсеич подождал несколько секунд и повторил, но в этот раз уже безо всякой шутливости:
— Орлова, пора домой. Я хочу спать. Ляля мигом, как будто с силой подбросили, вскочила, сорвала с вешалки пальто и вышла не прощаясь.
— Орлова, — крикнул вдогонку товарищ Дегтярь, — спокойной ночи.
Дома она легла на кровать в одежде, долго не могла заснуть, в темноте перед глазами проплывали разноцветные фигуры — красные, зеленые, фиолетовые, — взгляд невольно следовал за ними, потом захотелось все стереть, чтобы оставалась одна чернота, на душе было пусто и тяжело.
До конца недели Ляля не заходила к Ионе Овсеичу. Вечером иногда ей слышалось, будто в дверь кто-то тихонько стучится, несколько раз она шла открывать, но на площадке никого не было. Накануне выходного она испекла две большие вертуты — одну с творогом, другую с яблоками, добавила ложку вишневого варенья, — решила занести этому вдовцу, который сам о себе никогда не вспомнит и не позаботится. Пока она подымалась на третий этаж, немного подсекались ноги и держалась противная слабость в руках; приходилось изо всех сил сжимать блюдо, чтобы не уронить.
Иона Овсеич встретил радушно, поблагодарил за гостинец, но тут же добавил, что ему придется открыть свой кондитерский ларек: только вчера Дина Варгафтик занесла ему пирог с тыквой. Кстати, довольно удачный, можно попробовать, Ляля отломила кусочек, взяла в рот, пожевала, лицо скривила гримаса, она с трудом заставила себя проглотить и тут же потребовала стакан воды.
— Бабы, бабы, — покачал головой Иона Овсеич, — просто удивительно, как трудно с вами ладить.
Разрезали Лялину вертуту с яблоками, Иона Овсеич взял кусочек, потом еще один и чистосердечно признал: таких вертут он еще никогда не пробовал.
Ляля сильно смутилась, зарумянилась и пожелала товарищу Дегтярю ципун на язык за его насмешки.
— Орлова, — сказал Иона Овсеич, — я смотрю на тебя и любуюсь: с твоим лицом, с твоей фигурой ты еще сегодня можешь найти себе какого-нибудь капитана.
Ляля на секунду задумалась, глаза сделались глубокие, печальные, и ответила: есть один капитан, но он проходит рядом и не замечает.
— Кто же этот слепой осел? — удивился Иона Овсеич. — Может быть, я его знаю.
— Знаете, — мотнула головой Ляля, — конечно, знаете, капитан Дегтярь.
Иона Овсеич засмеялся, поскреб пальцем подбородок и сказал, что вышла неплохая сцена, как в старой оперетке.
Да, ответила Ляля, как в старой веселой оперетке, и тихонько, с грустью запела: «Наша жизнь — это только лишь пьеса, вы давно в ней сыграли уж роль».
Товарищ Дегтярь нахмурился, сказал, что пора переменить пластинку, а то получается чересчур однообразно.
Ляля провела платочком возле переносицы, тряхнула волосами и крепко зажмурилась:
— Да, капитан, вы правы: чересчур однообразно и пошло.
Иона Овсеич отрезал кусочек вертуты с творогом, несколько крошек упало на скатерть, он подобрал и машинально положил в рот.
Ляля вздохнула:
— Вы, как маленький мальчик, на вас нельзя по-настоящему злиться.
Иона Овсеич доел свой кусок, похвалил вертуту с творогом еще больше, чем с яблоками, и неожиданно спросил: а почему бы ей, Орловой, не занести как-нибудь вечерком такую же вертуту Ефиму Гранику?
