Аркадий Львов - Двор. Книга 2
Аня хлопнула Адю пальцами по губам, Зиновий спешно прикрыл рот ладонями, как будто опасался тоже получить.
— Мальчики, ой, мои мальчики, — тяжело вздохнула Аня, на глаза набежали слезы, она отвернулась к окну. — Я готова десять раз умереть, только бы вам было хорошо.
Адя возмутился, в этот раз не на шутку:
— А мы не хотим счастья, которое стоит кому-то жизни! На Тираспольской площади вышли из трамвая, Зиновий вернулся к прерванному разговору и сказал:
— Между прочим, кроме Ляли Орловой и Дины Варгафтик, в нашем дворе живет еще полковник Ланда.
— А что такое полковник Ланда? — повела плечами Аня. — У себя в госпитале он — большой начальник. Над своими больными.
Насчет визитов к Гранику Иона Овсеич был в курсе дела с первого дня и дал им четкую оценку: достаточно посмотреть, кто ходит, чтобы сделать вывод, который сам собой напрашивается. Степа Хомицкий и старуха Малая держались другого мнения: хорошо, что жильцы помнят своего соседа и заботятся о нем. Товарищ Дегтярь внимательно слушал и мог только удивляться, как охотно люди сами себе завязывают глаза, лишь бы на душе было спокойнее. Казалось бы, у тебя в доме, в твоем собственном дворе, прошли и Лапидис, и Настя Середа, и Котляр, рядом, по соседству, еще сегодня таятся всякие подонки типа Михоэлсов, Кацнельсонов, и все равно люди не хотят видеть дальше своего носа.
В отдельные моменты товарищ Дегтярь терял всякое терпение и готов был сравнить иных, даже из числа наших активистов, с людьми в упряжке, которым нужны плотные шоры, чтобы не глазели по сторонам, а шли прямой дорогой.
В больнице предупредили, что через пару дней Граника выпишут. Тося решила в этот раз поехать с Аней и взять с собой Лизочку. Но в последнюю минуту пришлось все переиграть: Лизочка устроила настоящую истерику и заявила, что не хочет ехать на Слободку, где сумасшедший дом и лежат одни сумасшедшие.
— Лиза, — возмутилась тетя Аня, — ты уже большая девочка, а ведешь себя, как дурочка!
Нет, держалась за свое Лиза, она не дурочка: все во дворе — и Лесик, и Зина, и бабушка Бирюк, и бабушка Оля, и тетя Катя — говорят, что на Слободке сумасшедший дом.
— Они врут! — закричала тетя Аня и топнула ногой. — Твой папа лежит в хирургии, а они гадкие, бессовестные люди!
У Лизочки посинело лицо, сильно дрожали губы, тетя Тося, хотя понимала, что этого нельзя сейчас делать, невольно прижала ее к себе, взяла двумя руками головку и сама прильнула щекой.
В итоге обе женщины отказались от поездки и решили поручить это мужчинам. Поскольку Зиновий был сильно занят, поехали старый Чеперуха и Адя. По дороге Иона спустился в погребок на углу Дегтярной и Тираспольской, выпили с Адей по стаканчику и захватили бутылочку для Ефима. Адя был против, человек только из больницы, но Иона ответил: немножко вина человеку всегда полезно.
На деле получилось, как предвидел старый Чеперуха: едва минули ворота, Ефим сам предложил зайти на Слободской базарчик.
— Фима, — ударил себя кулаками в грудь Иона, — неужели я мог прийти в такой день с пустыми руками! Вот так, ни за что, ни про что, тебя может оскорбить самый близкий друг!
Когда каждый пригубил и отпил свою долю, Ефим с Ионой крепко обнялись, расцеловались, хотели того же с Адей, но он уклонился.
— Аденька, — заплакал Ефим, — с моим Осей ты бегал по камням нашего двора. Кто мог тогда предвидеть: где теперь мой Ося?
Адя в ответ хотел спросить: «Где теперь моя мама, мой папа?» — но старый Чеперуха перебил и потребовал вспоминать только хорошее, потому что от плохого никакого проку, кроме камней на сердце.
С базарчика возвращались в город пешком. На улице Фрунзе, у Матросского спуска, где узкая кривая дорога подымается круто в гору, Ефим вдруг закапризничал и просил повернуть направо, к Дюковскому саду.
Старый Чеперуха удивился: Дюковский сад? Кому нужен этот Дюковский сад: до революции здесь было бандитское место, в катакомбах прятался со своей шайкой знаменитый вор Ванька-ключник! И вообще, почему надо делать такой крюк?
Ефим стоял на одном месте, как вкопанный, и смотрел в землю.
— Адя, — обратился за поддержкой старый Чеперуха, — я прав или неправ?
Да, ответил Адя, прав, но дядю Ефима, который хочет пройти через Дюковский сад, тоже можно понять.
— Это глупая философия! — рассердился Иона. — Я тебя всегда держал за умного парня, а на поверку, оказывается, как раз наоборот.
Ефим больше не хотел слушать перебранку и медленно побрел вдоль сточной канавы, которая тянулась с улицы Фрунзе до самой Пересыпи. Адя шел рядом со старым Чеперухой и объяснял, что человеку обязательно нужно дать клапан, иначе, рано или поздно, котел может взорваться.
— Сынок, — горько улыбнулся Иона, — какой котел способен выдержать столько, сколько выдерживает человек.
В Дюковском саду было пустынно, с заболоченного пруда подымался прозрачный пар, плакучая ива свесила длинные космы над черной водой, ворона одним глазом посматривала на людей с интересом и любопыством, словно ожидала, что они будут делать дальше.
— Ефим, — окликнул Чеперуха, — пора уже быть дома, а мы слоняемся, как нищие бродяги.
На железнодорожной насыпи загромыхал товарняк, возле моста сбавил скорость, по перестуку, казалось, можно посчитать, сколько вагонов. Иона с Адей невольно прислушивались, пока вдруг не заметили, оба в один момент, что Ефим исчез.
— Фима! — закричал старый Чеперуха и схватился за голову. — Фима!
Они побежали вверх, туда, где за оградой лежит полотно железной дороги. В одном месте ограда была проломлена, Адя выскочил наружу, внимательно осмотрелся, но нигде, сколько хватил глаз, не было ни души. Он вернулся назад, вскарабкался на ограду, выпрямился во весь свой рост, встал на цыпочки и, наконец, увидел Ефима. Тот стоял неподвижно, прислонясь лбом к дереву, шапку держал в руке, со стороны можно было подумать, что просто пьяный. Адя сделал знак старому Чеперухе, чтобы соблюдал спокойствие, вроде ничего особенного не произошло, но Иона уже побежал, тяжело, как медведь, на ходу ломая ветви.
— Ефим, — закричал своим биндюжническим голосом Чеперуха, — теперь я могу тебе сказать, что ты просто сукин сын! Мы чуть не получили разрыв сердца, а он себе стоит лбом к дереву, как ни в чем не бывало! Повернись лицом, когда с тобой разговаривают.
Ефим повернулся, глаза были пустые, как у детей, слепых от рождения, брови высоко подняты, желтый лоб весь в складках, и тихо сказал:
— Я не хочу жить на свете. У меня больше нет сил.
— Напиши заявление, — опять расшумелся Иона, — и подай в небесную канцелярию. Он не хочет жить, ему одному трудно, а остальные живут, как у бога за пазухой. Едри твою мать, я тебя задушу своими руками: у меня еще хватит силы на три таких Граника!
Иона подошел к Ефиму вплотную, обнял за плечи, добавил несколько матерных слов и повел по косогору вниз. Адя отставал на пару шагов и, задрав голову, смотрел в небо: одно за другим проплывали огромные, как сказочные звери, белые облака, и все держали путь к морю. Из порта ветер донес густой пароходный бас, тоже, как у сказочного зверя, Чеперуха на минуту остановился, втянул в себя воздух и сказал:
— Надо расстреливать на месте всякого, кто хочет наложить на себя руки. Боже мой, как мы не умеем ценить жизнь!
Вернулись домой, когда уже темнело. Встретили у ворот Степана, он сказал, что по такому случаю требуется беленькая, но Иона предложил перенести на другой раз, поскольку именинник сразу после больницы, сделал прогулку через весь город и сильно устал.
На ночь старый Чеперуха устроился у Зиновия и до самого утра беспрерывно ворочался, прислушиваясь к каждому шороху за стеной у Граника. Перед работой он зашел к нему, вместе выпили по чашке чаю, вместе отправились на Тираспольскую площадь и вторым номером трамвая доехали до Пересыпи. Ионе пришлось возвращаться назад, до улицы Красной Гвардии, а Ефим через пять минут уже был на заводе.
Вечером товарищ Дегтярь предупредил Степана и Лялю, что на субботу, двадцать часов, назначается общее собрание всех жильцов двора. Повестка дня следующая: 1) Итоги подписной кампании, 2) Другие вопросы. Ответственные за явку на собрание — Хомицкий и Орлова.
Для предварительного разговора пригласили мадам Малую, но старуха, вместо того чтобы ясно, недвусмысленно поддержать, начала крутить-вертеть и просила не подымать вопроса о Гранике. Степан, по старой дружбе с Ефимом, готов был поддержать Малую, и товарищу Дегтярю пришлось потратить немало нервов, убеждая, что здесь нет врагов Граника, а все делается только для его собственной пользы: никто не считает Граника больным, несчастненьким, и надо разговаривать с ним в полный голос, как со всяким другим.
Хотя в объявлении фамилии не указывались, люди сами догадывались, кто будет главным героем дня. Ляля ходила со списком по квартирам, в первый вечер особых эксцессов не было, одна лишь Марина Бирюк встала на дыбы и категорически отказалась дать свою подпись. Ляля спросила, как это понимать: Марина вообще против собрания или просто не хочет давать подписи? — но вразумительного ответа не получила. Иона Овсеич сказал: «Не будем настаивать — коза сама придет до хаты».
